Продолжение. Читайте Часть I и Часть III.
Октябрьская революция под музыку «Щелкунчика»
Балет, поставленный Львом Ивановым, шел в Мариинском театре до середины 20-х годов. Кстати 25 октября (7 ноября) 1917 года, то есть в самый день захвата Зимнего дворца матросами и рабочими в Мариинке давали именно этот спектакль. Так что Октябрьская революция, можно сказать, началась под музыку «Щелкунчика». В основном спектакль был детский: рассчитан на детей, и танцевали в нем по преимуществу дети. Исполнительнице роли Клары Станиславе Белинской было 12 лет! А Щелкунчику, прославившемуся в будущем танцовщику Сергею Легату (он будет первым педагогом Вацлава Нижинского) – 17. В первом акте, в сцене боя подмостки Мариинского театра заполнялись толпой пряничных и оловянных солдатиков и огромным мышиным войском, для которого даже не хватило учеников театральной школы – таким массовым был спектакль. Так что мышами пришлось занять воспитанников находящейся по соседству школы лейб-гвардии Финляндского полка!
Взрослые танцовщики изображали родителей в 1 акте, и танцевали «горячительный» дивертисмент во втором. Дивертисмент представлял танец различных напитков: испанский танец был «Шоколадом», арабский – «Кофе» (у Петипа помечено: «Аравия. Королевство Йемен. Кофе Мокко»), китайский – «Чая». Была во втором акте и «Матушка Жигонь с полишинелями». Полишинели появлялись из-под огромных длинных юбок Жигони: та стояла над люком, и из него вылезали «двугорбые куколки» - 16 маленьких учеников театрального училища.
Был в «сладком» дивертисменте ещё и «Танец леденцов» - нынешний «Французский» или как его ещё сейчас любят называть «Танец пастушков». Петипа называл его «Танец с дудочками», и в нем участвовали три солистки и шесть корифеек. «Танец буффонов» на музыку русского трепака настолько не удался Иванову, что он поручил его постановку тому же Александру Ширяеву, сочинившему и исполнившему на премьере танец шута с обручем. Ширяев зарисовал этот танец, построенный на головоломных, акробатических прыжках, на манер мультфильма, и он сохранился до нашего времени.
Макалей Калкин превращается в принца
Позднее в этом самом «Танце буффонов» выходил воспитанник императорского училища Георгий Баланчивадзе – будущий основатель американского балета Джордж Баланчин. Он запомнил его на всю жизнь и почти доподлинно воспроизвел в собственном «Щелкунчике», поставленном в Америке в 1954 году. Именно этот балет Баланчина и положил начало повсеместной традиции рождественских «Щелкунчиков» на Западе. Хотя попал в Нью-Йорк рождественский балет Чайковского ещё до Баланчина, в начале сороковых, с помощью постдягилевской труппы «Русский балет Монте-Карло». Его на основе собственных воспоминаний поставила бывшая балерина Мариинского театра Александра Федорова. Популярности спектаклю добавил и выпущенный как раз в то время диснеевский мультик «Фантазия», в котором мультяшные феи, срисованные с русских балерин, танцевали под музыку этого балета Чайковского.
Ну а баланчинский «Щелкунчик», стал настолько популярным, что был заснят в 1993 году как кинофильм. Роль Принца – Щелкунчика исполняет в нем ученик баланчинской балетной школы Макалей Калкин, прославившийся по комедии «Один дома», как мальчик поймавший опасных грабителей.
После Баланчина этот шедевр Чайковского просто прописался на зарубежных балетных сценах. Только в США, например, идет более 150 его версий. Там ставят этот балет повсеместно, даже в тех городах, где нет собственных балетных трупп – силами самодеятельности и учеников местных хореографических студий. А впервые зарубежная публика познакомилась со «Щелкунчиком» в исполнении Анны Павловой – Иван Хлюстин поставил для неё на сильно порезанную музыку Чайковского одноактный балет «Снежинки». Полностью вне России балет был поставлен в 1934 году как раз в хореографии Льва Иванова в труппе под названием Вик Уэллс Балле, позже ставшей английским Королевским балетом. И поставил его Николай Сергеев, тот самый ассистент Петипа, кто, освоив хореографическую систему записи Степанова, бегал за балетмейстером с карандашом и записывал его балеты. Во время революции он бежал за границу, прихватив с собой раритеты. Сейчас эти записи ценятся на вес золота, и находятся в архиве Гарвардского университета. По ним уже восстановили множество классических балетов - «Спящую красавицу», «Раймонду», «Баядерку», «Дон Кихота», «Коппелию», «Корсара». В этом году Юрий Бурлака и Василий Медведев в Берлине реставрировали по ним и ивановского «Щелкунчика».
Конечно, записи Сергеева часто очень несовершенны. Доподлинно восстановить с их помощью балеты едва ли возможно. Особенно не повезло в этом отношении как раз «Щелкунчику», но в спектакле, поставленном для берлинского Штатс-балета, удалось воссоздать не только атмосферу первоисточника, дух этого балета, но доподлинно воскресить некоторые сцены. По реконструкции Бурлаки-Медведева можно, например, понять, как выглядел ивановский «Танец снежных хлопьев» или знаменитое па-де-де. Но сами балетмейстеры «реконструкцией» свою работу, в которой, разумеется, много фантазии, не называют.
Па-де-де и «Танец буффонов» - и есть те немногие осколки, что дошли до нашего времени от ивановского «Щелкунчика» почти в первоначальном виде.
Орех Кракатук выносит мозг
Кстати, это па-де-де Льва Иванова, в пору своей молодости, работая в Лондоне с Сергеевым, танцевал и Морис Бежар. Запомнив, он также вставил его в свою постановку «Щелкунчика» (как и записи Сергеева, которые высвечивались на заднике), хотя сделал балет вовсе не об игрушке использующейся для колки орехов, а как воспоминание о собственном детстве, о рано умершей матери и об отце. Это один из последних балетов (1998 год) гения хореографии XX века, поставленный за 9 лет до смерти. «Когда-то, когда я был маленьким, – рассказывал Бежар выступая в роли ведущего в своем балете, - отец расколол грецкий орех и, показав мне ядро, сказал, что оно напоминает мозг. Теперь всё связалось воедино: «Щелкунчик» - орех – мозг – память о детстве – память об отце и, главное, - о матери».
В «Щелкунчике» Бежара нет ни Клары (Мари), ни Щелкунчика. Есть мальчик Бим (так звали в детстве самого Бежара), есть даже его любимый кот Феликс. Есть Мариус Петипа, есть отец. Оба выступают тут в двойственной роли: Дроссельмейера, а еще Мефистофеля (с Мефистофилем часто сравнивали и самого Бежара). Возникает в балете, конечно, и образ матери: сначала в виде гигантской скульптуры похожей на Венеру Боттичелли! Затем мать выходит из чрева этой скульптуры, как из грота. Придумана у Бежара и добрая фея, в роли которой выступила знаменитая французская аккордеонистка Ивет Орнер, выезжающая на санях в белоснежном платье от Жан –Поля Готье, словно Снежная королева.
Мариус Петипа в качестве Дроссельмейера заимствован Бежаром у другого крупнейшего хореографа XX века Джона Ноймайера. Хотя историю балетмейстер из Гамбурга рассказывает совсем другую. Маша хочет стать в ноймайеровском «Щелкунчике» не кем-нибудь, а балериной. Такой, как и её сестра Луиза, которой Маша отчаянно завидует. Ведь занимается с ней учитель танцев Дроссельмейер. Затем, уже во сне мечтающая о танце девочка попадает в мир русского балета, в знаменитое Петербургское театральное училище. И чего только не видит! Здесь известный педагог Энрико Чекетти дает урок своей ученице Анне Павловой (легендарной русской балериной во сне Маши становится Луиза). Дроссельмейер оборачивается не только Чекетти, но и самим Мариусом Петипа - его балеты Маша смотрит в своем сне в Мариинском театре. Принцем в этом сновидении будет очень нравящийся героине курсант, друг брата Фрица и ухажер Луизы, который приходит в начале балета к ним в дом на Рождественский праздник. А изумительное по своей красоте па-де-де красавец курсант станцует в конце спектакля не только с её сестрой, но и с ней самой!
Надо сказать, что ни один из классических балетов не вызвал столько прочтений, как рождественский «Щелкунчик». Начиная с Федора Лопухова, который в 1929 году представил своего суперавангардного «Щелкунчика» в духе мейерхольдовской биомеханики (именно с этого балета отныне в России главную героиню будут называть не Кларой, а Машей), кто только не брался за этот балет Чайковского. В убогом сиротском приюте разворачивается, например, действие балета в оригинальной и вместе с тем очень остроумной постановке английского хореографа Мэтью Боурна; история русской балерины-эмигрантки рассказана в балете австралийца Грэма Мёрфи. Есть известные трактовки этого балета сделанные Роланом Пети, Джоном Крэнко, Раду Поклитару.
Известны и «продолжения». Так в Мариинском театре, помимо версии «Щелкунчика» оформленной известным художником Михаилом Шемякиным, в шемякинских декорациях шел и балет «Волшебный Орех», рассказывающий гофманскую историю в балет Чайковского не вошедшую: о принцессе Пирлипат и об орехе Кракатук. Впрочем, первым, кто использовал историю о принцессе в своем сочинении, был ироничный американец Марк Моррис, пересказавший Гофмана на современный лад.
Самой «канонизированной» на сегодня версией этого балета считается версия Василия Вайнонена (1934), в которой хореограф опирался на традиции балета времен Петипа и Иванова. До сих пор воспитанники вагановского училища танцуют вайноненовского «Щелкунчика» в Мариинском театре. Именно с оглядкой на эту версию, такие балетмейстеры как Рудольф Нуреев, Михаил Барышников (и многие другие), собственно и создавали свои спектакли.
Приблизиться же к философской глубине последнего балета Чайковского, кроме Ноймайера удалось, наверное, только Юрию Григоровичу (1966), чей спектакль вот уже почти полвека показывают в новогодние праздники в Большом театре.
Под конец 2013 года свою версию представил в петербургском Михайловском театре и испанский хореограф Начо Дуато. Действие балета у него перенесено ровно на 100 лет назад, в Серебряный век русской культуры, в последний мирный довоенный 1913 год. Тот самый, о котором вспоминали многие поэты серебряного века: Ахматова, Кузмин, а Георгий Иванов ностальгировал в стихах:
В тринадцатом году, еще не понимая,
Что будет с нами, что нас ждет, —
Шампанского бокалы подымая,
Мы весело встречали — Новый Год…
«Убогое произведение Чайковского»
Итак, сейчас балет имеет повсеместное признание. А что же было тогда, когда его впервые предъявили публике? Балетные критики по привычке, как полагалось в те времена, нещадно разругали спектакль. «Вообще «Щелкунчик» поставлен преимущественно для детей – резюмировал критик К.А.Скальковский в «Биржевой газете», - для танцовщиц в нем было весьма мало, для искусства – ровно ничего. Даже музыка оказалась довольно слабою». Но больше всех «отличился» Н.М. Безобразов в «Петербургской газете»: «Трудно представить себе что-нибудь скучнее и бессмысленнее «Щелкунчика». В другой статье, написанной за месяц до кончины Чайковского, критик не унимался: «Обычные посетители балета ждут не дождутся того момента, когда, наконец, снимут с афиши это убогое произведение г. Чайковского, но, кажется, дождутся они этого ещё не скоро».
Самое смешное, что через семь лет после смерти композитора тот же Безобразов, о том же балете писал следующее: «Щелкунчик» с его прелестной музыкой Чайковского доставил большое эстетическое наслаждение многочисленным зрителям, наполнявшим вчера зал Мариинского театра. Госпожа Преображенская безукоризненно исполнила pas de deux. В особенности адажио может служить образцом классического танца. Полная гармония всех поз, групп, движений и красота рисунка».
А вот что писали об этом спектакле рядовые посетители премьеры: «Но, «Щелкунчик», о, печаль! Просто неудачен. Я как раз на него возлагал все надежды, зная талант Чайковского передавать сказочные настроения. И ошибся. Но, может быть главная вина в этом разочаровании не в музыке, а в безобразной постановке. Декорации первого действия хоть и Иванова, но отвратительны и позорны. Они сразу и испортили все впечатление. Глупо, грубо, темно, тяжело. Полнейшее безвкусие во всех орнаментах, в мебели и т.п. Костюмы тоже глупо выбраны. Второе действие ещё хуже. Декорация Левота, если хотите, эффектна, но по-балаганному, да и музыка местами напоминает военный садовый оркестр. Пошлее некоторых номеров Чайковский вообще никогда ничего не писал! Однако Кофе, Чай, Трепак и часть па-де-де прелестны. Спектакль затянулся с 8 до 12 часов. Утомились мы оба страшно! Второй раз пойти не только не тянуло сейчас же по окончании спектакля, но и сегодня, на следующий день не тянет. Вернулись мы домой к большому парадному ужину. Без того разбитый и больной, я должен был ещё рассказывать свои впечатления, спорить с несносным Валичкой, чокаться с родственниками и выслушивать всякие глупейшие тосты».
Это выписка из дневника 22-х летнего Александра Бенуа, которую он со стыдом привел в своих «Воспоминаниях о русском балете», добавив, что взгляды эти «разделялись всей нашей компанией», в которую, между прочим, входил и будущий светоч «русских балетных сезонов» в Париже Сергей Дягилев, а коме того художник Константин Сомов.
Холодный прием и выпады прессы, однако, на этот раз мало подействовали на композитора: «Я к этому вполне равнодушен, ибо не впервой, и я знаю, что в конце концов возьму свое» - писал он брату Анатолию прочитав рецензии. И ему же о генеральной репетиции «Иоланты» и «Щелкунчика», которая состоялась 5 декабря в присутствии Александра III: «Государь был в восхищении, призывал в ложу и наговорил массу сочувственных слов. Постановка того и другого великолепна и в балете даже слишком великолепна, - глаза устают от этой роскоши». Мнение царя было для Чайковского гораздо важнее мнения критиков!