В 2009 году Йорн Доннер представлял на Московском кинофестивале фильм «Допрос», основанный на документах, связанных с советской шпионкой. В 2015-м его «Арми жива!» о создательнице модного финского бренда, которая могла отправить вертолет за молоком, участвовала в конкурсе 37-го ММКФ. В этом году в ретроспективе «Бергман. Известный и неизвестный» показали фильм «Вспоминая Ингмара Бергмана» Доннера. Сам он в Москву не приехал, предпочел ММКФ Тегеранский кинофестиваль: «В Иране я читал лекцию. Сам не верю в бога и в аллаха точно, а там все происходило с именем бога».
Финскому классику — 85. На 3-й этаж старинного здания с огромными лестничными пролетами, где располагается Санкт-Петербургский университет кино и телевидения, самостоятельно он подняться не мог. Студентам бросили клич: «Кто готов помочь? Нужны четверо». Недавно Доннеру сделали операцию на сердце, и он запечатлел ее в самом начале «Перкиле-2». Фильм первый и его продолжение рассказывают о том, стоит ли жить, любить, творить и умирать в Финляндии. С показа Доннер заспешил на вокзал: «Я должен уехать по медицинским причинам. Завтра предстоит врачебная процедура в Хельсинки». Накануне он прервал наш разговор шуткой: «Я должен вас покинуть. В моем расписании — стакан водки».
«Перкеле-2» заканчивается песней «Просто сделайте что-нибудь — малые дела или большие». К этому Доннер призывает своих соотечественников, мечтающих покинуть свою страну. Но это не мешает ему констатировать за кадром: «Живу я в районе, где полно собак и собачьего дерьма... Я тоже думал, что уеду из Финляндии... И снял фильм о стране, где родился и умру».
— Разница большая между «Перкеле», снятом в 1969–1971 годах еще на пленку, и «Перкеле-2», съемки которого проходили два года назад, — рассказывает Доннер. — В этих фильмах мое видение общества, критический взгляд на прогнившее правительство, несимпатичных мне политиков. А ведь сам я тоже из семьи политиков. Мой отец бывал в Сибири с 1911 по 1914 годы. Я снимал там документальное кино в 1960-е. Где теперь эти картины? Не знаю. Фильмы имеют свойство исчезать не в облаках, а в энтропии. Я снял телефильм о своем отце, написал о нем книгу. У меня есть пятичасовой фильм о маршале Маннергейме, который был близок нашей семье. Левые радикалисты смотрели на меня, как на капиталистическую свинью из-за моего происхождения. Может, я и свинья, но капиталистом не был.
— Вы и сами вели активную политическую деятельность.
— Да, я работал в городском совете Хельсинки, в финском и европейском парламентах. Общество должно быть открытым. Демократические изменения происходят крайне медленно. Меня часто спрашивают, как я совмещал кино и политику. Я занимался этим в разное время. Совместить их невозможно. Это все равно что объединить в себе двоих или троих людей. Так что я был либо стопроцентно режиссером, либо только политиком. Но во втором случае все равно попутно размышлял о режиссуре. Так уж устроен мой мозг. Как утверждают специалисты, мы только на 15 процентов используем его возможности. Важно развивать свои способности. Я не молод. Не так много у меня впереди, но продолжаю бороться. Мой главный принцип сейчас — выжить, несмотря ни на что. Продолжаю писать, снимать кино, творить, пока меня не вынесли ногами вперед.
— Режиссура — это одиночество?
— Я начал снимать, когда мне был 21 год. Получается, что 64 года работаю в кино. Снял 15 игровых картин. Режиссер — единоличный создатель фильма. Демократия в кино не годится, притом что кино предполагает коллективное сотрудничество. На игровых проектах работает много людей. А вот писательство, как и создание документального фильма, — одинокое дело. Так недолго и заскучать. От одинокой работы устаешь. Я стал снимать ужасные фильмы четыре года назад. Они никуда не годятся.
— Искусство способно изменить мир к лучшему?
— Литература в этом смысле более действенна, чем кинематограф. Роман «Война и мир» Толстого, сочинения Солженицына изменили общество. А вот назвать фильм, который изменил мир, не могу. Маленькими шажками возможно что-то сделать. Фильмы Бергмана об институте брака оказали воздействие на общество.
— Что связывало вас с Ингмаром Бергманом?
— Мы познакомились в 1952 году. Я был продюсером его фильма «Фанни и Александр». Много проблем возникало в процессе производства, но это один из моих любимых фильмов. А я видел тысячи картин. О Бергмане я написал две книги, снял фильм. 55 лет мы были знакомы и тесно общались. В тот день, когда его не стало, умер и Антониони (30 июля 2007 года ушли из жизни 89-летний Бергман на шведском острове Форё и 94-летний Микеланджело Антониони в Риме. — С.Х.). Без Бергмана моя жизнь была бы другой. Но на меня оказали влияние и другие люди. Например, Анна Ахматова и живший какое-то время в Петрограде Исайя Берлин (британский философ и переводчик русской литературы. — С.Х.), уехавший потом с семьей в Ригу. Из родившихся в Петербурге могу назвать Владимира Набокова. Он на меня сильно повлиял. Не могу не вспомнить и Иосифа Бродского. Мы с ним познакомились в Гётебурге в августе 1988 года на книжной ярмарке. Вместе собирались поехать в Хельсинки, но, поскольку это рядом с русской границей, Бродский опасался, что его поймают советские спецслужбы. Поэтому мы напились виски и сели с ним в такси. Спецслужбы нас не поджидали, зато похмелье настигло.
— А в вашу жизнь вторгалось государство?
— Никогда я не испытывал вмешательства со стороны государства. Хотя норовили вырезать куски под предлогом, что это порнография. Однако удалось их вернуть. Из телеверсии «Перкеле» 1971 года убрали эпизод в гостинице, но я и сам его не любил. Есть в нем элемент дурновкусия. Мой помощник настоял на его включении. Все это никакого отношения к политике не имело. Ошибка режиссера и писателя — пытаться адаптироваться под общепринятое, разделяемое массовым вкусом.
