...Девять утра, поворот с Кутузовского перед Третьим транспортным, тут же — ДПС, «проезд дальше закрыт». Привычная в таких случаях картина: небольшое оцепление, заграждения, эвакуаторы, с трудом паркуются ритуальные автобусы, черный катафалк-«мерседес», минивэны с огромными дорогими венками — «От мэра и Правительства Москвы», «От вахтанговцев», «От «Ленкома», только и успевают заносить в стеклянную дверь основной фоменковской сцены. Сцену, которую Петр Наумович получил, прямо скажем, поздновато. В 9.30 через рамки начинают пускать людей: случайных «сочувствующих» или, например, бомжей здесь просто нет, — интеллигентные театралы, тут любой наизусть расскажет биографию Фоменко — как из Москвы прогнали и как в Питере обидели... Как скажут потом со сцены: «он был совестью нации» — пусть на бумаге слова эти звучат чрезмерно пафосно, но при взгляде на его доброе лицо все становится ясно. Прирожденный театральный учитель, учивший не как играть и деньги зарабатывать, а как человеком стать хорошим... в этом смысле равных Фоменко нет никого.
Прощание организовано просто и стильно. Сцена открыта на всю глубину, гроб, венки, черный задник — а по нему одна черно-белая фотография мастера сменяет другую. Подковой вокруг гроба — артисты «Мастерской» в фирменных черных майках с круглым логотипом театра, издали напоминающим инь и ян... Едва слышным фоном — узнаваемая музыка, среди которой и «Грезы» Шумана, и... три часа медленно идет людской поток. Не сказать, что вся улица была забита, нет, но все, кто хотел, — пришли. Уж молчу об учениках и соратниках. Август, люди уехали в отпуска с семьями, с детьми, у кого-то были свои гастроли, съемки. Но один звонок «Фоменко умер» разворачивал всех, по выражению Юлия Кима, «на 180 градусов». Поэтому вчера в театре собрались буквально все, даже перечислять неловко: Максакова, Меньшиков, Васильева, Женовач, Соломин, Калягин, Никитин, Юрский, Бертман, Филиппов, Дуров, Апексимова, Ирина Мирошниченко, а еще Явлинский, глава Департамента по культуре Москвы г-н Капков, представитель Минкульта (сам министр, правда, не приехал).
Маленький зал радушно принял всех по такому случаю, банальных слов избегали: «В этом году „Мастерской“ Фоменко исполнится 20 лет — так началась гражданская панихида, — а вы, Петр Наумович, никогда не празднуете дней рождения или, не дай бог, юбилеев, поэтому все мы должны были собраться вот так на старый Новый год, 13 января, на день рождения театра. А перед этим еще раз в сентябре, причем уговор был такой: вы нам рассказываете всю свою жизнь „от и до“, а мы сдаем „зачет по вокалу“, поем о том, чему учились все эти годы. И вдруг — такое известие... Первым приехал директор, потом остальные. До понедельника у нас образовалась странная пауза, занимались организацией похорон, просматривали видео, выпивали и рассказывали молодым о том, как это все начиналось... И вот литчасть подготовила мне список: 65 спектаклей, три фильма, работы на телевидении, и все это началось в 1958 году...». В завершение списка работ Петра Фоменко зал громко зааплодировал, как аплодировал вопреки традиции и дальше после каждого выступающего.
Людмила Максакова прочитала стихотворение Тютчева: «Вот бреду я вдоль большой дороги / В тихом свете гаснущего дня... / Тяжело мне, замирают ноги... / Друг мой милый, видишь ты меня?»: «Помимо того что Петр Наумович был гением режиссуры, у него было самое великое призвание на земле — он был учителем. 12 лет он был с нами в Театре Вахтангова; его „Без вины виноватые“ взорвали всю театральную Москву, этот спектакль сделал его любимцем Москвы, тут сошлись восторги всех — и критики, и театрального братства».
— Как не вовремя ушел, — берет слово Сергей Юрский, — так больно теперь без него. Но как... вовремя он прошел свою жизнь — как успел все сделать именно тогда, когда стал рушиться репертуарный театр — гордость русского искусства. А Фоменко, напротив, создал свой репертуарный театр, который есть воплощение ансамбля, единства и стиля... Он гениально нашел это место, — продолжает Юрский, — на котором мы сейчас находимся, чтобы отстроить здесь, на реке, свой театр. И место стало притягательным. Мы находимся среди людей, готовых нести все, что он создал, дальше. В Москве ведь много знаковых мест — на Стромынке, в Филях, которые оставались неизменными, вне зависимости от того, как менялось время. И я уверен, что и это прекрасное место будет называться «На Фоменках». Сегодня мы на поминках и... «На Фоменках». Петр Наумович, пусть будет легкой земля, которая тебя покроет. Ты — не победитель, потому что ни с кем не боролся, ты — создатель, творец. Браво!
— Шутили таким образом, — начинает неожиданно петь Юлий Ким, — «Вот проходит он на авансцену, вот, угрюм и сутул, он садится на стул...» (Артисты, знающие, о чем речь, поддерживая Кима, начинают смеяться.) Как узнал о его кончине, почувствовал себя инвалидом, у которого внезапно пропали костыли. И в этом ощущении пребываю до сих пор. Поэтому, хоть у меня и было время обдумать речь с большими выводами и обобщениями, так ни до чего и не додумался. У Петра Наумовича было много компаний, в которых он чувствовал себя уютно. Кто-то к нему обращался Петр Наумович, в театральной компании он шел под кличкой Фома, а для некоторых он был Петя... вот об этих некоторых и говорю. О своей «исторической состоятельности» Петя не задумывался никогда. Он постоянно производил идеи, до самых последних дней. Он задумал спектакль «Наше все». Стоит Пушкин на этом своем постаменте, к нему подходит молодой человек и говорит: «Разрешите представиться, Маяковский». Читал ему свое приношение. Но потом его отбрасывает другой несчастный — Есенин. А потом идет дама, отталкивает Есенина — это Цветаева. У Цветаевой Пушкина отнимает другая, царственная дама. Потом и Булат Шалвович отнимает, и... но тут приходит время возвращать Пушкина на пьедестал. И не находится человека, который мог бы это сделать. Тут Петя остановился в повествовании. А я продолжил — а тут появляется человек и говорит: «Дайте Пушкина мне!». Это Петр Фоменко.
