С детства обожал Аркадия Исааковича Райкина. Собирал пластиночки с его миниатюрами. Ходил на все его новые программы. В двадцать лет мы с моим другом Володькой разучили его миниатюру «Телефонный разговор» и с успехом исполняли ее в компаниях. Миниатюра была жутко смешная, вся была основана на плохой телефонной слышимости. Кстати, совершенно спокойно можно ее исполнять и сегодня — и тоже будет смешно.
В XIX веке Достоевский сказал: «Все мы вышли из гоголевской шинели». В ХХ веке все мы, юмористы, вышли из концертного костюма Райкина.
Одевался он, кстати, безупречно. Всегда в специально для него пошитом костюме. С шикарным галстуком. Кто сегодня на эстраде так одевается, по классике? Только Кобзон.
Обычно юмористы страшненькие. Райкин был идеально красив, женщины его обожали. Мне кажется, что и он их тоже. Но об этом я могу только догадываться.
Первое мое приближение к Райкину случилось, когда я поступал в Литинститут. Я показал свои рассказики мастеру — Льву Кассилю. Он прочитал их и сказал: «Зачем вам учиться в Литературном институте? Тут юмору не учат. Хотите я покажу ваши рассказы Аркадию Исааковичу?» — а они с Кассилем дружили.
— Нет, — сказал я. Поскольку знал точно, что мои несовершенные монологи Райкину не подойдут.
Потом, в 1966 году, Райкин был председателем жюри на фестивале студенческих театров. Начальство категорически не хотело давать первое место самому острому спектаклю моего родного МАИ «Снежный ком, или Выеденное яйцо». Райкин грудью встал на защиту этого спектакля. Нашли компромиссное решение. Дали премии сразу пяти коллективам.
Каждая премьера Райкина была событием. Причем с непредсказуемым исходом. После одного из спектаклей, в результате «партийного» разговора с завотделом ЦК, Райкин слег с инфарктом.
Он все время экспериментировал. То у него в театре выступал бард Александр Дольский, то целый коллектив пантомимы под управлением Гри Гура. А однажды всю программу ему написал один-единственный автор (тогда это случилось впервые), Александр Хазин. Программа называлась «Волшебники живут рядом».
«Партия учит нас, что газы при нагревании расширяются». Чем не сегодняшняя фраза?
От Райкина много осталось слов и словечек. До сих пор все говорят слово «авоська». А ведь оно из райкинской миниатюры.
Он был, конечно, гениальным актером. Иногда, когда в конце номера не было крепкой репризы, Райкин создавал ее актерскими средствами: начинал пыхтеть, издавать какие-то смешные звуки — в общем, накачивать смех.
В семидесятые я уже писал для Хазанова и Петросяна, уже был «Кулинарный техникум», и меня иногда спрашивали: «Почему ты не пишешь Райкину?»
А я его боялся. Он для меня был недосягаемой вершиной, какой-то Эверест эстрады.
Екатерина II когда-то писала, что Петр Первый был гениальный правитель: «Я вот подумаю такой-то указ издать, посмотрю, а он у Петра уже был». Так же и у нас в юморе — какую тему ни тронь, а у Райкина она уже сыграна.
А еще я его боялся, наслушавшись рассказов старших товарищей.
Помню, в Ереване на гастролях Жванецкий рассказывал мне:
— Ты не представляешь, что такое Аркадий. Его влияние на людей просто подавляющее. Вот если он мне скажет: «Видишь, директор, иди и ударь его по голове» — я пойду... фигурально, конечно.
Розовский рассказывал:
— Когда я пытался у Райкина режиссировать, он просто игрался со мной. Мы идем, он что-то рассказывает, я, счастливый, расплываюсь в улыбке, смеюсь. А он вдруг серьезно смотрит на меня, и я чувствую себя идиотом.
— Ничего себе, — думал я. — Такие зубры, а он с ними как с детьми. Я-то тогда просто попаду под его влияние и потеряюсь.
...И вот однажды у меня дома раздался звонок. Звонил Аркадий Исаакович. Он сказал, что прочитал мой рассказ про флаг и хочет его исполнять.
А рассказ этот был написан в 1972 году. Его много лет нигде не печатали. Он был совсем непроходной. Там обычный человек от хорошего настроения вывесил на балконе красный флаг. А оказывается, у нас не положено вот так вот просто вывешивать красный флаг. Я сказал Аркадию Исааковичу, что вряд ли ему позволят его исполнить.
— Если очень верить в то, что делаешь, то обязательно пробьешь, — сказал он и пригласил меня в гости. А мы как раз поехали с гастролями в Ленинград. И я пришел к Райкину домой.
Надо ли говорить, что перед его дверью сердце у меня колотилось так, будто я шел на первое свидание к любимой девушке. Однако он со мной очень мило беседовал, я ему что-то из своих монологов показывал. А когда показал какие-то пародии, он сказал:
— Я пародий никогда не делал.
— Делали, — возразил я и напомнил ему его номер еще из сороковых годов, где он пародировал Чаплина и ковбойские фильмы.
— Ну, это так давно было, — сказал он, — но ему, видно, было приятно, что я так знаю его творчество, помню даже то, что он сам забыл.
Он меня спрашивал, а я рассказывал ему о современных авторах. Сказал, что ему больше всего подошел бы Аркадий Хайт.
Мы договорились встретиться в Москве и продолжить разговор.
И вот я вхожу в московскую квартиру Райкиных на «Маяковской». Я вхожу, а из квартиры выбегают Костя Райкин и Марина Неелова. Они в этот день были на просмотре в театре «Современник».
Мы с Аркадием Исааковичем опять разговариваем о наших эстрадных делах. Затем Райкин читает мне миниатюру авторов Настроевых про собрание зверей на поляне и предлагает ее переписать или дописать, поскольку в таком виде она его не устраивает. Я говорю, что мне неудобно чью-то миниатюру доделывать.
— Там от Настроевых почти ничего не осталось. Ее уже переписывали, — говорит Райкин. Но я все равно отказываюсь и снова рекомендую ему Хайта. Сам-то я просто боюсь ему писать, а готового ничего нет, все уже отдал Хазанову...
Аркадий Исаакович внял моим советам и позвонил Хайту. У Хайта были гости. Хайт снял трубку:
— Это с вами Аркадий Исаакович Райкин говорит, — сказал он своим необыкновенным голосом.
А у нас в компании Гена Хазанов часто разыгрывал нас голосом Райкина.
Хайт сказал:
— Ген, извини, у меня гости, я тебе перезвоню позже, — и положил трубку.
Снова звонок.
— Это действительно Райкин говорит.
Хайт готов был провалиться сквозь землю, долго извинялся. Они встретились. И Хайт стал писать Райкину вступительный монолог, состоящий из трех частей. Хайт на тот момент был лучшим эстрадным автором и написал просто здорово.
Как-то они разговаривали по телефону, и Аркадий Исаакович сказал:
— Ладно, давайте вернемся к нашим баранам.
Хайт сказал:
— Вы имеете в виду будущих зрителей нашей программы?
Аркадий Исаакович оценил шутку по достоинству.
Райкин исполнил на премьере все три монолога Хайта. Хайт за три монолога получил сто рублей, обиделся и больше никогда Райкину не писал. Дело в том, что в то время каждый монолог стоил сто рублей.
Через некоторое время мы с Аркадием Исааковичем встретились случайно в Министерстве культуры на каком-то совещании. Когда мы остались одни и стали спускаться по лестнице, Аркадий Исаакович сказал:
— Куда же делся ваш Хайт? Пропал куда-то, не звонит.
Я сказал:
— У вас в театре ему заплатили сто рублей за три монолога.
— Это все директор, мы его уже уволили...
Но Хайт так ему и не позвонил.
Конечно, лучшим автором для Аркадия Исааковича был Жванецкий. «Золотые» номера «Авас», «Дурочки», «Мост», «Федя-пропагандист», «Юзек», «В греческом зале» и еще множество — классика юмора. «Если меня в темном месте прислонить к теплой стенке, со мной о многом еще можно поговорить...» «В греческом зале, в греческом зале... Мышь белая... Бычки на мне...» Все это и многое другое пошло в народ и стало пословицами.
Больше всего мне о Райкине рассказывал артист театра Райкина Владимир Ляховицкий. От него я узнал, что когда Райкин готовился ехать в Англию для записи на Би-би-си, он пригласил переводчика для работы над программой. Переводчик все перевел, помогал репетировать и так хорошо подыгрывал Райкину, что Аркадий Исаакович взял его с собой на гастроли и вместе с ним играл миниатюры на английском.
Сегодня это трудно себе представить, но Райкин поехал в Западную Европу и там играл по отделению в одном концерте с Марселем Марсо. Можно ли себе представить, чтобы сегодня какой-нибудь из наших юмористов поехал играть с мистером Бином или с Эдди Мерфи?
Вот такой был артист.
Конечно, юмор стареет. Как сказал Горин, «юмор — это скоропортящийся продукт». Но вот игра артиста, по-моему, не стареет. Это мастерство, этот талант, он через десятилетия все равно виден и доходит до наших сердец.
В восьмидесятые годы Райкин, у которого уже давно было плохо с сердцем, сильно сдал. Мне рассказывала одна артистка «Современника», как он на каком-то юбилее этого театра скромно сидел за кулисами совершенно расслабленный. Казалось, еле душа держится в теле. Такой бессильный пожилой человек.
И вдруг — объявили его выход. Он собрался, энергично выбежал на сцену, очень хорошо выступил, вернулся, сел на стул и сидел снова без сил.
Существует поверье, что душа человека живет до тех пор, пока его помнят на земле. Мое поколение Райкина помнит и любит. Но я знаю, что и молодые, кто видел его в детстве, тоже запомнили на всю жизнь. Например, Максим Галкин знает многие его миниатюры наизусть. И он не один такой. Значит, душа Аркадия Исааковича будет жить еще долго.
Интересно, понравился бы ему, Аркадию Райкину, сегодняшний юмор?
Думаю, «Прожекторперисхилтон» ему бы понравился, а ненормативная лексика «Comedy club» — вряд ли.
Думаю, что от количества юмора на каналах он обалдел бы так же, как и мы все, но вряд ли так же, как и мы, ушел бы в мелкотемье. Вряд ли бы он стал выступать среди жующих поддатых людей на корпоративах. И наверняка по-прежнему говорил бы во всеуслышание то, от чего и сегодня можно получить инфаркт.
Потому что он никогда не был рабом, он и в свое трудное время был свободным Человеком.
