Ее билет за номером один действительно оказался счастливым. Дочь врага народа (отец расстрелян в 1938-м) зачислили в первый набор школы при правительственном (таким неофициально считался МХАТ) театре. По окончании взяли в труппу, где она много и с успехом играла. А мужем ее стал первый мхатовский красавец Владлен Давыдов, с которым она счастливо прожила 67 лет. В МХТ работает и сын — Андрей Давыдов. До сих пор она сохраняет невероятную витальность. У Маргариты Викторовны огромные голубые глаза, она хохочет звонким смехом, улыбчива и абсолютно самостоятельна. Браво!!!
— Во время войны мы никуда с мамой не уезжали, жили в Москве, — рассказывает мне Маргарита Викторовна. — А Москва темная, вся Садовая в противотанковых ежах, а рядом с Эрмитажем, где мы жили, зенитка стреляла, если объявляли тревогу. Короче говоря, в такой обстановке я иду мимо Художественного театра, и при мне в витрине с той стороны вывешивают объявление: «Набор в Школу-студию Художественного театра». Боже мой! Я же мечтала о театре! На следующий же день побежала, сдала документы. Первым шло собеседование, на котором жестко отсеивали: из тысячи оставили триста. И в конечном счете к третьему туру из 300 нас осталось 18 восемнадцатилетних птенцов. Экзамены проходили в фойе театра, Москвин во главе комиссии. Было страшно, боязно, но, когда я увидела свою фамилию в списке принятых, ничего более радостного в своей жизни не испытывала.
— Интересно, по каким критериям раньше отбирали в актеры?
— Грубо говоря, как лошадей: чтобы были рост, стать, голос. И обязательно обаяние: Станиславский говорил Качалову, что обаяние для актера — это стопроцентный успех. Дар — как блондин ты или брюнет, как дыхание. Обаяние — это душа. Вот Василий Иванович Качалов был необыкновенно обаятельным. И потом, наш выпуск набирали с учетом классического репертуара. То есть чтоб женщины могли аристократок играть, двигаться, перчатки носить. А вы знаете, что труппу, причем любую, набирают по пьесе «Горе от ума»? Там же все персонажи есть — вот тебе и труппа сформирована.
Немирович, к сожалению, до открытия студии не дожил, хотя это была его идея — воспитать новое поколение артистов Художественного театра. За студию были Хмелев, Москвин, Качалов — старики, а среднее поколение не очень-то этого хотело. И, забегая вперед, скажу, что за четыре года, что учились, мы всех стариков перехоронили, всех, кто нас любил и пестовал. И мы попали в лапы к тем, кто, конечно, с почтением, с уважением к нам, но не так, как хотел того Немирович.
Когда нас приняли, мы оказались в раю. Кругом-то ой-ой-ой что творится, а мы при театре. Нас любили, лелеяли, воспитывали. У нас бывали Ольга Книппер-Чехова, Анна Ахматова, Пастернак, Рихтер, даже Пристли (когда был в СССР, приходил). Раз в неделю обязательно Третьяковская галерея, мы ее наизусть знали. Нас старались сделать культурными, интеллигентными людьми.
— А стипендию платили или только кормили в то время?
— На втором курсе после экзамена я первая получила чеховскую стипендию — 400 рублей (старыми), а до этого совсем мало было. Талоны — да, давали на обед УДП, то есть усиленное диетическое питание, мы называли их «умрешь днем позже». В сравнении со всеми мы в студии были как у Христа за пазухой. Красивые девочки — локоны, вот такие ресницы... Но скромные были, зажатые все, и для педагогов стояла задача нас разжать. Это сейчас, говорят, не знают, как нынешних обратно зажать.
— А как получилось, что ваш билет №1?
— Я полагаю, что по алфавиту — фамилия Анастасьева шла первой. Билеты подписывал Качалов. А сейчас вообще получилось уникально, потому что я осталась одна со всего курса — вот какое завершение. Да, все умерли, я одна, как последний листок, на дереве болтаюсь. Знаете, я себя ощущаю крестом.
— Что вы имеете в виду?
— Это (показывает на левую руку) — ХХ век, правая — XIX, а здесь (голова) — ХХI. Я же родилась в 25-м году и ХIX век ощущаю через деда.
А дед Маргариты Анастасьевой — великий пианист, дирижер, педагог Феликс Блуменфельд. Среди его учеников — Горовиц, Нейгауз. В дом к ним приходил Борис Пастернак, и именно он спас маленькую Маргошу с матерью, когда арестовали отца. Пастернак умер, многие боялись приходить на похороны, но среди немногочисленных провожатых шел мхатовец Борис Ливанов. За это ему досталось от министра культуры Фурцевой.
— А Ливанов не испугался и сказал ей: «Пастернак мой друг, и я не мог не пойти».
— Запрещать хоронить близких... Ужаснейшее проявление советской власти.
— Ну как вам сказать… Ко всему привыкаешь. Ливанов вообще был удивительной личностью. Первый фильм, который я с ним увидела в детстве, был «Дубровский». И когда его убили, я пришла домой и рыдала. «Ну что ты плачешь? Это же актер, — говорила мне мама. — Он жив». И когда я поступила в театр, первым, кого там встретила, был Ливанов. Я с ним играла в своем первом спектакле «Чужая тень» по Симонову. Он по телефону разговаривал с товарищем Сталиным. А вот потом были «Кремлевские куранты». Тяжело репетировали, и меня с Левкой Золотухиным уже подсиживали дублеры. Нас с ним даже хотели снять с ролей. Тогда позвали автора — Погодина, показали, как играем, и он сказал: «Оставить. Верится, что она читает Блока».
А тут еще вот что. Играем один из спектаклей. Приезжают Булганин и Хрущев, сидят в левой, правительственной, ложе. И когда первый акт кончается нашей с Левкой сценой, вдруг Булганин с Хрущевым аплодируют. Не успели мы выйти со сцены, директор прибежал, все довольны, то есть нас утвердили. И на следующий день выходит «Правда», на первой странице статья, что МХАТ посетили Булганин и Хрущев. Так мы вчетвером — Смирнов, Ливанов, я и Золотухин — попали в «Правду». Все! Судьба была решена! И поехали мы по всему миру с этими «Курантами». Я играла и в «Третьей патетической», и в «Залпе Авроры» — все про дедушку Ленина. Перед Сталиным играла, перед Молотовым, Хрущевым.
— Вот ведь актерская судьба — вы из благородных, пострадавших от советской власти, а роли доставались...
— Время такое было. Когда я поступала в театр, первый раз соврала: в анкете про отца расстрелянного написала, что он умер. Меня поэтому и взяли в театр, а Юра Пузырев (помните такого артиста?) — у него такая же, как у меня, история. Он все честно написал, и его не взяли в МХАТ. Это же правительственный театр был.
— 93 года в паспорте. Как вам удалось себя сохранить такой витальной?
— За счет внутреннего состояния. Я по своей природе оптимист. Не собираюсь себя хвалить, но я не злая, не завистливая, оптимистичная, доброжелательная. Понимаете, нужно быть человеком незлобным. Если крутили за моей спиной, то я все узнавала последней.
— В театре непросто сохраниться.
— А может, я сохранилась, потому что Олег Николаевич (Ефремов. — М.Р.)... Ладно, не буду говорить... Он меня по существу... В общем, на пенсию перевел. Но, вот видите, пути Господни неисповедимы — я одна осталась, первая с курса пенсионерка, самая юная. Я уже 30 лет как пенсионерка. Что, я не могла играть?
— Думаю, что очень даже могли.
— А чего он меня выгнал? Ну выгнал — и хорошо. А я в полном соку была. И если я сейчас прилично выгляжу, то 30 лет назад уж не хуже.
— Вы не простили его?
— Конечно, простила. Мне Владлен мой говорил: «Мой дом — моя крепость. А жена — крепостная актриса». (Смеется.) 67 лет прожили с ним, но это, между прочим, моя заслуга: баб-то сколько за ним бегало! И вот сейчас я имею право со стороны смотреть на свою жизнь, как в кино или в компьютере. К чему я это говорю? У меня события жизни все всполохами: вот я поступила в Школу-студию, вдруг получила роль, вдруг нашла дедовский архив и из него выяснила, что когда 50 лет было Дягилевским сезонам, с которыми работал мой дед, в этот момент я в Париже почти там же играла Елену Андреевну в «Дяде Ване».
— Как вы сейчас живете?
— Я вам скажу: сейчас как-то не очень интересно кругом, и я предпочитаю общаться с Рахманиновым, Чайковским, Микеланджело — у меня прекрасные альбомы его. Вот на кого надо равняться и брать все для души. И раньше МХАТ такой был.
— Вы не чувствуете себя одинокой?
— Нет, никогда. Это я от мамы унаследовала. Правда, сейчас тяжелый период в жизни, потому что уходят друзья. А их много не бывает.
— Как не пасть духом, когда все уходят?
— Мне Бог в помощь. У меня есть большой друг — митрополит. Я недавно была у него в Орле, он меня благословил на выступление на юбилее Школы-студии, я буду 12 ноября там речь говорить.
