— Мне кажется, что это уникальная программа и мероприятие. Не случайно мы собираемся в Звенигороде. Это намоленое место, под сенью монастыря. Между прочим, я в Москве живу во дворе, где находится подворье Савино-Сторожесвского монастыря, а за городом в этом же районе, в Успенском у меня квартира — это все неспроста. Чем наша культура театральная уникальна и русская школа? Прежде всего определенной глубиной и психологической разработкой характеров. Еще Станиславский говорил, что французы непревзойденные мастера театральной формы, итальянцы — экспрессивны, ярки, эмоциональны, но глубина и создание психологического объема свойственна только русской культуре. И этому научиться нельзя.
— Так за чем же ребята из разных стран приезжают сюда?
— Влияние театральной русской школы на мировую культуры огромно. Школа может научить технологическим основам. Это тоже очень важно. Движению, речи и так далее, но научить нашему делу нельзя. Можно научится. Важно даже то, что как я уже сказал, мы проводим школу в этом намоленном месте. Здесь незримо присутствует дух русской театральной культуры. Наши сотрудники из СТД, которые уделяют много времени конкретно этой работе, этому проекту, стараются создать атмосферу, которая бы порождала мысли и действия заранее непредвиденные. Которую нельзя создать искусственно. В этом году у нас шесть спектаклей. Это уникальная возможность обмениваться своим опытом, тем более сейчас, когда все общаются исключительно через Интернет. Как только появился Интернет, о какой свободе стало можно говорить? Медийное пространство надо не цензурировать, а редактировать, чтобы не лезла всякая грязь. Мне кажется, что этот вклад в современную театральную культуру, в молодых актеров, никто кроме нас не сделает. Россия со всеми ее плюсами и минусами, особая страна. Мы люди, которые живут вместе с чудом. Здесь особую роль играет православное сознание. В нашем подсознании религиозный компонент играет определенную роль, в других культурах такого нет. Это неповторимо. Школа играет свою неповторимую роль для созидания личности, которая будет заниматься театром. Русский театр прежде всего славится своей глубиной и психологизмом, несмотря на то, что ему не чужды и формальные поиски. У нас были выдающиеся деятели нашей театральной истории — Мейерхольд, Вахтангов и Таиров. Но тем не менее, главное — нам надо беречь и сохранять нашу традиционную театральную культуру, связанную с психологическим театром
— Своих студентов в РАТИ вы учите этой неповторимости?
— Я смотрю на курс, и знаю, что если я вижу глаза, которые способны воспринимать и воспроизводить что-то, то я получу отклик. Тогда очень много говорим на эту тему. Но этому не научишь. Это как любовь. Любви же нельзя научить. Можно научить приемам соблазнения. Наше дело очень близко любви. Хорошо если у учеников присутствует любовь к театру, к русской культуре, и вообще к культуре мировой.
— Что вам дает преподавание?
— Учатся не только ученики, но и учителя. Мы берем ощущение новой жизни, нового поколения, передавая свой опыт и ощущения своего поколения, профессиональной театральной и кино культуры. Это взаимный обмен. Без него прогресс театра и жизни не возможен. Идет взаимное обучение. В искусстве учишь, прежде всего, через свой личный опыт. Мы часто говорим о системе Станиславского. Между тем, Станиславский никакой системы не писал. Он просто писал сои взгляды на то, чем занимался всю жизнь, а потом из этого создали определенный культ. Более того, он говорил, что людям самобытно талантливым это и не нужно, система нужна, чтобы поднять средний уровень профессии. Невольно в процессе своего творческого становления, а профессией в следующем году будет как я занимаюсь 50 лет, ты выходишь на те закономерности, которые открыл Станиславский. Ценен мой опыт, а они смешав его со своим восприятием, откроют нечто третье. Театр — сиюминутное занятие. Кино и телевидение фиксирует момент рождения, то в театре действие происходит в момент, а потом улетучивается. Процесс важнее результата. В кино нашли решение, зафиксировали в монтаже и оно есть в кармане у режиссера. А здесь ты должен убедить, внушить, что угодно, заворожить артиста своим мироощущением данного произведения, чтобы он это смог не повторять механически, но тиражировать. Проходить через эти закономерности каждый раз в новых условиях. В этом твоя победа.
— Вы отслеживаете судьбу своих учеников?
— Специально нет, но многие сами выходят на меня, просят помочь. Сейчас артистам очень сложно найти себя. Очень большая конкуренция. Берут верх технологии. Вот приходит молодой артист в театр и его спрашивают: «поешь, танцуешь?». Если у человека есть слух, элементарные музыкальные данные, то этому можно научиться. Между тем, людей поющих и танцующих гораздо больше, чем способных создать неповторимый психологический образ, который будут вспоминать поколения, научить нельзя. В идеале это все должно быть соединено. Учиться ученик должен общаясь с преподавателями, коллегами, партнерами.
— Есть мнение, что любой актер мечтает сыграть Гамлета, после этой роли можно считать, что карьера удалась. Это правда?
— Ну, не так буквально. Я Гамлета не играл, но не могу жаловаться на свою театральную судьбу. Это зависит от амплуа, и не всем суждено сыграть Гамлета. Конечно, Гамлет — это одна из драматических вершин, но дело даже не в драматургическом материале, а в том, что человек нарабатывает за свою творческую жизнь, что он несет зрителю. Его душа. Любая развитая душа преобретает опыт через страдания, через боль, через ее преодоление. Пропуская беды через свою душу мы выдаем зрителям счастье. Для меня цель моей работы в целительном воздействии на зрителя.
— Школа открывается в Центре имени Любови Орловой. Она родилась в Звенигороде 110 лет назад. Вы работали с ней Театре им. Моссовета. Какой она вам запомнилась? Вот все выше перечисленное вами: драматизм, неповторимый психологический образ у нее был?
— Да я знал ее лично. Любовь Петровна, надо сказать, вообще не была драматической артисткой как таковой. Она была танцовщицей, певицей и звездой киномюзикла. Первой звездой в смысле значимости советского экрана. А советский экран — огромное пространство, гораздо большее, чем в иных странах того времени, огромная аудитория. Но под конец своей жизни она сыграла «Странную Миссис Сэвидж» после того как этот сложный драматический образ отказалась играть Раневская. Фаина Георгиевна за нее не взялась. Сначала сыграла Марецкая эту роль, а потом Орлова. Но Марецкая и Раневская были выдающиеся драматические актрисы, а Любовь Петровна не побоялась этой роли. Могу сказать вам, что это было очень интересно. Прежде всего она была «Миссис», женское начало в широком, глубоком понимании. У Орловый был дар этого начала. Она несла в мир и на экран высоту женской натуры. Несмотря на это в ней был и кураж, и озорство, но в сочетании с интеллигентностью, несколько даже английского толка. Она была всенародной принцессой. Она родилась такой, это не было приобретенным качеством. Больше такого я не встречал. Понимаете, как женщина она себя никак не позиционировала. Ничего из себя не стоила, удивительно проста была в поведении. Но между нами и ею существовала огромная дистанция, которую держала не она, а мы. У окружающих она вызвала чувство огромного почтения, ничего не делая для этого. К сожалению, она не была моей партнершей. Одно время у нас были театральные концерты, их создавал Юрий Завадский, и на одном из них наши номера были в стык. Я имел счастье общаться с ней во время работы, беседовать. Это была совершенно уникальная женщина. Сейчас иногда в желтой прессе читаешь гадости о ней и становится неприятно и больно. Люди не понимают ее величия, ведь она была из рода Орловых, которые ставили Екатерину на трон. Что сказать — порода. И хорошо, что ее память увековечили в этом прекрасном центре на ее родине в Звенигороде.
— Вы сожалеете, что когда вы были молоды не было подобной школы для актеров, как эта в Звенигороде?
— Каждому времени свое. Школы такой не было, но были уникальные учителя — великие артисты, которые были еще живы, и я был счастлив с ними работать, учась у них. Ни Раневская, ни Плят, ни Марецкая, ни Попов никого ничему не учили, но мы общаясь перенимали у них мастерство. Я как-то спросил у Любови Петровны Орловой: «Что для вас Григорий Васильевич Александров?» Она ни секунды не задумываясь ответила: «гений»! Для меня Александров талант, конечно, но не гений. А для нее, любящей женщины «гений», в этом тоже было ее достоинство.
— Евгений Юрьевич, а вы пересматривает фильмы в которых играли? Какое они вызывают чувство?
— По-разному. Иногда я в них вижу что-то новое. Например, я в них осознано не закладывал какие-то психологические моменты, которые потом вижу как зритель. Это значит бессознательная работа моей души, моей актерской сущности дала плоды. Я человек верующий и считаю что всему обязан промыслу Божьему, а я обязан лишь отвечать на этот импульс. Надо чувствовать, что Господь от тебя хочет и этому соответствовать. Максимально использовать данный случай, шанс. А слава и успех от меня не зависят.
— Зритель обожает вас за фильм «А я иду, шагая по Москве», вы бы хотели повторит тандем Стеблов — Михалков?
— Это не от нас зависит, а от того, как звезды сойдутся. С одной, стороны в одну воду дважды не войдешь, с другой стороны, наверное, это было бы интересно. Мы люди связанные судьбой. Даже наши предки, как я недавно узнал были знакомы. Я бы не отказался от совместной работы, но сознательно ее организовывать не хочу. Я верю, то что мне нужно образуется само.
— В СССР верить в Бога было не принято, как вы решали этот вопрос?
— Я был зам парторга по идеологии, и при этом, в 33 года принял крещение. Мы с женой в 1979 году тайно, без предъявления паспортов, чтобы информация не пошла в райком, окрестились. Тогда уже вопрос не стоял так серьезно, как при Сталине, когда могли за веру посадить, расстрелять. В это время конечно, могли снять человека с работы, выгнать из партии. Ноя в партию попал, не по идеологическим соображения, а потому что так сложилось. До того как я стал членом партии, меня очень часто обвиняли в каком-то диссиденстве. Но я им никогда не был, более того, не люблю их. Я не люблю людей, которые живут «нет», я люблю людей, которые живут «да», которые что-то предлагают. Отрицать очень легко, а ты попробуй свое предложи. И в партию вступил, чтобы защититься от подобных обвинений.
— Чтобы вы хотели пожелать студентам нынешней театрально школы?
— Чтобы твердо стояли на почве традиций и не боялись экспериментировать.
