Публика, собравшаяся в театре Мастерская Петра Фоменко на опере «Навигатор», представленной в рамках Чеховского фестиваля, разделилась на две группы. Первая массово покидала зрелище, сопровождая исход хихиканьем, а иногда и громким возмущением. Вторая кидала в их сторону испепеляющие презрением взгляды и демонстрировала бурный восторг, а заодно и собственную принадлежность к касте избранных, знающих толк в настоящем авангардном искусстве. Были и третьи – мечтавшие разделить удел первых, однако стойко выдержавшие шоу с единственной целью: понять и описать, что же такое нам втюхивают под гордым лейблом «авангард»?
Оперу написали две девушки: Патриция Сайкс (либретто) и Лиза Лим (музыка). Поставил, правда, мужчина – Барри Коски. Но и он, как видно, за мужской цех особо грудью не стоял. Так что каст подобрался убийственный: пятеро артистов, из которых трое мужчин явно выиграли конкурс «Красавица и Чудовище» в номинации «Чудовище». Первый – заглавный герой Навигатор – жирный дядька с отвислым животом и такой же филейной частью, плохо скрытыми под приклеенными к телу разноцветными бабочками. Второй, именуемый Шутом, коренастый крепыш с нарисованным татуажем в виде псориаза. И, наконец, третий – худой старик-хиппи с дряблыми мышцами и следами бурных увлечений молодости, пришедшейся на времена Вудстока.
Текст либретто глубоко философичен. Настолько глубоко, что смысл его лежит где-то на дне Марианской впадины. Впрочем и поверхностный слой внятен: артисты произносят (поют, кричат, рычат, стонут) английские слова, а на табло появляются их русские аналоги: свет, кровь, кожа, обнажение, обитель, река, океан, движение, вера, мир, снова кровь, война, мираж, горечь, паутина, греза, обратно кровь… И так далее. Есть и глаголы-связки, с помощью которых все эти в меру высокие понятия можно тасовать, как карты, в любом порядке – непременно получится нечто глубокомысленное, метафизичное и эзотеричное. А кто не понял – тот быдло непродвинутое. Лишь однажды глагол вдруг обрел смысл: Навигатор заблудился. И это было очевидно.
Естественно петь подобный текст на фоне каких-то человеческих мелодий было бы абсурдно. А потому партитура соткана из дежурного набора того языка, который много десятилетий с завидным упрямством называют «современным». Какофонические созвучия, оголтелая атональность, глиссандо струнных, квази-серийные ряды. В начале – соло блок-флейты, что несколько насторожило: у порядочных авангардистов нынче на примете дудук – блок-флейта давно уже отстой. Слава богу, потом появился камуз, без которого сегодня вообще в приличное место не сунешься – засмеют. И вот он перед нами – немощный, хромой, трясущийся от «Паркинсона», шамкающий беззубой челюстью коматозный старик Авангард Авангардович, поддерживаемый аппаратами искусственного дыхания - сиречь фестивалями, получающими под это дело финансирование на развитие якобы «современного искусства».
Но что о музыке? Главное - что на сцене. Гламурненький занавес, струящийся и искрящийся люрексом. Задник, поделенный на четыре сектора: дверь с красным фонарем, стульчики перед занавеской с кистями и глазетом, стоящий на боку гробик, соединенный с задней кулисой так, что из него «волшебным» образом вываливаются персонажи, и стена дома с мещанскими обоями и пейзажем в рамке. Так сказать – разные стороны человеческой экзистенции. Бытия, то есть. Могли они быть другими? Легко. Доморощенный символ тем и хорош: все, что угодно может символизировать все, что угодно. Несимпатичные персонажи озвучивают свои поэтические тексты, исполняя на сцене шоу уродов, пришедших из недр чьего-то подсознания, разрушенного приемом паленого алкоголя: мужики в колготках, маски из малобюджетных фильмов-ужасов, пластика зомби, зубовный скрежет и все такое. Но самыми страшными были голые дядьки, изображавшие Шута и Старуху. Первый – с крупнокалиберным накладным членом, поддержанным мощными яйцами, второй – с накладной мохнатой ярко красной…. Как бы это сказать? И нашлось ли в английском языке достойное слово, которое потребовалось режиссеру, когда он заказывал бутафору это самое? Судя по результату – нашлось…
