Один из таких мастеров пера — Александр Жаров, ставший впоследствии очень известным поэтом. Начиная с 1921 г. бывший секретарь Можайского укома РКСМ, перебравшись из Подмосковья в столицу, был принят в журналистскую команду “Юношеской правды” и участвовал в непростой работе по выпуску “молодежки” — “организовывал” необходимые бумагу, краску, бегал по предприятиям и учреждениям, добывая заметки “с мест”… Но главное — писал “соответствующие текущему политическому моменту” стихи, которые регулярно печатались на страницах газеты.
В “Юнправде” появлялись тогда и сочинения другого стихотворца-дебютанта — Александра Безыменского, который потом стал одним из признанных “официальных” поэтов в СССР.
А в номере за 19 сентября 1923 г. “Юнправда” напечатала фельетон, подписанный псевдонимом “М.Шолох”. Это было первое опубликованное произведение будущего нобелевского лауреата, автора “Тихого Дона” и “Поднятой целины” Михаила Шолохова.
ИСПЫТАНИЕ
(Случай из жизни одного уезда)
(Случай из жизни одного уезда)
— Насколько я припоминаю, вы, товарищ Тютиков, раньше были членом партии? — обратился секретарь укома РКСМ к сидевшему напротив человеку в широком модном пальто, с заплывшими жиром самодовольными глазками.
Тот беспокойно заерзал на потертом ситцевом кресле и неуверенно забормотал:
— Да-а-а… Видите ли, я… э-э-э занялся торговлишкой, ну меня… Одним словом, по собственному желанию выбыл из партии.
— Так вот что я хотел вам сказать: на одной подводе с вами до станции поедет секретарь волостной ячейки Покусаев. Он командируется на сельскохозяйственную выставку… Я лично очень мало знаю его и хочу просить вас, как бывшего партийца, вот о чем: ехать вы будете вдвоем, так вы прикиньтесь этаким “нэпом” (наружность у вас самая подходящая) и тоненько попробуйте к нему подъехать. Узнайте его взгляды на комсомол, его коммунистические убеждения. Постарайтесь вызвать его на искренность, а со станции сообщите мне.
— Своего рода маленький политический экзамен, — самодовольно качнув жирным затылком, сказал Тютиков и улыбнулся.
— Пишите, благополучно ли доехали! — провожая Тютикова, крикнул с крыльца секретарь.
* * *
Вечер. Дорога. Грязь…
Покусаев, свесив длинные ноги, дремал под мерный скрип телеги, и на скуластом, конопатом лице его бродили заблудившиеся тени.
Тютиков долго рассматривал соседа, потом из чемоданчика достал хлеб, колбасу, огурцы и звучно зачавкал. Покусаев очнулся. Сел боком и, задумчиво глядя на облезлый зад лошаденки, с тоскою вспомнил, что забыл на дорогу поесть.
— На выставку? — глотая, промычал Тютиков.
— Да.
— Х-м-м. Глупости. Людям жрать нечего, а они — выставку.
— Выставка принесет крестьянству большую пользу, — нехотя отозвался Покусаев.
— Дурацкие рассуждения.
Покусаев дрыгнул ногой и промолчал.
— Строят ненужное, лишнее. Вот хотя бы эти комсомолы. Ведь хулиганье! Давно бы прикрыть их надо.
— Не трепись. За подобные речи получишь по очкам.
— Не я у власти, а то показал бы кузькину мать! Комсомолистам-мерзавцам прописал бы рецепты. Этакие негодяи, безбожники!
Вдали замелькали огни станции, а Тютиков, давясь колбасой, продолжал ругаться и громить безбожников-комсомольцев.
— Выдумали воздушный флот строить! Драть бы негодников!.. — уже хрипло дребезжал Тютиков, искоса, через пенсне, поглядывая на Покусаева. — И всех главарей…
Но ему не суждено было закончить свою мысль.
Покусаев привстал и молча, неуклюже навалился тощим животом на самодовольный затылок соседа.
Свернувшись дугою, два человеческих тела грузно шлепнулись в грязь. Подвода остановилась. Не на шутку перепуганный, Тютиков попытался встать, но разъяренный секретарь, сопя, раскорячился на длинных ногах и повалил Тютикова на спину.
Из-под бесформенной кучи неслись пыхтение и стоны.
— Уво-о-о-м… Секретарь просил… в шутку… — хрипел придушенный голос, а в ответ ему злое рычание и звуки, как будто били по мешку с овсом.
* * *
“Парень несомненно надежный, — писал на станции Тютиков. — Но…” — Он окинул взглядом грязное пальто, потрогал ушибленное колено и что-то беззвучно шепнул вспухшими губами. — “Но…”
Тютиков с тоскою посмотрел на выбитое стеклышко пенсне, почесал карандашом синюю переносицу и, безнадежно махнув рукою, закончил: “Несмотря на все это, я доехал благополучно”.
Лиха беда — начало. После первого фельетона Шолохов опубликовал в “Юнправде” еще два. Зимой 1924—1925 гг. в той же газете появились и первые рассказы Михаила Александровича.
Уже через несколько лет автор незамысловатого “Испытания” удивит читателей своими романами и рассказами, которые будут печататься миллионными тиражами. Но самый-самый первый растиражированный литературный опыт Шолохова так и останется, забытый всеми, на страницах московской “молодежки”.
