Эта история окутана многими тайнами.
П.Вяземский
Мы снова останавливаемся, прислушиваемся к этому эху и горестно задаем себе вопросы, на которые так и не ответили горы книг, написанных об этой дуэли: почему именно Пушкину суждено было умереть так рано? была ли эта смерть преждевременной? кто виноват в его гибели? И только в наши дни стали появляться объяснения поведения, всех поступков и писем Пушкина последних месяцев его жизни, которые и дают нам наконец возможность — каждому из нас — самим ответить на все эти вопросы.
“Склоняяся на долгие моленья”
Это стихотворение при жизни Пушкина не печаталось, ни черновиков, ни беловика не сохранилось, впервые опубликовано оно в 1858 году с датой «1830», а по своей обнажённости – одно из самых откровенных стихотворений поэта. В самом деле, это ведь описание «постельной сцены», вернее – сразу двух:
Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
Стенаньем, криками вакханки молодой,
Когда, виясь в моих объятиях змеёй,
Порывом пылких ласк и язвою лобзаний
Она торопит миг последних содроганий!
О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я,
Когда, склоняяся на долгие моленья,
Ты предаёшься мне, нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлишь ничему
И оживляешься потом всё боле, боле –
И делишь наконец мой пламень поневоле!
Первая часть стихотворения – описание близости со страстной любовницей, вторая – описание преодоления женской холодности. Типологически вторая часть справедлива для поведения любящего мужа и нелюбящей жены. Для первой трети XIX века, когда браки по любви были редкими, – ситуация в семье тривиальная, но никто из наших лучших пушкинистов не сомневался, что Пушкин и в этом стихотворении описывал личный опыт. Так что же, вторая часть – описание близости Пушкина с нелюбящей Натальей Николаевной?
Ну что ж, известно, что, когда Наталья Гончарова выходила за Пушкина, она его и не любила. Он понимал это и надеялся, что со временем полюбит: “Только привычка и длительная близость могли бы помочь мне заслужить расположение вашей дочери, — писал Пушкин 5 апреля 1830 года в письме к матери Натальи Николаевны. — Я могу надеяться со временем возбудить её привязанность, но ничем не могу ей понравиться; если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия её сердца”. Даже если бы в конце концов произошло то, на что надеялся Пушкин, на первых порах взаимоотношениям мужа и жены это стихотворение вполне соответствовало бы (а скорее всего именно это новое ощущение вызвало замысел сравнения и стало основой двучастного стихотворения), — да вот закавыка: под ним стоит дата 1830. А Пушкин женился в 1831-м.
Противоречие неразрешимо, если не вспомнить, что для Пушкина ничего не стоило поменять дату под стихотворением, и причина для этого у него была: “склоняяся на долгие моленья…”; “мучительно тобою счастлив я…”. И Пушкин ставит отводящую дату.
Этому существуют косвенные доказательства: судя по копиям, на автографе дата не стояла вообще, в копии, имевшейся у вдовы поэта, стояла дата 1831, а в некоторых списках стихотворение имело название “К жене” и под ним стояла дата 1832. Для серьезных пушкинистов соотношение стихотворения с датой под ним всегда было прозрачным, и только наш советский официоз, во всем его ханжестве идеализации отношений Пушкина с женой, не позволял открыто говорить о том, что это мистификация и что стихотворение следует относить к 1831 году. Однако даже и в Полном собрании сочинений, переизданном к 200-летию со дня рождения Пушкина, под ним стоит — 1830.
К чему это приводит, нетрудно представить. Любой, кто попытается объяснить, о чем это стихотворение, при такой датировке вынужден “доставать левое ухо правой пяткой” — наподобие Л.Аринштейна, который в своей книге “Пушкин. Непричёсанная биография” эту датировку принял, не подвергнув сомнению.
Дар или испытание?
В связи со сказанным возможность реального романа Натали — с Дантесом ли, как это принято в нашей пушкинистике, или с Николаем I, как считал П.Е.Щёголев и считает академик Н.Я.Петраков, — становится более чем вероятной. Ведь Наталья Николаевна была не просто красивой — она была первой красавицей своего времени. А женская красота — не дар, а испытание: устоять перед множеством искушений, вызываемых обожанием многочисленных поклонников, без любви к мужу вряд ли возможно. Что же говорить о неискушенной провинциалке, очутившейся в высшем свете — и даже еще выше: в непосредственной близости императорского двора и под восхищенными взглядами самого императора?
Николай I “положил глаз” на Наталью Николаевну еще в 1831 году, когда Пушкины после свадьбы сняли дачу в Царском Селе, а императорский двор туда загнала холера. К тому времени царь уже был наслышан о красоте Натальи Гончаровой, появлявшейся на московских балах, а всех красивых женщин, имевших отношение к высшему свету, Николай из виду не упускал. Существует множество свидетельств того, что “женский светский аристократический Петербург составлял личный гарем царя” (“Синтаксис”, 1982, №10); Н.А.Добролюбов написал статью о “Разврате Николая Павловича и его приближённых любимцев”, где, в частности, среди дам, удовлетворявших похотливый пыл императора, называлась и Наталья Николаевна Пушкина. “Можно сказать, — писал он, — что нет и не было при дворе ни одной фрейлины, которая была бы взята ко двору без покушений на её любовь со стороны или самого государя, или кого-нибудь из его августейшего семейства. Едва ли осталась хоть одна из них, которая бы сохранила свою чистоту до замужества. Обыкновенно порядок был такой: брали девушку знатной фамилии во фрейлины, употребляли её для услуг благочестивейшего самодержавнейшего государя нашего, и затем императрица Александра начинала сватать обесчещенную девушку за кого-нибудь из придворных женихов”.
Пушкин сам говорил Нащокину, что Николай, “как офицеришка, ухаживает за его женою; нарочно по утрам по нескольку раз проезжает мимо её окон, а ввечеру, на балах, спрашивает, отчего у неё всегда шторы опущены”. Одновременно царь начинает осыпать Пушкина милостями: его принимают на службу в чине, в каком он был уволен, но с жалованьем, в семь раз превышающим положенное, и без обязательств посещать службу. Его допускают в секретные архивы, с тем чтобы он мог начать собирать материалы по истории Петра. Сам факт разрешения писать историю Петра в глазах света — высочайшее благодеяние, поскольку Пушкин становится как бы царским историографом, преемником Карамзина. Одновременно и царь, и царица проявляют нескрываемый интерес и к жене Пушкина, и поэт, достаточно искушенный в придворных нравах, догадывается, куда клонится дело: и в его дневниковой записи, и в сообщении П.В.Нащокину о милостях, которые оказывает ему царь, сквозит тревога.
Свет оказываемые Пушкину милости понимает однозначно — как следствие внимания императора к его жене. Предполагается, что Пушкин должен быть этим осчастливлен и что дальнейшие милости не заставят себя ждать, если его жена будет благосклонна к любовным ухаживаниям царя. А провинциальная девушка, вдруг оказавшаяся на вершине славы и не связанная любовью к мужу, несмотря на его предупреждения, быстро принимает тон и манеры поведения светского легкомыслия и, окрыленная успехом, летит, как бабочка на огонь, на обожающий ее флирт.
“Не кокетничай с царём”
В октябре 1833 года, оказавшись после поездки по пугачевским местам в Болдине, Пушкин по письмам жены догадывается, что дело зашло слишком далеко, и пытается остановить жену; вот отрывки из его тревожных писем к ней:
8 октября: “Не стращай меня, жёнка, не говори, что ты искокетничалась”.
11 октября: “…Не кокетничай с царём…”
30 октября: “Ты, кажется, не путём искокетничалась… Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе задницу; есть чему радоваться!”
Там же: “…не кормите селёдкой, если не хотите пить давать…”
Там же: “Гуляй, жёнка: только не загуливайся…”
Там же: “Да, ангел мой, пожалуйста, не кокетничай…”
6 ноября: “Повторю тебе... что кокетство ни к чему доброму не ведёт…”
Там же: “Побереги же и ты меня. К хлопотам, неразлучным с жизнию мужчины, не прибавляй беспокойств семейственных, ревности etc. etc”.
Как раз на 1833 год и приходится пик усилий императора по “приручению” поэта и его жены, которые в конце декабря завершились производством Пушкина в камер-юнкеры. Он теперь обязан являться с женой на придворные балы — в том числе и в Аничковом дворце. 1 января 1834 года Пушкин с горечью записывает в дневник: “Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору (“читай: государю” — комментировал П.Е.Щёголев) хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничковом”. В Аничковом дворце проводились интимные балы, куда приглашались только самые приближенные придворные и дамы, вызывавшие вожделение императора.
С этого момента отношения между Пушкиным и царем резко ухудшаются, Пушкин постоянно вызывает раздражение Николая, демонстративно нарушая правила дворцового этикета; тот выговаривает ему через жену. Пушкин подает прошение об отставке, чтобы уехать в деревню; Николай в бешенстве и натравливает на него Бенкендорфа, Пушкин вынужден прошение об отставке забрать. Наталья Николаевна, ощутив поддержку царя, на увещания мужа перестает реагировать. К началу ноября 1836 года он уже озабочен лишь тем, как оградить честь семьи, которую жена своим поведением ставит под удар.
Была ли девочка?
Накануне брака с Натальей Николаевной (1844) П.П.Ланской был осыпан милостями и деньгами и сделан командиром полка, над которым шефствовал сам император (хотя Ланской должен был ехать для прохождения дальнейшей службы в Одессу), — причем и согласие Натальи Николаевны, и разрешение на брак от царя были получены мгновенно; Николай заказал придворному живописцу Гау ее портрет, и по его распоряжению — беспрецедентный случай! — портрет Пушкиной поместили в полковом альбоме. Сохранилось свидетельство, как Николай, приехав к Ланским на бал, прошел в комнаты, где ласкал девочку — первого ребенка в браке Н.Н. с Ланским.
Даже этой неполной информации более чем достаточно, чтобы правильно оценить тот факт, что во время злополучного свидания у Полетики 2 ноября 1836 года под окнами ее квартиры прогуливался ротмистр Ланской, охраняя от нежелательных глаз или гостей состоявшееся там свидание. Н.Я.Петраков, анализируя ситуацию вокруг этого свидания, справедливо отметил, что Ланской был старше Дантеса и по возрасту, и по чину, а это делает невозможным предположение, что свидание было с Дантесом (за такое предположение можно было и на дуэль вызвать). Фантастические подробности этого свидания со стоянием Дантеса на коленях, пистолетом и угрозами застрелиться, а также с девочкой хозяйки, которая вбежала и тем спасла Н.Н. (девочке было в то время 3 года, и с кем же эта девочка оставалась в квартире?), могли возникнуть только в головке у растерявшейся Натальи Николаевны, когда Пушкин, от кого-то узнавший о возобновлении интимных отношений жены и царя, своей информированностью застал ее врасплох.
Все это исключает возможность какой бы то ни было близости Натальи Николаевны с Дантесом, который был, по свидетельствам современников, весьма прагматичен и просто не осмелился бы перебежать дорогу императору. Кроме того, нельзя исключать и ее вполне возможного чувства к царю; в противном случае мы невольно делали бы из нее обыкновенную потаскуху, которая одновременно изменяет Пушкину, спит с нелюбимым ею Николаем и напропалую флиртует с Дантесом.
Тем, для кого такой поворот в истории дуэли и смерти Пушкина покажется неожиданным, рекомендую прочесть книгу академика Н.Я.Петракова “Последняя игра Александра Пушкина”: из его работы такой характер взаимоотношений царя и Натальи Николаевны следует с неизбежностью. Здесь же я хочу сказать только о том, что, сознательно идя на такой шаг — сватаясь к девушке, заведомо его не любившей, — Пушкин во многом предопределил события его последних лет и дней. Отсутствие взаимности в семейной жизни не только одарило его “мучительным” счастьем, но и добавило несчастий, замкнув роковой круг.
Продолжение: читайте текст Кто был автором “диплома рогоносца”?»
