Борис Левин! Ну конечно, кто же его не знал. Всю жизнь, сколько себя помню, читал его статьи в еженедельнике «Футбол–Хоккей». Да это же мэтр, мастер.
Мастер оказался невысокого роста, с седой копной волос и огромными грустными глазами. Что они выражали — преданность, скорбь, знание всего сущего? Там было все, в этих глазах.
Вот он подходит, а я сижу на рабочем месте: «Саш, пойдешь обедать?» — «С вами, Борис Маркович, всегда». Одно его присутствие — и ты уже в порядке. Куда-то уходит нервотрепка, боли душевные, потому что рядом — он. Он умеет слушать. Он умеет говорить. Ему есть что рассказать, всегда. И какая уж там разница в возрасте. Нет никакой разницы! Ни пафоса, ни снобизма, ни звездности. А ведь готов учиться еще и еще. Даже у тех, кто моложе него. Ведь он же действительно мастер.
А мы учились у него. Тому самому общению. Профессионализму, конечно. Он заходит в машбюро, раскладывает листочки — и там все. Старая школа!
Совсем скоро без него уже нельзя было представить редакцию. Если в какой-то день он не приходил, то сначала искал глазами, спрашивал, потом ждал: вот-вот будет…
Он стоит посередине коридора здесь, на седьмом этаже, в журналистском зале. И… провожает каждую прошедшую девушку-журналистку долгим, пристальным, оценивающим и очень профессиональным взглядом. А девушки ходят специально туда-сюда. Им приятно.
Он знал толк в женщинах, но женой своей, Беллой Борисовной, любовался всегда. Даже если брал на тон выше, это все равно была любовь необыкновенная. Непростая, конечно, потому что непрост был он сам. Весь состоящий из острых углов, а простота только кажущаяся.
Он был такой теплый человек. «Ну что, пойдем дорогой к храму?» — так мы называли наш с ним путь пешком от редакции до метро «Краснопресненская». Там, на пути, действительно стоит храм, да. Каждый такой поход вспоминается особо. Потому что вот она — красота человеческого общения. Легкость и понимание.
Его квартира — обычная, ничем не отличающаяся от других московская квартира. Три комнаты, его — особая. Это как маленький музей: клюшки со знаменитыми подписями, футбольные мячи — и здесь вся сборная СССР! Он их называл просто по именам, для него это были Саша, Борис, Владик. А на самом деле — Якушев, Майоров, Третьяк.
Вот его юбилей в ресторане. И тот же Майоров, и Маслаченко, и другие неофициальные, но очень знаменитые лица. И наша скромная делегация «МК». А Борис Маркович подошел к микрофону и… запел! Никогда раньше не слышал, как он поет, да и повода вроде не находилось. А тут — ну просто Лемешев вместе с Карузо! Такой бархатный тенор…
■ ■ ■
Он так спешил летом 2004-го на праздник «МК». А у самого сердце с моторчиком, кардиостимулятор. Но, помню, вдруг откуда ни возьмись в редакции оказался мяч — пас Левину, он тут же включился, мягко обработал, отдал партнерам. И плевать на кардиостимулятор.
А тут ехал, спешил… Авария…
Я тогда был на даче после операции. Мне позвонили, сказали: что-то случилось с Борисом Марковичем. Что-то нехорошее. Он в больнице…
Нет, он должен выкарабкаться, по-другому и быть не может!.. Как-то он пропал. Оказалось — в клинике. Мы поехали к нему дружной компанией — Леша Лебедев, Айдер Муждабаев, Саша Покачуев и я. Он там лежал, будто генерал. Не в смысле каких-то суперусловий. Просто все это понимали и вытягивались перед ним чуть ли не в струнку — врачи, медсестры, статусные больные. Вот мы заходим к нему в палату, а он показывает фокусы. Р-р-раз, поднимается белая салфетка, и там… Ну, конечно, мы же должны были выпить за встречу… чаю. Две бутылки и закусь.
Но сейчас все по-другому. Я еду в метро, листаю «МК»… Переворачиваю страницу, и вдруг — его фотография в траурной рамке. И меня не стало, хотелось кричать, выть, хотелось бежать куда глаза глядят…
На годовщину мы, все его друзья, опять поедем на дачу к Белле Борисовне. И будем вспоминать, и радоваться. Радоваться, что с нами был такой замечательный, талантливый, красивый человек. Всего четыре года, а кажется, что всю жизнь.
