Унылая «еврозима» без снега — к лицу Швейцарскому домику усадьбы Кусково, самому позднему строению шереметевской «подмосковной». Это ведь настоящее альпийское шале, даром что в двадцати метрах от Большого Кусковского дворца. А выпадет снег — так и это не беда: во-первых, в Альпах снег тоже часть повседневности, а во-вторых, резной декор и балясины автор домика, архитектор Николай Бенуа, явно срисовал в наших палестинах, где-нибудь севернее Москвы.
— Внешне домик, не знавший реставрации за полтора с лишним века, выглядел вполне прилично, — рассказывает главный архитектор проекта реставрации Алексей Жданов. — Но при детальном обследовании некоторые элементы оказались в печальном состоянии. Скажем, пришлось заменить нижний венец, вывесив 60-тонную конструкцию на домкратах над цоколем. Заменили на лиственницу — потому что найти такую 200-летнюю сосну с плотной древесиной, какую использовали в XIX веке, сейчас просто невозможно.
Нижний этаж домика кирпичный, верхний — деревянный. Внутри верхнего этажа — вполне современная на вид, хотя и аутентичная, городская планировка: изолированные комнаты, маленькие анфилады, холл. На стенах из того самого старинного бревна — кто работал с деревом, тот знает, такого сейчас и правда не достать, — «бархатистость» от абразивных материалов: все-таки работали не топором и скобелем, как в старину, а современным инструментом. Многочисленные дырки и дырочки от гвоздей напоминают о бурной истории дома: здесь ведь в первой половине ХХ века и коммуналки были. А в последние десятилетия — музейная контора.
— Впервые этот домик будет использоваться для выставочной работы, у музея огромные фонды, — говорит старший научный сотрудник Кусковского музея Елена Дементьева.
Фонды и впрямь громадные: помимо собственно шереметевского наследия (а Кусково и Останкино, две усадьбы одной фамилии, сейчас стали единым музеем) это головной для всей России музей керамики, которую в 1920-е собирали сюда из многочисленных барских особняков и усадеб. Чтобы стать музеем, дом перенес некоторую модификацию: как рассказал Алексей Жданов, печь домика восстановлена, но не функциональна, а к дымоходу подключена отсутствующая раньше система вентиляции. Кроме того, появились все необходимые сети — электричество, впрочем, проведено ласкающим взгляд «ретро-способом» с изоляторами на стенах.
Кажется, что такой путь, привычный с советских времен — барский особняк становится общественным зданием, — прямо-таки единственный в наши дни. Из нежилого фонда выхода нет, кроме сноса. Однако бывает, как выяснилось, и строго наоборот: в Мещанском районе в барскую усадьбу — чуть ли не единственную такого размера в центре Москвы! — превратилась бывшая больница.
Городок, построенный в 1880–1890-е годы в Орлово-Давыдовском переулке как больница имени Св. княгини Ольги, функционировал как медучреждение до 2012 года, а потом был закрыт и едва избежал сноса, но восстановлен как городская усадьба.
Маленький, но настоящий парк с розовыми кустами, регулярным партером и липовой аллеей — есть. Четыре корпуса (основной, для приемов, для гостей и для прислуги) — имеются. Подземная парковка под парадным двором, куда машины попадают на лифте, — тоже. И фонтан? А как же! Одна незадача: поскольку вокруг многоэтажки, приватности во дворике буквально никакой.
«Кирпичный стиль», в котором обычно выполнялись фабрики, школы и больницы, в сочетании с усадебным статусом буквально взрывает мозг. А все потому, что никаких новых барских усадеб в Москве в конце XIX века не строили: поредевшему барству хватало старинных. Реставраторы рассказывают, как очищали кирпич и затирали швы, делая заодно гидроизоляцию: ну да, кирпич был качественным и еще лет двести простоит. Как искали в немецких питомниках липы: у нас не бывает таких крупномеров. Как восстанавливали обнаруженные на фасадах две надвратные мозаичные (!) иконы — княгини Ольги и св. Пантелеимона-целителя. Оказалось — венецианская работа; вот и материалы для реставрации добывали «на родине». Внутри — уже не больница, а особняк, конечно же: высокие потолки, сохраненная чугунная лестница, панорамный балкон с выходом в партерный парк.
Еще каких-нибудь двадцать лет назад слово «реставрация» звучало как священный гимн слегка непрактичных активистов-искусствоведов: сохранить подлинность, дух времени, не давая при этом забыть сложную «биографию» здания. А что там дальше будет в отреставрированной усадьбе — второй вопрос: музей, наверное, что же еще! Времена, однако, изменились: теперь реставратор, работая над объектом, уже точно знает, что здесь будет и за чей, собственно, счет идут работы. И к этой прагматике город, задающий рамки дозволенного, сейчас добавляет единственное требование: чтобы со стороны — глазами пешехода, пассажира автобуса или жителя окрестных домов — все выглядело красиво и исторично.
Потому что дух подлинности и ему подобные вещи нельзя различить с десяти-двадцати шагов, их можно только «ощупать» и «вдохнуть». А этой возможности для посторонних теперь почти нигде не предусмотрено.