Еще со школьной скамьи многие помнят роман «Господа Головлевы», написанный безжалостным пером Михаила Евграфовича, который, по сути, повествует о том, как не надо жить и воспитывать детей. Маменька — безжалостная фурия, неизвестно как и для чего наплодившая четырех детей, а потом троих сгубившая; папенька — полоумный, но безобидный, закончивший свою судьбу известным образом. Жуткая история, что тут скажешь. И куклы тут, кстати, впечатление только усиливают.
Для спектакля их сделали около 20 штук, и каждая с нарочито вытянутым носиком, вытаращенными глазками и оттопыренными ушками. Одна кукла является родственной копией другой, за исключением образа Порфирия Владимировича, или Иудушки, как окрестили его братья, который удивительным образом напоминает батюшку-царя нашей современной России не только внешностью, но и манерой вкрадчиво доносить мысли свои до самых незатейливых умов.
Белоснежным воинственным особняком среди серо-черной гаммы жизненных тягот Головлевых стоит маменька Арина Петровна (Антонина Добролюбова, по совместительству худрук Сахалинского театра кукол). Весь первый акт мы наблюдаем сцену расправы Карабаса-Барабаса в накрахмаленных кружевах и чепчике над своими детьми-марионетками. Только позже, когда власть уплывает из рук, белое платье королевы меняется на черное платье нищенки. И тогда, собственно, у щедринской Салтычихи появляется лицо — с нормальными человеческими эмоциями, со слезами, болью и недоумением.
Особое место занимает лаконичная и обрамляющая сценография Ларисы Микиной-Прободяк. Художница ставит на сцену минимум предметов: кресло-трон со встроенным зеркалом, в котором дождем и снегом отражаются эмоции героев, шесть подвешенных клеток с загорающимися в нужный момент лампадками — душами Головлевых, и два стола, имитирующих то кукольную ширму, то твердую почву. Оказывается, чтобы создать понятную визуализацию спектакля, не нужен бюджет адронного коллайдера.
Стоит отметить, что в спектакле одинаково интересно следить за судьбами как кукол, так и артистов. Здесь нет первых и вторых. Они взаимно дополняют друг друга и борются за редкие симпатии со зрительских кресел.
В этой мрачной семейной истории не обойтись без проводников-рассказчиков (Марина Смирнова и Александр Котов). Именно они запускают монохромный калейдоскоп истории головлевского рода, они же ее и заканчивают. В конце спектакля под тихую песню птиц покачиваются шесть клеток — по числу жертв семейной драмы, — в которых теплятся лампады-души.
И тайна многоточия в названии «Господа Г…ы» раскрывается сама собой. На воротах (поставленный на попа стол) в фамилии Головлевы рассказчики аккуратно вычеркивают все буквы между первой и последней. И дописывают «Галкины», дальние родственники, зорко присматривавшие за тем, что творилось в имении уничтожившего себя рода.
