А музыка?! Её невероятно много: Марш гимназистки, вальс «Муки любви», Адан — «Жизель», Чайковский — «Лебединое озеро», Гайдн, Канчели, гимн СССР, «Очи чёрные» (в исполнении Рамаза Чхиквадзе), Интернационал, «Читы грити Мопринавда», «Грузинский марш» и ещё, и ещё.
А ещё пьяный экскаваторщик сдуру выкопал яму, она постепенно заполнилась водой, и там началось зарождение жизни: аминокислоты, инфузории, прозрачные существа с хвостиками.
А ещё мама, две библиотекарши и облезлая крыса; бабушка с дедушкой, горюющие по сыну-лётчику, погибшему на войне; нескончаемая вереница ковыляющих оборванцев: пленных немцев гонят на стройки СССР…
А ещё в фильме есть Резо Габриадзе. Точнее, их там два и даже больше. Один старый, живьём, который всё это рассказывает. Другой — 10-летний мальчишка, у которого (как у разбойника) тоже есть почти только профиль. Это старый нарисовал самого себя в детстве. Нарисованный Резо подозрительно похож на Пушкина (только нос заметно отличается).
Нарисованный шмыгает по Кутаиси на рахитичных ножках, собирает в банку окурки для деревенского дедушки… Послевоенная нищета, военная и послевоенная жизнь впроголодь. Нарисованный шмыгает, а настоящий рассказывает закадровым голосом.
Изредка Резо Габриадзе появляется и в кадре. Многие впервые увидят его лицо, выражение лица… Будь Доброта человеком, не пришлось бы искать натурщика для портрета. Многие впервые увидят это лицо, услышат эти интонации, удивительный язык и — поймут: вот откуда вся кин-дза-дза, Мимино, не горюй, вот откуда добрый юмор, с которым рассказывается даже об очень печальных вещах: о войне, о пленных; о Ленине и Сталине; причём Ленин требует немедленно ликвидировать ученика вторично второго класса Габриадзе, а Сталин предлагает оставить рахита в живых, обучить на электрика и сослать в Сибирь для блага плановой экономики социализма…
На экране видишь лицо и руки человека, который придумал ритуал «ку» (демонстрация рабской покорности). Он рассказывает, одновременно рисуя. Или лепит куклу, одновременно рассказывая.
Фильм дарит счастье. Или, лучше сказать, Резо дарит счастье. Гениев много. А дарящих счастье — мало. То есть и гениев, конечно, мало, но дарящих счастье ещё в тысячу раз меньше. «Белое солнце пустыни», «Криминальное чтиво» могут вызвать восторг, но вряд ли делают зрителя счастливым.
Фильм создал режиссёр Лео Габриадзе. Но поскольку это сын Резо, то вопрос о Создателе лучше оставить без окончательного ответа. Лучше всего просто говорить «фильм Габриадзе». Не знаем, как по-грузински, а по-русски невозможно понять «Габриадзе» — это один или два или очень много. Вот и не надо делить. Зато на фотографии вы здесь видите именно Лео, ибо его лица в фильме нет, а в «Кин-дза-дза» он выглядит гораздо моложе и не так похож на инопланетянина, как сейчас.
«Знаешь, мама, где я был» — это ещё и счастье языка. Нам очень повезло, что фильм снят по-русски. Вообще непонятная удача, что мы слышим это кино на родном, а не в переводе. Как же сложно будет переводчикам-иностранцам, они с ума сойдут. Обаяние фраз передать почти невозможно (ловили бабочку? пыльца остаётся на пальцах, а красота убита).
Вот Резо рассказывает, что возле дома у них в деревне было четыре груши: «Одна — ничего, другая — иногда ничего, а ещё две — непонятно почему». Нарисованный собирает для дедушки окурки в жестяную банку, а живой говорит: «На ней было написано загадочное слово ХАЛВА…
Пленный одноглазый немец-лётчик из христианской Европы работает на грузинских стариков, на дедушку и бабушку, чей сын-лётчик погиб на фронте. А в Имеретии бывают жуткие затяжные трёхнедельные дожди, от которых с ума сойдёшь. И вот пленный Ганс видит жуткую картину: у дедушки Габриадзе кончилось терпение, он прикатил откуда-то два больших круглых камня (с баскетбольный мяч), схватил полутораметровое бревно подозрительной формы и стал тыкать им в небо в характерном темпе и с непристойными словами (грузинским матом). А бабушка кричала на дедушку, что он нехристь. А пленный Ганс с ужасом смотрел на всё это из-за забора.
Но дедушка не сам придумал этот языческий способ. Он воевал за Россию на Японской войне, там он однажды и увидел, как старый японец, ругаясь японским матом…
Дедушка сделал это не с небесами, нет, он это сделал с тучей. По-другому сказать нельзя, и не потому, что необходимый в этой ситуации глагол запрещён, дело же не в запрете, его можно обойти, сказав, например, что начинается на букву «в». Дело в том, что матерные слова, уместные в анекдоте и необходимые в частушке, попадая в текст статьи или романа, становятся отвратительными. Пусть не для всех, но читатели, которым отвратителен мат в печати, заслуживают уважения. Да и зачем буквы, если и так всё понятно. А кому непонятно, то такой тупой не заслуживает вообще ничего.
Кстати, мат на чужом языке не коробит совсем. И если с тучей делать это по-грузински, то всё в порядке. И немецкий мат нас не коробит. А как с этой проблемой справятся немцы — ихнее дело. Они, конечно, купят этот фильм, иначе быть не может. Потому что пленный лётчик Ганс вернулся домой из советского плена. В 1996-м он уже был совсем старый, когда над Европой пошли непрерывные злые дожди, реки вышли из берегов, сносило дома, и старый одноглазый Ганс не выдержал, вспомнил плен, прикатил откуда-то два больших камня, взял здоровенное бревно и начал тучу… это самое. Спас всю Европу.
Такая история, с одной стороны, 18+, но ведь с этой стороны и Пушкин, и Рабле. И как быть с Достоевским, роман которого дети проходят в школе, а там подробно описана жизнь юной проститутки. «Знаешь, мама, где я был», конечно, 18+, но не из-за непристойностей (их там нет), а потому что нынешние подростки вряд ли с уважением посмотрят на хилого пацана, одетого непонятно во что, без айфона, без айпада, без кроссовок — и окурки собирает, и на мороженое у него нету, и на кино (он его с дерева смотрит, из-за забора), и халву он не только не пробовал, но даже и не слышал о ней. Идите с маленькими. Они всё поймут правильно и получат полезную человеческую прививку.
Фильм очень длинный. Неторопливый, медленный; он идёт то ли два, то ли два с половиной часа. А выходишь из кино — оказывается, фильм шёл один час (и две минуты — титры). Умом начинаешь понимать: плотность невероятная, насыщенность невообразимая; при этом всё без спешки, с задумчивыми паузами. Но чувства отказываются верить: не может быть, чтобы всё увиденное уместилось в один час.
Говорят, в ракеты дальнего плавания кладут какие-то фильмы, чтоб высокоразвитые инопланетяне нашли бы и поняли, как мы устроены, из чего сделаны и вообще кто. «Знаешь, мама, где я был» — это лучший вариант. Он плох только тем, что инопланетяне составят о нас невероятно идеализированное представление. Прилетят — а тут вместо ангелов… ну сами знаете кто.
…Где-то пишут, что это документальный фильм. Где-то — «документально-анимационный», «мультипликационно-документальный». Документальный?! Да он самый художественный из всех художественных. Он сверххудожественный и невероятно музыкальный.
…И всё равно непонятно, как он сделан, из чего. Слышали, как Окуджава поёт:
Музыкант играл на скрипке — я в глаза ему глядел.
Я не чтоб любопытствовал — я по небу летел.
Я не то чтобы от скуки — я надеялся понять,
Как умеют эти руки эти звуки извлекать?
Из какой-то деревяшки, из каких-то грубых жил,
Из какой-то там фантазии, которой он служил…
Да ещё ведь надо в душу к нам проникнуть и поджечь.
А чего ж с ней церемониться? Чего её беречь?
А душа, уж это точно, ежели обожжена,
Справедливей, милосерднее и праведней она.
Это фильм художника. Резо очень просто рассказывает о деревне, где жил в детстве: «Слева — декорация «Жизели», справа — «Лебединого озера», только надо добавить сломанный трактор и ржавую бочку с надписью «360 литров». Видно, тоже мучился: как описать словами вид из имеретинской деревни Баноджи на Аджарию и Мегрелию? Зато переводчики это место переведут легко: европейским пейзанам оперные пейзажи ближе кавказских.
Жизнь идёт, прошла зима, снова лето, снова деревня. В яме, которую выкопал экскаватор, где завелась живность и купался бык, исчезли нежные прозрачные существа с хвостиками. Зато пришла лягушка, села на берегу, закурила и спросила мальчишку (подозрительно похожего на Пушкина): «Не узнаёшь?» — «Нет». — «Да я и сам себя не узнаю: какие-то ноги, какие-то руки. Давай в шахматы сыграем». Похоже, бывший головастик приобрёл не только конечности и вредные привычки, но и дурные наклонности; он жухнул, украл ладью, и они поссорились. (Всё — чистая правда. Сам видел хитрую нахальную, совершенно голую лягушку, хотя она не курила, и в шахматы в тот момент не играла, и вообще была искусствовед.) А потом Резо повзрослел и под видом реставрации Старого Тбилиси построил себе Театр марионеток, прославленный во всём мире. На куклы тогда денег не хватило, и Резо продал свою «Волгу» (мечту любого грузина, да и не только), а билеты в театрик на 39 мест сделал по 50 копеек.
— Резо! Ты что?! Сделай по 5 рублей, — сказал ему москвич, — всё равно расхватают.
— Эх, дорогой, пойми: мест так мало, а друзей так много, все просят. Вот я их сам в кассе выкупаю и друзьям раздаю. А если они будут по 5 рублей, то я моментально и бесповоротно разорюсь.
Знаешь, мама, где я был?
В поле зайчика ловил.
Оседлал и прокатился,
Поиграл и отпустил.
Фильм, конечно, должен получить все кинопремии мира и Премию мира. И престиж этих премий только вырастет от того, что их названия будут рядом с таким кино.
* * *
Тучи мрачные, дождь ледяной, долгий, невыносимо долгий. Можно, конечно, применить силу — деньги, самолёты, пушки — грубо, дорого и тупо. А что если весело и бесплатно? Вопрос: поймут ли тучи, что их разгоняет непреодолимая сила жизни или начнут стрелять в разгоняющих молниями?
…Осталось выбрать правильное название для рассказа про это кино. «Резо, разгоняющий тучи»? «Кино разгоняет тучи»? или «Фильм во тьме светит»?
