Дело, которое сопровождало карьеру
Уголовное дело Ольги Миримской с самого начала развивалось не как рядовая коррупционная история. Его траектория с 2017 года была тесно связана с Игорем Красновым — тогда заместителем председателя Следственного комитета России. Это зафиксировано не в оценках и комментариях, а в официальных процессуальных документах.
В распоряжении редакции находится постановление «Об изъятии и передаче уголовного дела» от 12 февраля 2018 года. В документе прямо указано: «Заместитель Председателя Следственного комитета Российской Федерации генерал-лейтенант юстиции Краснов И.В., рассмотрев материалы уголовного дела № 11702450039000051, установил», что расследование требует иного уровня организации. В постановлении подчеркивается, что уголовное дело, возбужденное по признакам преступлений, предусмотренных ч. 5 ст. 291 и ч. 5 ст. 291.1 УК РФ, подлежит изъятию «в целях обеспечения полноты и объективности расследования» и передаче руководителю Главного следственного управления СКР по Москве.
Речь шла о даче взятки в размере 550 тысяч долларов США за влияние на решение Пресненского районного суда Москвы по имущественному спору между Миримской и Алексеем Голубовичем. Сам факт личного истребования дела заместителем председателя СКР выводил его за рамки обычного уголовного производства и придавал особый институциональный вес.
Приговор как итог и как рубеж
В декабре 2024 года суд признал Ольгу Миримскую виновной по четырем эпизодам коррупционных преступлений. Итоговый приговор — 19 лет лишения свободы и штраф в 400 млн рублей — стал одним из самых жестких по делам о даче взяток в современной практике. Эти данные содержатся в тексте приговора, имеющемся в распоряжении редакции.
Важно отметить, что государственное обвинение на стадии судебного разбирательства занимало еще более жесткую позицию. Как следует из материалов дела, прокурор просил назначить Миримской 20 лет лишения свободы и штраф в 500 млн рублей. Суд, вынося приговор, уже применил определенное смягчение, оставив при этом квалификацию преступлений без изменений.
Апелляционная инстанция впоследствии оставила приговор без изменения, и в августе 2025 года он вступил в законную силу. Миримская была направлена для отбывания наказания сначала в Ивановскую, а затем в Калужскую область. На этом этапе создавалось впечатление, что громкое дело завершено окончательно, а точка поставлена аккурат накануне перехода Игоря Краснова на новый уровень карьеры.
Разворот обвинения после смены руководства
Ситуация изменилась осенью 2025 года, когда московская прокуратура внесла кассационное представление с требованием существенно смягчить приговор. Этот шаг стал неожиданным именно потому, что исходил от стороны обвинения, ранее настаивавшей на максимальном наказании.
В кассационном представлении, выдержки из которого приводило издание «Коммерсант», надзорное ведомство указывает, что суд первой инстанции якобы недостаточно учел мотивы Миримской при передаче денег следователю. В центре аргументации оказался один из четырех эпизодов — дача взятки следователю Юрию Носову на сумму 3,7 млн рублей в виде денег, автомобилей и услуг. Прокуратура утверждает, что действия Миримской были обусловлены «материнскими чувствами» и стремлением вернуть ребенка, рожденного суррогатной матерью.
При этом остальные три эпизода, связанные с попытками подкупа судей на суммы в сотни тысяч и миллионы долларов США, в кассационной логике отходят на второй план. Эксперты обращают внимание, что подобное перераспределение акцентов выглядит нетипично для кассационного обжалования приговора, уже вступившего в законную силу.
«Вопрос, почему это происходит, — это, по сути, тайна Полишинеля. Каждый догадывается, почему это происходит, — отмечает доктор юридических наук, адвокат Людмила Айвар. — Вдруг прокуратура становится на сторону осужденной и вдруг вспоминает о материнских чувствах, в то время как женщины, находящиеся в СИЗО или колониях с грудными детьми, на такое внимание рассчитывать не могут».
Айвар также подчеркнула, что «материнские чувства в законе как обстоятельство, позволяющее смягчить наказание, — такого юридического термина не существует». «И вдруг не кто-то, а сам заместитель генерального прокурора выходит с таким ходатайством — вообще случай без прецедента», — продолжает она.
Генетическая экспертиза как документ, а не интерпретация
Ключевым элементом фактуры, который напрямую противоречит эмоциональной аргументации о «материнских чувствах», стали результаты судебно-генетических экспертиз. В распоряжении редакции находится заключение эксперта № 57/2017, выполненное ФГБУ «НМИЦ АГиП им. В.И. Кулакова» по постановлению следствия. Экспертиза проводилась с 15 мая по 10 августа 2017 года специалистом с 24-летним стажем, предупрежденным об уголовной ответственности за дачу ложного заключения.
В документе указано, что биологической матерью ребенка является Голубович Н.А. Материнство Ольги Миримской по результатам исследования исключено. Аналогичный вывод содержится и в другом экспертном заключении ФГБУ «РЦСМЭ» Минздрава России, где также указано, что Миримская не является генетической матерью девочки.
Эти документы были положены в основу доказательной базы и не оспаривались в судебном порядке. Таким образом, версия о «материнских чувствах» вступает в прямое противоречие с установленными научными фактами.
«Для Миримской этот ребенок — не дочь, а внучка, — подчеркивает адвокат Вадим Багатурия. — На самом деле видна логика априорного запроса прокуратуры смягчить наказание, несмотря на устойчивый приговор и доказанность эпизодов».
Багатурия отметил, что женщина, «которая отбирала ребенка у настоящих родителей, не может апеллировать к материнским чувствам — так же, как и прокуратура».
Юридический статус ребенка и позиция органов опеки
Генетическая экспертиза — не единственный документ, имеющий значение для оценки прокурорских доводов. В распоряжении редакции также находятся материалы органов опеки. Согласно распоряжению Министерства социального развития Московской области, Наталия Голубович назначена опекуном ребенка без ограничения срока. В акте обследования условий проживания указано, что «Голубович Н.А. обеспечивает ребенку необходимые условия для содержания, воспитания и образования, нарушений не выявлено».
Таким образом, юридический статус полностью совпадает с выводами экспертизы: биологическая мать и законный опекун — одно лицо. Ребенок проживает с ней, и органы опеки не фиксируют каких-либо угроз его интересам.
«Ребенок, по сути, устроен и находится в благополучных условиях, — говорит Людмила Айвар. — И тогда любая мать, отбывающая наказание, вправе задать вопрос: что за неравный подход?»
Экспертная оценка и риск прецедента
Юристы и адвокаты, знакомые с материалами дела, обращают внимание на системные риски. Управляющий партнер AVG Legal Алексей Гавришев в комментарии, опубликованном ранее на сайте МК.ru, отмечал, что «использование детей как смягчающего обстоятельства — практика известная, но она никогда не рассматривалась как индульгенция, тем более в делах о крупной коррупции». По его словам, ситуация, когда инициатором такого смягчения выступает сама прокуратура, является беспрецедентной.
Эксперты подчеркивают: если кассационная инстанция поддержит позицию надзорного ведомства, это создаст опасный ориентир для правоприменительной практики. Ранее осужденные по коррупционным статьям смогут ссылаться на дело Миримской как на пример допустимости радикального смягчения наказания по мотивам, не подтвержденным фактическими и юридическими обстоятельствами. «Краснов не может вмешиваться в отправление правосудия нижестоящими судами, — отмечает Айвар. — Обычно суды исходят из сложившейся судебной практики».
Краснов и эффект возвращающегося дела
В этом контексте фигура Игоря Краснова вновь оказывается в центре внимания. Дело, которое он лично истребовал и курировал на стадии следствия, возвращается в публичное и юридическое пространство уже в момент его перехода на пост председателя Верховного Суда. Эксперты отмечают, что именно Верховный Суд формирует правовые позиции, которые затем используются судами нижестоящих инстанций как ориентиры.
Если дело Миримской станет источником новой логики смягчения приговоров, последствия могут оказаться масштабными. Тогда фамилия «Миримская» вновь появится на карьерном пути Краснова, но уже не в виде одного уголовного дела по четырем эпизодам, а как символ прецедента, на который будут ссылаться в тысячах кассационных жалоб. «Это не скандал и не чрезвычайное происшествие для председателя Верховного Суда — это обычное дело», — подчеркивает адвокат Людмила Айвар.
Решение, которое будет принято 24 декабря, может стать не просто итогом конкретного процесса, а маркером для всей системы.