Десять лет падают на Ленинград и трехкомнатный номер люкс с роялем гостиницы “Москва”. В нем появлялась на свиданиях Лидия Смирнова, не пожелавшая стать женой композитора фильма “Моя любовь”, где прославилась всенародно.
Три военных года колесил по рельсам с ансамблем песни и пляски железнодорожников. Поезд отправился из Ленинграда за месяц до войны. Гастролировали на станциях и в городах Урала, Сибири, Дальнего Востока, далеко от фронта. Думаю, нарком путей сообщения всесильный Каганович дорожил своим композитором, ходившим в форме железнодорожника. Ему, бывало, звонил, заказывал музыку. Вернулся ансамбль Дунаевского в конце войны, чем вызвал у блокадников упреки в дезертирстве.
В купе вагона под Хабаровском сочинил музыку на стихи неизвестного лейтенанта о Москве. Дополнил тест словами о любимой девушке режиссер ансамбля, игравший по совместительству роль стихотворца.
Песня прозвучала по радио. Вызвала лавину писем с просьбой повторить. Как гласит молва, заслужила похвалу Сталина, у которого хватило времени ее послушать: “Хорошая песня. Надо ее исполнять”. Дальше согласно фольклору, в последней строчке куплета вместо девушки возник Сталин. “Расскажите мне, как это девушка Сталиным стала?” — поинтересовался вождь, и девушка заняла снова свое место.
Без этого куплета песня полвека спустя стала “Гимном Москвы”.
Пять довоенных и десять послевоенных лет связаны с нашим городом, где композитор умер в большом доме на Кутузовском проспекте, построенном на углу с 5-м Можайским переулком, ставшим улицей Дунаевского.
* * *
Жителями Москвы, где в годы нэпа не требовалось прописки, стали внук кантора Исаак Дунаевский и балерина Зинаида Судейкина, внучка царского генерала.
Они попали в окружение нищих артистов, острословов, чьи имена остались в истории забытых театров сада “Эрмитаж”. Молодым дали комнату в общежитии.
Словесный портрет приехавшего покорять столицу обаятельного провинциала с большими глазами и высоким лбом выглядел, по описанию его знакомого, так: “Лицо обыкновенное, но жесты стремительные, глаза озорные. Фразу не дослушает — понимает с полуслова, спорит… Обещал прийти и принести что-нибудь из своей музыки. Не пришел. И не принес”.
Утвердившись в столице, фонтанирующий мелодиями артист поселился с женой в коммунальной квартире. Находилась эта жилплощадь, как подсказал мне краевед Дмитрий Бондаренко, на Никитском бульваре, 14. Там к “Кинотеатру повторного фильма” примыкала протяженная жилая пристройка, где на втором этаже в бывших квартирах выступает Театр у Никитских ворот Марка Розовского.
На Никитском бульваре, в большом доме №12, жила мать композитора. Пять ее сыновей стали музыкантами. Борис — хормейстером. Зиновий — композитором, автором песен и музыки. Михаил — дирижером Театра музыкальной комедии. Семен — сочинял музыку, основал ансамбль песни и танца Центрального Дома детей железнодорожников, которому присвоили его имя. Школу ансамбля прошли сотни детей — одни стали артистами, певцами, как Валентина Толкунова, Светлана Варгузова, другие также не затерялись в жизни, и среди них — Юрий Лужков.
Поэтому, продолжая в новом году хождение по Никитскому бульвару, есть у меня повод помянуть того, кого знали в Советском Союзе все, начиная с вождей, кончая народом. Сегодня Исаака Дунаевского редко исполняют в концертных залах, по радио, не заказывают его песни в ресторанах. Дети растут на других мотивах и ритмах. Мелодии Дунаевского в голове у меня и моих сверстников.
Да, легкая музыка пишется для современников, с ними уходит. Но не вся. Вальсы Штрауса, как прежде, Вена играет каждый вечер в залах, заполняемых иностранцами. Там видел памятник королю вальсов. У нас памятника королю песен и маршей — нет. “Дома Дунаевского” нет. О нем вспоминали по случаю столетия со дня рождения, исполняли его сочинения в залах Москвы, Петербурга, Харькова. На Красной площади в программе из военных песен исполнил песню о Москве Дмитрий Хворостовский.
Ее мелодия поднимает сегодня людей, когда они слышат: “Дорогая моя столица, золотая моя Москва”. Последний раз я это пережил в старом Гостином Дворе, накануне 2010 года, когда Иосиф Кобзон пел гимн Москвы.
Было время, когда радио Москвы начинало день позывными, звуками песни “Широка страна моя родная”. Она звучала на улицах городов Европы, когда их освобождала Красная Армия. На английском языке в “Импресс-холле” пели ее десять тысяч жителей Лондона в день праздника СССР.
“Песня о Родине” не забудется. Несмотря ни на что, Россия осталась самой широкой в мире страной, где так много лесов, полей и рек, где дышит вольно человек. Гениально звучали эти слова в трактовке Марка Рейзена. Пишут, хотел песню исполнить Федор Шаляпин. В Большом зале консерватории я слышал, как ее рокотал басом некогда прославленный Поль Робсон.
* * *
Восхождение к славе началось у Дунаевского в 33 года, возрасте Христа, в компании с незабвенным Леонидом Утесовым. Посланный им в Москву директор мюзик-холла уговорил заведующего музыкальной частью Театра сатиры переехать в Ленинград, соблазнив перспективой в работе и возможностью жить за казенный счет в номере лучшей гостиницы “Европейская”. Утесов впервые породнил джаз с театром, его музыканты–виртуозы, не расставаясь с инструментами, играли спектакль, потешая публику остротами, блатными песенками и пьянящей музыкой Дунаевского.
Увидев этот “Музыкальный магазин”, начальник советской кинематографии Борис Шумяцкий захотел экранизировать представление и показать Сталину. В Кремле, в узком кругу соратников, он постоянно демонстрировал фильмы, которые не выходили без одобрения вождя, вслед за Лениным, считавшим кино самым важным из искусств.
Сталин тогда отменил хлебные карточки, колхозы и заводы стали явью, был заложен гигантский Дворец Советов, прокладывалось московское метро. Требовалось подтверждение его словам: “Жить стало лучше, жить стало веселей!”.
Шумяцкий поручил ставить фильм малоизвестному Григорию Александрову, второму режиссеру “Броненосца “Потемкин”. Постановщиков этого фильма он посылал за опытом в Америку. Записи, сделанные во время просмотров комедий Голливуда, очень пригодились режиссеру задуманной “Джаз-комедии”, когда он снимал потрясающую сцену драки оркестрантов. Сценарий писали авторы “Музыкального магазина”. Одного из них, драматурга Николая Эрдмана, сравнивали с Гоголем.
Его арестовали во время съемок и отправили в сибирскую ссылку за строчки:
“В миллионах разных спален спят все люди на земле,/Лишь один товарищ Сталин никогда не спит в Кремле”.
Но фильм под звуки джаза и пение Утесова вышел. Название “Веселые ребята” придумал Максим Горький.
“Во время просмотра “Веселых ребят”, — вспоминал инициатор картины, — стоял гомерический хохот. Особенное реагирование (Иосифа Виссарионовича, Климента Еф., Лазаря Моисеевича и Жданова) вызвали сцены с рыбой, пляжем и перекличкой: “Вы такой молодой, и уже гений”, “как же можно — привычка”. Очень понравился марш, проход, перекличка стада и пр.”. Марш и всю музыку фильма написал Дунаевский.
После просмотра комедии, которую наркомат народного просвещения запрещал, Сталин изрек: “Хороший фильм. Посмотрел, будто в отпуске побывал”.
Через два года Григорий Александров, Любовь Орлова вместе с “Дуней” и поэтом Лебедевым-Кумачом создали “Цирк”. С его арены вырвалась на просторы Советского Союза “Песня о Родине”. Там были слова: “человек проходит как хозяин необъятной Родины своей”. Дунаевский и его друзья чувствовали себя триумфаторами. Они обзавелись деньгами, машинами, забыли о нищете, тесноте коммунальных жилищ. Квартира Дунаевского рядом с Дворцовой площадью превышала сто квадратных метров. Песни множились пластинками. Их исполняли солисты Большого театра, пел народ в праздничных колоннах на площадях и за домашним столом.
Еще через два года вышла “Волга-Волга” с музыкой Дунаевского, ставшей душой картины. Она снималась на фоне открытого канала Москва—Волга, белых пароходов, ликующих самодеятельных артистов, каждым эпизодом снова доказывая, что жить стало лучше и веселей. Но этот показ Борис Захарович Шумяцкий не увидел.
Не могу обойти вниманием продюсера, которому мы обязаны лучшими музыкальными комедиями ХХ века. Таких людей, как он, стало модно обливать грязью за Октябрьскую революцию и победу в Гражданской войне, выкапывая из-под земли иудейские корни. Далеко не все большевики заслуживают презренья и забвенья. Сын переплетчика, самоучка, ученик обойщика и слесаря. Забастовщик, поднимавший восстания, сидевший в тюрьмах, живший в подполье и эмиграции от Южной Америки до Китая. Статистик, журналист, редактор и выпускающий партийных газет от “Байкальской струи” до “Правды” в Петербурге. Все это один человек, соратник Каменева и Сталина в дни захвата власти.
Шумяцкий — составитель сборника “Кустарные промыслы Томской губернии”. После революции проявил себя в советах и комитетах, губернских ревкомах и исполкомах, в тылу и на фронте. Назначался председателем правительства Дальневосточной республики, послом в Персии. Там за три года организовал советско-персидский банк, смешанные акционерные компании, получил первый заказ за границей на постройку шести радиостанций. До кино был ректором Коммунистического университета трудящихся Востока имени И.В.Сталина. Этот товарищ, наградив орденом Ленина, расстрелял члена партии с 1903 года вслед за Каменевым, объявив врагами народа.
После показа в Кремле гомерический смех стоял по всей стране. Я хохотал на Урале в зале кинотеатра “Магнит”, куда во время войны каждый день бегал после школы смотреть по два раза в день “Веселых ребят”. То есть десять лет после первой демонстрации фильм не сходил с экрана. И сейчас его показывают и продают на дисках.
Перед войной Дунаевский поднялся на вершину славы. Его избрали депутатом Верховного Совета СССР, присудили Сталинскую премию первой степени. Имя присвоили пароходу. Живя на два города, он руководил ансамблем песни и пляски железнодорожников и подобным же ансамблем моряков.
Все время влюблялся. Женой Зинаидой очаровался с первого взгляда, увидев на сцене. Она родила сына Евгения. Похожая история случилось с танцовщицей Зоей, когда девушка порхала на сцене. В год Победы вне брака эта женщина родила сына Максима. В танцовщицу Наталью композитор влюбился в купе поезда Москва—Ленинград. Много тех, кем очаровывался. Лучше всех биографов об этом с беспощадной откровенностью написал сам: “Любил по полчаса и по десять лет. Дружил, обладал, сам отдавался, завоевывал, играл Бетховена почти продажным женщинам, чтобы проследить, как это на них действует. Лепил себе кумиров из ничтожеств и проходил мимо подлинных кумиров, из опасения, что они ничтожества!”… Жена смирилась с непостоянством мужа. О нем пишут, что жил с одной, влюблялся в другую, добивался третьей и засматривался на четвертую, непременно красавицу.
Известна переписка Чайковского с фон Мекк. Ни разу не удостоилась пожилая многодетная женщина встречи с кумиром, кому помогала годами жить безбедно. Она оборвала почтовый роман, чем огорчила ставшего знаменитым Чайковского, посылавшего ей проклятья при смерти. Дунаевскому изливали душу не одна — много женщин. С пятнадцатью платоническими возлюбленными он вел переписку. Сто писем получила Людмила Г. Этот почтовый роман, длившийся семнадцать лет, оборвал композитор. Не дождавшаяся поцелуев женщина упрекнула его. С тех пор вместо писем получала денежные переводы.
Очевидцы не помнят дня, чтобы он не сочинял бы музыку. При этом руководил Союзом композиторов, ансамблями, играл на бегах, болел на стадионе за “Динамо”, бывал в лучших ресторанах, Доме актера, коллекционировал пластинки…
В дни войны и блокады Дунаевский не мог, как прежде, петь о любви. Соловьев-Седой и после смерти не удержался от упрека: “в те годы творчество его как-то поблекло”. Злой на язык Никита Богословский сострил: “Иссяк Осипович”. Но он кроме “Песни о Москве” сочинил “Не тревожь ты себя, не тревожь”, “Сторонка родная”, “Ехал я из Берлина”, которые стали шлягерами. Знал хорошо, что значит это расхожее в наши дни понятие, знал, какую музыку ждет от него народ.
После Победы все, казалось, наладилось. Каганович помог получить квартиру на Можайском шоссе, правда, в два раза меньшую прежней. Александров заказал музыку “Весны”. Во время съемок первый и последний раз в жизни побывал за границей. В Венецию на фестиваль, где его музыку отметили, не выпустили. Сорвалась в последний момент поездка в Берлин на фестиваль молодежи.
В дни борьбы с низкопоклонством перед Западом услышал о себе с трибуны:
— Товарищ Дунаевский был первым композитором, попытавшимся форму западноевропейской джазовой музыки приспособить для выражения чувств и мыслей советских людей.
Когда клеймили “формалистов” — ему досталось заодно с Шостаковичем и другими великими музыкантами.
Друг Гриша отвернулся, поставил “Встречу на Эльбе” без музыки Дуни. Когда бичевали космополитов и врачей-убийц, арестовали профессора-уролога Льва Дунаевского, близкого родственника. Исаак Дунаевский ждал ареста. В те дни один из друзей посоветовал возобновить работу над оперой “Рашель” на либретто, не дописанное Михаилом Булгаковым по антинемецкому рассказу Мопассана. (В свое время работу прервал пакт СССР—Германия.) “Газеты и радио продолжают вопить о мифических “убийцах в белых халатах”, — отвечал ему Дунаевский. — Если в 1939 году мне за “Рашель” приписали бы антипактовские настроения, то сегодня, при намерении довести свой замысел до конца, я угодил бы в агенты “Джойнта”… За связь с этой благотворительной организацией грозил расстрел.
Отвернулись не все. На вопрос сестры, обеспокоенной травлей брата, ответил: “Зиночка, я отвык молиться. Если ты не утратила этой способности, то помолись нашему еврейскому Б-гу за русского Тихона (Тихон Хренникова — он руководил Союзом композиторов СССР), я ему обязан честью и жизнью”.
Иван Пырьев заказал музыку “Веселой ярмарки”, которая вышла в прокат под названием “Кубанские казаки”. До войны он снял “Богатую невесту”, где Марина Ладынина вслед за Любовью Орловой запела песни Дунаевского. Тогда Пырьев назвал композитора “советским Моцартом”. За музыку “Кубанских казаков” второй раз он удостоился Сталинской премии.
С одной стороны, Сталин присуждал премии. Знал, говорил о нем с уважением. С другой стороны, не приглашал на приемы в Кремль, как Александрова и Орлову. Вычеркнул из списка лауреатов за “Вольный ветер”, оперетту, поставленную во всех музыкальных театрах СССР. “Песню о Сталине” отверг. По одной версии, с такими словами: “Товарищ Дунаевский приложил свой замечательный талант, чтобы эту песню никто не пел”. По другой версии, более резкой: “Эту песню мог написать только человек, который не очень меня любит”.
Дунаевский, как многие его современники, Сталина боготворил. Не в статье для газеты по случаю 70-летия вождя — в письме влюбленной в него девушке признался: “Сталин является величайшим человеком не только нашей эпохи. Мы должны гордиться, что являемся его современниками и пусть крохотными сотрудниками в его деятельности”. Считал себя “певцом сталинской эпохи”. Сталин, что становится с годами все яснее, был и гением, и злодеем. Дунаевский не дожил до съезда, где Хрущев впервые публично рассказал о лагерях и казнях.
Последнюю песню со словами “Я песне отдал все сполна” написал для Леонида Утесова, который вывел его на большой путь. Перед смертью успел купить дачу сыну Максиму и его матери. Образовал жилищный кооператив, возглавил его, в результате чего в Брюсовом переулке поднялся большой дом, где поселились Шостакович, Хачатурян, многие известные музыканты и его вторая семья.
