Очевидно, такой родилась — не ведавшей страх. Когда ее старшую сестру хотели исключить из комсомола, чтобы этого не случилось, та отреклась от отца. За это младшая, которая на семь лет моложе, била сестрицу нещадно. А когда ее саму поставили перед фактом: или комсомол или отрекись от отца, скажи, что никакого отношения к нему не имеешь и осуждаешь его, ответила: «Не буду. Мой отец ни в чем не виноват». И комсомол обошелся без нее, как и она без комсомола.
Как уверяют психологи, к 15 годам заканчивается формирование личности. Так что бесстрашие осталось с ней навсегда. В цирковом училище, куда она поступила, ходила по проволоке, жонглировала, хотя всю жизнь мечтала быть наездницей, любила лошадей и, находясь за границей, где работал отец-дипломат, занималась конным спортом. В профессии тоже страха не знала: троллейбус водила, за рулем мотоцикла сидела, никакие физические нагрузки ей были нипочем.
В знаменитой комедии Эльдара Рязанова «Старики-разбойники» есть кадр, где Аросева вместе с Никулиным, с которым много лет дружила, бегут по ночному городу. Снимали картину во Львове. Коллеги потом сомневались — сама ли она одолела такую большую дистанцию или дублеры помогли? А она смеялась в ответ: «Натурально сама. Я и стреляла холостыми зарядами. Помню, как открывались окна, люди, привыкшие в нашей стране к социальным переменам, кричали сверху: «Как? Уже началось?»
90-е годы. Вот тогда артисты узнали, что такое кидалово. Народ в театр в то время плохо ходил, зарплаты маленькие, и артисты, популярные и без званий, в поисках заработка отправлялись в города и городки. А дальше такой сценарий: столичные артисты выступали, но денег им не выплачивали. Но тот, кто ездил в команде с Ольгой Александровной, были как за каменной стеной. Как-то в Одессе они играли спектакль. К ней подошел администратор: «Понимаете, такое положение, Минфин, налог, тыр-пыр». Она молча слушает. Он продолжает: «До вас тут был Куклачев с кошками, и мы не смогли ему заплатить». Она на него внимательно так посмотрела: «Дорогой мой, у Куклачева — кошки, а у меня — народные артисты голодные. Если они в тебя вцепятся, тебе будет плохо».
Если еще раз с подобным сталкивалась, Куклачева уже не поминала, а просто говорила: «Не выйдем на сцену, пока не заплатите». И крепкие парни в малиновых пиджаках понимали: с этой теткой шутить не надо.
Откуда в ней такая сила, такая уверенность, не свойственная даже мужчинам? Когда я ее об этом спрашивала, Ольга Александровна, которая всегда всё иронично комментировала, вдруг становилась серьезной: «Моя жизнь — трудное детство, война, голод — выработала во мне приспособляемость к жизни. Я видела всё: меня обворовывали, растаскивали имущество и угрожали жизни вожди всех времен и народов. Мне уже не страшно, потому что я долго жила и много видела».
Ее личностные качества — бесстрашие, оптимизм, о которых потом коллеги рассказывали легенды, часто закрывали ее актерский талант. А он у нее удивительный: редкое сочетание яркой характерности и драматического начала. Казалось бы, ну что смешного в ее водителе троллейбуса Любе из комедии «Берегись автомобиля»? Или инкассаторе пенсионного возраста Анне Павловне из тех же «Стариков-разбойников»? Одинокие женщины, тихо и достойно ждущие любви, но при этом почему-то не вызывающие жалости. И вроде бы силу они не показывают на экране, но почему-то зритель считывал: такая сама и пожалеет, и спасет. И сделает это по-особенному легко, с нежной, но ироничной интонацией, что моменты жизни трудные покажутся если не подарком, то переживутся.
Даже ее пани Моника из телевизионного «Кабачка «13 стульев», обладавшая шармом, не была исключением в галерее ее женщин-спасительниц. Она элегантно носила заграничные костюмы, шляпки, пела чужим голосом и покровительственно опекала пана профессора, совершенно не приспособленного к жизни.
Да и в Театре сатиры, где она прослужила всю жизнь, у нее было несколько выдающихся ролей, особенно в последние годы — в спектаклях «Босиком по парку», «Как пришить старушку». В последнем у Аросевой не роль, а фейерверк, но не громкий, а с мягким лирическим окрасом.
После этого спектакля ее душа требовала продолжения банкета, потому что всегда придерживалась железного правила: актер не может после спектакля прийти домой, съесть гречневой каши и лечь спать. Актеру нужно мягко выйти из чужой вымышленной жизни, освободить эмоции. Поэтому весь исходящий реквизит «Старушки» (а это были настоящее шампанское и кое-что покрепче) переносили в гримерку Ольги Александровны на втором этаже. Гример Таня уже к этому времени сварила картошку, нарезала соленых огурчиков, сала и накрыла стол. Полчаса, не более, на «выдохнуть» — все, счастливые, разъезжались по домам. Азартность ее натуры трудно было утаить, как шило в мешке. Азарт обаятельно выпирал в жизни, на сцене, в любви.
Дружить предпочитала в основном с мужчинами. А про женщин, с которыми, впрочем, у нее тоже были ровные отношения, говорила так: «Их все время гложет дух соревнования. И они стараются найти в тебе или что-то похуже, или что-то получше. А мужики как-то поспокойнее. Поэтому больше с мужчинами и дружу».
С 12 лет дружила с известным художником Михаилом Ромадиным. А в 19, уже когда работала в Театре комедии у Акимова, влюбилась с первого взгляда в известного драматурга Алексея Арбузова. Ему было 40, и она репетировала в его пьесе «Встреча с юностью». Он стал писать молодой актрисе письма. Каждый день. А ведь она тогда была замужем, а у него — семья. И так продолжалось целый год. «Мы были как Тургенев с Виардо», — смеялась она спустя годы, оценивая их отношения.
За ней ухаживали военные, но она не скрывала, что предпочитала свою актерскую братию. «У меня никогда не было богатых мужей и богатых любовников. Я всегда всё делала сама. Я за эти десять лет театрального простоя столько денег заработала. Я дачу построила, столько ездила, столько снималась. Снискала себе славу и популярность, деньги, ну что еще нужно?»
Ольга Александровна была самодостаточной. Как-то я ее спросила:
— Вы живете одна. Вам не скучно?
— Мне с собой очень интересно.
— Чему вы завидуете?
— Я завидую очень балеринам. Кажется, всё на свете отдала бы, чтобы вылететь лебедем в прыжке. И еще завидую дирижерам: очень люблю дирижировать.
— А молодым завидуете?
— У меня совершенно нет брюзжания на молодых. Мне страшно как раз за юное поколение. И не из-за того, что колбасы не будет. Мне страшно то, что они живут в ощущении несправедливости, незащищенности, нестабильности. Я понимаю их современную жизнь и не чувствую одряхления души.
— Чего вы не умеете на сцене?
— Я все умею. И на голове могу постоять.
— Во что вы верите?
— Я верю в русский народ. Он бывает страшен в радости, но и велик в горе.