Круглая форма залов в «Центре Зотов» позволяет из раза в раз обыгрывать выставочное пространство. В случае с выставкой Татлина композицию выстроили из семи разделов-лучей, исходящих из центра круга. Как известно со школьной скамьи, луч имеет точку начала, но конца у него нет, отсюда и мысль: ведь мы увидели лишь небольшую, кропотливо собранную часть того, что есть, а сколько осталось за пределами музея, и сколь безграничен был сам Татлин и сколь амбициозны были его идеи и художественная мысль, и семь «солнечных лучей» не имеют точки, в конце каждого из них — многоточие…
«Плаватель». Еще задолго до того, как Татлина назовут оппонентом Казимира Малевича, были его странствия — по морю и по волнам искусства. В 14 лет художник убежал из дома и устроился на корабль юнгой, ходил по Черному морю и чего только не видывал — Константинополь, Бейрут, Хайфа, Яффа, Александрия, Родос… Список чуть короче гомэровского перечисления кораблей. Морская тема выплыла на бумагу, по стилю ясно, что морские странствия привели к странствиям в художественном мире, где он ищет свой стиль.
В 1910-е годы — учеба в художественном училище, посещение кружков, знакомство с творчеством Сезанна, Матисса и Пикассо, а также личные встречи с поэтами-футуристами, Бурлюком, Хлебниковым и Маяковским, конечно же, и с коллегами по кисти — с Любовью Поповой и Михаилом Ларионовым, чье влияние невооруженным глазом видно в ряде ранних работ.
Но «-измом» Татлин так и не стал, скорее превратившись в лидера собственного движения, «база» которого располагалась в его знаменитой мастерской на Остоженке, 37, где он и жил, и работал одновременно. Причем плату за жилье вносили друзья — Попова, Ходасевич, Удальцова и другие. Тогда же Татлин пустился в творческие поиски в кубизме, но нашел в итоге самого себя.
«Певец». После странного периода уроков живописи в духе кубизма у коллег, включая Малевича, Татлин отправляется в Европу. В Берлине выступает на кустарной выставке в роли слепого бандуриста, как живой экспонат. Из Берлина рванул в Париж, где вдохновился мастерской Пикассо. Уехал художник домой с совсем другой картиной мира, и по возвращении обратился к живописному рельефу, среди материалов — куски обоев, жестянки из-под табака, стальная пила, в общем, в искусство превращал любой объект.
И есть в этом что-то актуальное и сегодня, когда мы долгое время упрощали жизнь, стремились к минимализму, а теперь снова хотим быть окруженными произведениями искусства, рыскаем на барахолке в поиске изысканной чашечки для утреннего кофе, так что все мы в душе немного Татлин — превращаем в искусство даже стакан для зубных щеток, тренд, кажется, возвращается.
«Управник». После 1918 года новая власть формировала отдел ИЗО Наркомпроса, фамилия Татлина была среди первых в списке. С ним — Родченко, Кандинский, Малевич, Удальцова, Розанова, Шагал… Теперь за ними была сила, будущее художественной культуры, решение ключевых вопросов в изобразительном искусстве.
Татлин же проявил себя как великолепный теоретик искусства, впрочем, как и блестящий практик, чьи идеи, правда, не оценили в свое время. Когда власти хотели агитационные произведения, художники, включая Татлина, продолжали создавать искусство на века, глядя в будущее, у Татлина таким произведением стала «Башня Татлина», или «Памятник III Интернационалу».
Если Вавилонская башня в свое время разобщила народ, то «Башня Татлина» создавалась с высокой целью — это метафора мечты о единстве людей. Сделали макет, стали показывать — художественный мир ликовал, в Европе заговорили о новом «-изме» — татлинизме, а вот власти работу не поняли и большевистскую Вавилонскую башню так и не воплотили в жизнь. Все из трех авторских макетов, увы, утрачены.
«Вестник». Велимир Хлебников и Владимир Татлин были невероятно близки друг другу по духу, поэтому, когда поэта не стало, Татлин вдруг превратился в режиссера, сценографа и актера, воплотив на сцене сверхповесть Хлебникова «Знгези», где художник сам исполнил заглавную роль. Постановка стала экспериментальной — ни профессиональных актеров, ни грима, ни декораций в традиционном понимании. Спектакль пережил лишь три показа.
«Учитель». У каждого материала, приема, их сочетаний есть свое выразительное свойство — таков был творческий метод художника, распространившийся далеко за пределы искусства, вылившись во вполне обыденные вещи — предметы быта, одежду, технику и даже архитектуру. Этим принципом он делился со своими учениками, которые в дальнейшем сделали историю отечественного дизайна. Бродский писал: «В каждой музыке — Бах». Если применить эту же мысль к Татлину и дизайну, то она во многом будет правдива, хотя и не абсолютна.
«Летатель». Как и многие люди начала прошлого столетия, Татлин мечтал о полете — отсюда родился «Летатлин» — в названии летательного аппарата воплотилась методика словотворчества Хлебникова, а в самом аппарате слились результаты исследования принципа полета птиц и человеческие физические усилия. Пилот (а точнее, применительно к летатлину, летатель) орнитоптера располагался горизонтально, ноги ставил на педали, а руками брался за за рычаги.
Прикладывая силу, летатель приводил в движения крылья устройства. Глядя на макет летатлина, представленный на экспозиции, хочется снова перефразировать знаменитую цитату: «Татлин улетел, но обещал вернуться».
«Делатель». Звание заслуженного деятеля искусств, присвоенное художнику в 1931 году, поделило его жизнь на «до» и «после». «До» — яркий авангардный экспериментальный период, а «после» — время, когда о нем заговорили как о «никаком художнике», что «с ним делать нечего». Новый мир уже сконструирован, и мастеру оставалось продолжать линию прикладного искусства — то бишь делания.
Тогда же мастер находит себя в сценографии, вернее, возвращается к этому виду творчества с новой силой. Параллельно с театром — работа над творчеством для себя — без агитации, без смелых вызовов, с вдохновением, выросшим из творчества старых мастеров, Веласкеса в частности. Гуляя по финальному разделу выставки, сам себе невольно задаешь вопрос: «И это тоже Татлин?» Работы со стен утвердительно кивают.