Жена Михаила Пуговкина: “Даже на смертном одре Минечка признавался мне в любви”
Поделиться
— Слава богу, у Минечки больше ничего не болит… — Ирина Константиновна тяжело вздыхает.
Два последних года она провела словно в тумане. Больницы, “скорые”, реанимация. Несколько инсультов, потом инфаркт…
А мы ничего не знали.
Он ведь не жаловался никогда, не просил о помощи. Хотел, чтобы его запомнили улыбающимся. Смех продлевает жизнь. Он прожил 85 лет. И шутил до конца. Даже когда родным актера было уже совсем не до веселья…
13 июля его знаменитая улыбка весь день светила с экрана. Король комедий справлял юбилей, по телевидению шли повторы его незабываемых картин…
А через 12 дней Пуговкина не стало.
О том, что осталось за кадром, рассказывает жена всенародно любимого артиста.
— Извините, Ирина Константиновна, но вы же наверняка были к этому готовы?
— Нет, так нельзя говорить, к этому страшно быть готовым… Вы знаете, я похоронила сына, который лежал 8 лет, похоронила маму, которая лежала 4 года. И что такое лежачие больные, я узнала на самых близких людях. Готовиться к этому невозможно… Конечно, осознаешь все мысленно. Вот батюшку мы пригласили, у нас замечательный отец Артемий из церкви Трех Святых. Последние годы Михаил Иванович в храм не ходил: тяжеловато было, да и люди не давали. Я ходила сама. И очень благодарна отцу Артемию. Он, во-первых, и причастил Михаила Ивановича — это было 12-го, перед юбилеем Минечке немножко легче стало. А 23-го, когда поняла, что уже совсем плохо, я попросила батюшку, он приехал из Питера и соборовал его дома. Конечно, с нами все время были врачи: Раиса Викторовна — наш участковый, которая девять лет уже с нами, Олечка, медсестра…
— Вы, наверное, слышали эти разговоры: если бы Пуговкина отвезли в больницу, его могли бы спасти…
— Поверьте, не было смысла. Не было... Мы ведь все время два раза в год ложились в клиники: госпиталь №1, №2, больница №85 — это наши родные три дома. А в этом году… Вы знаете, в больнице все равно такую помощь нам бы не смогли оказать. Да и он хотел быть дома. У нас все время дежурили медики: и утром, и днем, и вечером. И реанимация к нам приезжала, и анализы на дому брали, и кардиограмму делали. Но… Несколько инсультов, инфаркт за неделю до кончины, сахарный диабет. Не так просто в 85 лет со всем этим справиться.
— И сейчас вы говорите: “Слава богу, у Минечки больше ничего не болит”.
— Да, я себя утешаю тем, что у него уже ничего не болит. Потому что были уже страдания человеческие. И эти страдания закончились… Я сейчас к нему приезжаю каждый день. Вы знаете, Михаил Иванович не умел быть один с молодости, он любил всегда быть с кем-то. Поэтому я не хочу его сейчас, особенно эти сорок дней, одного оставлять…
“Его дочь говорит: я родная, остальные — никто”
— Вы встретились, прямо скажем, людьми немолодыми…
— Михаилу Ивановичу уже было 68, мне под 50.
— …У каждого за плечами большой багаж жизненный. Как же решились быть вместе?
— А мы не думали об этом. Я объясню. Во-первых, мы работали же с ним, не сразу побежали в загс. Само собой все как-то получилось. Я творческий человек, он творческий человек, мы успешно сотрудничали. (В Ялте Ирина Константиновна занималась организацией творческих встреч актеров со зрителями. — Авт.) А как решились? “Надо нам расписаться”, — Михаил Иванович говорит. Взялись за руки и пошли. Там рядышком был загс: ни свидетелей, ничего нам не надо было… Понимаете, мы ведь уже полюби… (она вдруг осекается на полуслове) …глубоко уважали друг друга. Конечно, у нас не было юношеской пылкой любви, это потом уже взаимное уважение переросло в большое настоящее чувство.
— Тогда, 17 лет назад, поступок Пуговкина, переехавшего из Москвы в Ялту, для многих показался странным…
— Да господи — Москва! Он же с 52-го года мечтал в Крыму жить, еще с тех пор, как в “Адмирале Ушакове” снялся. В 26 фильмах сыграл на Ялтинской киностудии, это его второй дом был. И любил он море безумно, даже на морские роли шел специально. Его жена Александра Николаевна, коренная москвичка, не хотела терять Москву. А Михаил Иванович — легко. После смерти супруги он просто не захотел возвращаться в свою осиротевшую квартиру, в Москве его ничего не держало. А там работа была — на Ялтинской киностудии, и наша работа — творческие вечера по здравницам. Мы же не знали, что будет революция эта, что будет другая страна. Из Москвы ни мебель с собой не брали, ни посуду. Взяли только два мешка обуви — Михаил Иванович безумно обувь любил, у него очень много было обуви. И все — ковров у него не было, вазы-шмазы… Мы просто поменялись, был обыкновенный советский обмен. Потом уже на его московский паспорт и на мой крымский поставили трезубец этот, надо было экзамен сдавать по украинскому языку. Помню, его спросили: “Михаил Иванович, вы разумеете на украинской мове?” “А шо це такэ?” — отвечает.
— Как к вашему браку отнеслись родственники Михаила Ивановича? Встретили в штыки?
— Нет, все девочки провожали нас: две дочери Александры Николаевны и Лена — дочь Михаила Ивановича от первого брака. Три зятя укладывали нам вещи. Они ничего не имели против — лишь бы ему было хорошо. Да и Михаил Иванович очень полюбил моих мальчишек, сразу сыновьями стал их называть. Когда на творческих встречах его спрашивали: расскажите о своих детях, он всегда говорил: у меня три дочери, два сына и семь внуков. Он-то всех считал родными… А сейчас Лена говорит: я, мол, родная, а остальные — никто.
— Вы же говорили, и она провожала вас с легким сердцем.
— Но, видно, камень уже тогда держала за пазухой… 1 апреля Александра Николаевна ушла из жизни. На следующий день буквально Лена приехала к Михаилу Ивановичу на Олимпийский проспект, говорит: “Папуль, ты переезжаешь к нам, мы тебе даем комнатку, здесь будет жить внук”. Он опешил: “А почему ты меня хоронишь? Я еще артист, я еще работаю. Я не собираюсь умирать…”
Конечно, этой девчоночке в жизни не повезло — она ласки матери не знала. От отца-то знала, только последние два года мы не давали ей деньги. А сейчас она хочет все отсюда вывезти, все, что нажито с Михаилом Ивановичем. Даже картины Никаса Сафронова, говорит, мне отдай…
Она ведь не звонила никогда отцу, не приходила. И внук — ему сейчас под сорок — тоже ни разу не навещал. Мы их приглашали: и на юбилей, и в Ялту. Но нет — видишь ли, обиделась, что папа поменял квартиру, а не оставил ей. Долгая размолвка между ними была. Я их соединила. Но что толку от того, что соединила? Еще хуже получилось для Михаила Ивановича. Честно говоря, я не взяла грех на душу, подумала: родная дочь, надо, чтобы она с отцом попрощалась, позвала Лену. Сколько раз мы в больницах лежали, сколько он плохо себя чувствовал, сколько было дней рождения — она никогда не присутствовала. А тут пришла. И прямо кинулась с объятиями на него. Я говорю: “Тише, тише. Ему шевелится-то больно”. Начала сразу: эти журналюги, журналюги… А я ведь Михаилу Ивановичу ничего не показывала, что про его болезнь писали. “Лена, — говорю ей, — прошу тебя, ему нужны положительные эмоции”. Но она все хотела показать, как его любит… А на следующий день после похорон звонит: “Где завещание папы? Я приеду, возьму вещи”. Пожалуйста, говорю, забирай. Но то, что лично дарили Михаилу Ивановичу — при мне, за эти 17 лет, — я, конечно, не отдам… Надо при жизни все делать. Почитать, уважать. Но вот такая семья. Во-первых, они как актера Михаила Ивановича не признавали. Вся страна признавала, а они…
— Почему вы так решили?
— Я не решила, я это знаю. Такие они люди. Они считают, что мама талантлива, и это большая несправедливость, что ее никто не знает… Она (актриса Надежда Надеждина. — Авт.) живет сейчас в Омске, ей 85 лет. После Михаила Ивановича она дважды выходила замуж: и сын у нее есть, и дочка еще. Теперь Лена говорит, что Михаил Иванович так пил, что мать ушла в ужасе от него. Но все же наоборот. Во-первых, девочка росла в деревне, мать ее отправила, чтобы карьеру себе строить. И это она рога ему ставила, это Пуговкина дразнили — “рогоносец”. Представляете? Он терпел-терпел, любил ее действительно. Ездил за ней и в Мурманский театр, и в Вологду. А потом не выдержал — говорит: ну просто невозможно было, я же не тряпка.
“Перед смертью Абдулов мне сказал: “Берегите Михаила Ивановича”
— Ну, Ирина Константиновна, это все дела давно минувших дней…
— Конечно! 52 года прошло. Зачем все это теперь ворошить? Тем более что и Александра Николаевна все для Лены делала. Родная мать же ее бросила. Из деревни Лена приехала в Москву, к папе. Папа добился ей квартиры, папа ее содержал. И Александра Николаевна говорила своим дочерям: “Девки, вы замужем, вы обеспечены, у вас уже семьи, дети. А это ребенок”. И этого ребенка они вели всю жизнь. То есть он-то как раз был хорошим отцом, относился к ней как к дочери. Хотя, еще раз повторяю, Михаил Иванович всех считал своими детьми. Это очень важно, это наша жизнь. Кино ведь что? Отснялся и все. Остальное-то дома.
— Как раз про дом хотел спросить. Все знают Пуговкина как замечательного комика…
— Слово “комик” не надо употреблять, он не любил этого. Во-первых, он учился во МХАТе…
— Но столько прекрасных комедий.
— Не так уж и много. Хотите, я вам назову. Это шесть фильмов Гайдая, две Тутышкина... Восемь я насчитала? И больше комедий нет. А снялся он в ста картинах.
— Но сойдемся на том, что каждое появление Пуговкина в кадре вызывало улыбку. А каким он был дома?
— И в жизни он был легкий, хороший, нормальный человек. Юмор сплошной! Все дети, внуки мои выросли на его юморе.
— Можете что-то припомнить?
— Нет, цитировать его невозможно. Вот знаете, творческие встречи. Некоторые артисты перед фильмом выйдут на 10-15 минут, и все: ушли — картина идет. А Михаил Иванович все полтора часа стоял на сцене. И очень любил ответы на вопросы, это самое любимое у него было. И всегда с таким юмором отвечал. Даже тяжело больной шутил — как завернет какое-нибудь словечко! Но это природа, у них и в семье все с юмором были.
— Фильм “Бременские музыканты” стал для него 99-м. И цифра эта застряла на много лет, никак он не мог сняться в юбилейной сотой картине. Поговаривали, очень обижался за это Михаил Иванович на режиссеров.
— Конечно, ему как актеру обидно было. Мы и в клипах снимались, и в рекламных роликах, и в “Ералаше”, и в “Фитиле”. А он все ждал ролей в кино. А сколько обещали режиссеры, сколько звонков было. Но дальше звонков не шло.
— Почему, ведь одно появление Пуговкина обеспечило бы режиссерам кассу? Не умел дружить с нужными людьми?
— Вы понимаете, некоторые артисты ногой открывают любые двери, со всеми запанибрата. А Михаил Иванович другого склада человек. Он никогда не лез, не выпячивался: мол, возьмите меня. Знаете, как он последние годы говорил? “Вот, на пенсию не проводили, в кино не зовут, работу не дают. Как жить артисту?”
— Поэтому он был так благодарен Абдулову? Даже завещал, чтобы их похоронили рядом.
— Не только. Ну да, во-первых, это последний режиссер его знаковый. Это последняя знаковая роль — король в “Бременских музыкантах”. Но самое главное — Саша так по-сыновьи к нам обоим отнесся, он ведь даже обручальные кольца нам подарил: одно мне, другое Минечке. И мы у него дома бывали, и он у нас. Все возмущался, помню, — как же: такой артист и так живет! В Ялте ведь у Михаила Ивановича пенсия 20 долларов была, разве можно на такую пенсию прожить? И когда мы приехали в Москву сниматься в рекламе, он взял нас за руки, говорит: “Пойдемте к Шанцеву”. А мы даже не знали, кто такой Шанцев. Пришли в его кабинет, Саша упал на колени: “Валерий Павлинович!..” После чего тот подошел к нам со словами: “Михаил Иванович, будем национальное достояние возвращать домой”. И как инвалиду войны, не как артисту — нам дали квартиру. Сашенька после этого все время куда-то нас приглашал: на все юбилеи, на новоселье… 30 декабря еще звонила ему: “Сашок, у нас же в следующем году юбилей…” — я знала, что он тяжело болен, он уже и из больницы не выходил. Говорю ему: “Твоей дочке будет год, тебе 55, и Михаилу Ивановичу 85. Вот будем праздновать”. Он тихо-тихо мне отвечал: “Я вас целую и обнимаю. Берегите Михаила Ивановича”. Вот наш последний с ним разговор.
— Чем же Михаил Иванович заполнял жизнь последние годы, когда закончилось кино?
— Как чем — творческими встречами! Правда, последние два года не до того уже было. Он старался уже не появляться на людях. Не хотел, чтобы зрители его жалели, хотел в памяти остаться, как на экране. И я в этом его поддерживала... А какой для людей был шок, когда 13-го, в день юбилея, показывали документальный фильм о нем, а через две недели буквально его не стало. “Вот только же интервью давал!” — все бабки меня спрашивали. Я говорю: “Ну, миленькие, это пять лет назад снималось”. — “Как пять лет назад? Вот только сейчас говорил. Чего это он умер так быстро?” А он не быстро умер. Он страдал очень долго. И, как мне врач сказала, последние полгода угасал уже... Вон она, коляска стоит, биотуалет — не все так просто…
“Памятника на его могиле не будет. Не любил он этого”
— Скажите, Михаил Иванович в любви вам часто признавался?
— А он все время говорил: я тебя люблю, на смертном одре даже. Нет, он не сентиментальный был, не сюсюкал, мы никогда не чмокались. Мы только знали: утром, на ночь поцеловаться. Знаете, как в крестьянских семьях — они же не сюсюкаются… Но он очень нежный был человек, добрый. После инсульта мало уже говорил. Но постоянно повторял: “Я так тебя люблю. Я так тебе за все благодарен” — вот то единственное, что он часто говорил последнее время… Я знаю, и Надеждину он любил, и Александру Николаевну. Тут ведь еще такой момент. На творческих встречах его как-то спросили: “Михаил Иванович, а жен-то у вас сколько было?” “Ну как, — говорит, — я однолюб. Но женат три раза”. Он действительно всем женам был предан. И никогда не изменял, никому из нас троих...
— Какими словами вы могли бы описать эти 17 прожитых с Пуговкиным лет?
— Ну, это счастье в моей жизни. Я очень ему благодарна, всегда и при жизни его благодарила, и у гроба. За внуков, за правнуков. Потому что это такой пример. Ему ничего даже делать не надо было. Пример талантливого человека, пример мудрого человека. И пример именно дедушки. Он же, к сожалению, не растил свою дочь, и дочерей Александры Николаевны не растил. Не нянчил, в школу с ними не ходил. Но он уникальный дедушка и прадедушка оказался. Когда из роддома каждого правнука привозили, говорил: “Ангелочки наши”… Уже был покой от этой сумасшедшей киношной жизни. Была семья и еще раз семья. И я ему очень благодарна. За то, что мои внуки, правнуки видели только прекрасное от своего дедушки.
— Вы уже решили, какой памятник будет на его могиле?
— Пока там установлен крест. А потом сделаем обязательно, я уже продумала… Пока еще рано, надо будет весной. Но замысел такой. На постаменте стоит кинолента, в которой кадры из лучших его ролей. Он же 65 лет отдал кино, это вся его жизнь. А памятник… Не любил он ни памятников, ни портретов. У него и на маминой могиле крест стоит, и на могиле жены его бывшей — Александры Николаевны. Он же христианин. Родился и вырос у храма…
