— Олег, вы не только активный участник, но и организатор опен-эйров. Как фестивальная история влияет на развитие музыки?
— Фестиваль — это и есть основное музыкальное движение. Это скелет, на ребра которого уже нанизываются «мышцы» и «мясо» культуры. При этом на опен-эйрах она представлена дозированно: здесь музыка сбалансирована. Если исполнителя приглашают на статусный фестиваль, он сам вырастает в статусе, утверждается как самодостаточная творческая единица. Кроме того, здесь происходит общение между музыкантами, возможность поделиться опытом и узнать о новых тенденциях. И, конечно, фестиваль всегда имеет значение для развития района, где он проводится. Регион сразу выходит на другой культурологический уровень, приобретает туристическую привлекательность и качественно новый имидж.
— Вы родились в Таджикистане, где провели детство, позже долго жили во Франции, сейчас обитаете в Киеве, продолжая колесить по миру с гастролями. Вы считаете себя гражданином мира или все-таки привязаны внутренне к конкретной территории?
— У меня была такая «проба» в жизни — считать себя гражданином мира. Не получилось. Человек все-таки не перекати-поле, нужно чувствовать себя корнями в какой-то земле. Пройдя этап бурных внутренних перемещений, внутренних «миграций», если можно так выразиться, я уже четко почувствовал свой стержень, ощутил, что я украинец. Я живу в Украине, и это моя земля. Можно спокойно ездить по всему миру, знать, любить, уважать и исследовать другие культуры, других людей, другую музыку, но важно понимать, что у тебя есть база, из которой ты берешь все свои соки, токи, где ты заземляешься. Все это ты можешь почувствовать только на своей земле, и когда ты возвращаешься к себе, ты восстанавливаешься, возобновляешь свой естественный внутренний цикл и набираешься энергии.
— Будучи украинской командой по духу, «Воплi Вiдоплясова» впитали в себя элементы очень многих национальных культур. Как они вместе с разными жанровыми направлениями повлияли на вашу музыку?
— Так как мы люди современные, мы прислушиваемся и присматриваемся к тому, что происходит вокруг. У нас открыты уши, глаза. Поэтому все, на что мы обращаем внимание, влияет на творчество, приходит в виде живых энергетических субстанций, которые потом перемалываются через некий внутренний жернов. Когда ты твердо стоишь на ногах, когда ты уверен — результат, который ты выдаешь, интересен и тебе, и аудитории. Это не просто компиляция или аппликация, сделанная по образу жизненных фигур и явлений, в музыке заложены переживания, определенная внутренняя подача, отражение собственного внутреннего контекста, поданного под собственным соусом.
— Есть мнение, что публика привыкает к старому и к любым переменам относится по меньшей мере настороженно. Как вам, находясь в состоянии постоянного эксперимента, удается удерживать аудиторию?
— Тарас Бульба спрашивал своих казаков: «Есть ли еще порох в пороховницах?» Существует определенный запас энергии, то горючее, которое все время должно быть внутри артиста, и этого горючего должно хватать. Можно вспыхнуть, как спичка, и сгореть. Чтобы этого не случилось, нужно все время подбрасывать дрова в топку, поддерживать огонь. Надо быть активным новатором, но с другой стороны — оставаться постоянным. Это залог бытия на сцене. Постоянные артисты есть — и на мировом, и на локальном уровне. Иногда они даже могут находиться на втором плане, затмеваться на время теми звездочками, которые вспыхивают и гаснут, но для меня постоянные музыканты более интересны. Скажем, я люблю и уважаю Джима Моррисона, Джона Леннона, но здесь и сейчас с нами остался именно Пол Маккартни. Он рядом, и он гениален. Здесь и сейчас есть Стинг, который постоянно находится в активной работе. Или Элтон Джон... Или Джо Кокер... Я сам как долгожитель очень ценю этих артистов и то, что они делают, потому что на самом деле оставаться в строю — труднее. Мы часто начинаем обращать внимание на таких людей тогда, когда их уже нет с нами, всегда реагируем поздно, бежим за паровозом. Пока Майкл Джексон был жив, я следил за его творчеством и думал, какой он молодец: столько лет на сцене, но все равно продолжает писать новые интересные альбомы. Но нет! Публика дождалась, пока он умрет, и только тогда стала его обожать. То же самое было в свое время и с Фредди Меркьюри, и с Виктором Цоем. У публики, к сожалению, есть такое свойство — не замечать близких любимых людей, пока они рядом, и начинать ценить их, страдать, когда они уходят.
— В прошлом интервью «МК» вы сказали, что, будучи альтернативным коллективом, вдруг попали в мейнстрим. А как, находясь в мейнстриме, не скатиться в поп-культуру? Где эта зыбкая грань?
— Ее нет вообще, просто все относительно. Для кого-то мы альтернатива, для кого-то — попса, четких определений нет. Каждый являет зрителю свой внутренний мир. Каков человек изнутри — такая у него и музыка. Все зависит от того, насколько сложный он или простой, разноплановый или сконцентрированный на чем-то одном, собранный или несобранный... Но, конечно, относительно той музыки, которая на сегодняшний день есть в активе, мы стоим ближе к альтернативе. Те коллективы, которые еще более альтернативны, сегодня уже исчезают с горизонта внимания, уходят в андеграунд. Мы, наверное, остались на большой сцене единственными представителями андеграунда.
— Сейчас вы работаете над новой пластинкой, а еще пару лет назад говорили, что поклонникам нужны только старые хиты. Что заставило поменять свое мнение?
— На фестивале Womad у нас случился внутренний переворот: в самом начале программы мы сыграли пару новых песен, и они пошли хорошо. Такая реакция была для нас подтверждением, что мы все делаем правильно. Альбом уже записан. У нас уже было несколько выступлений, и мы сейчас «накатываем» новые песни, чтобы они органично вошли в программу. Одно дело, когда ты придумал и записал вещь, другое — вырастить ее в концерте, поливать ее, как цветок, чтобы она расцвела и заняла свое место в цветнике других композиций. Те две песни, которые мы показали в Пятигорске, впервые поклонники приняли с такой радостью. Может, еще и потому, что в одной из них есть кавказские мотивы. Мне было очень лестно и приятно. Был еще один знак. Когда я летел из Киева в Москву, рядом со мной в самолете сидел Серж Танкян, лидер группы System Of A Down. Это мой кумир. Мы разговорились, нам было интересно поболтать — случайно встретились два рокера, — и я дал ему послушать эту новую композицию с кавказскими мотивами. Ему очень понравилось. Вот такое музыкальное «благословение» я получил.
— Чего ждать от новой работы? Столько лет прошло с момента выхода предыдущего альбома со свежим авторским материалом...
— Это более мягкая пластинка. Материал с нее будет очень сильно отличаться от того, что мы делаем на сцене. Это будет этно-панк, или, как я называю такое направление, — симфо-панк-барокко. Живая мелодичная работа, в которой мы покажем аранжировки с использованием оркестровых инструментов — скрипок, виолончелей, фаготов.
— В какой точке этническая музыка пересекается для вас с панком и роком?
— С роком она может соединяться в любых точках. Хотя у «Воплей» не все песни этнические. Исключительно этнику, world music я играю с другим коллективом — Le Grand Orchestra. Сначала была задумка приехать на фестиваль именно с ним. Но организаторы фестиваля настояли, чтобы я привез именно «Воплi Вiдоплясова», и, я считаю, правильно сделали. Хотя мы составили этническую программу, без роковых песен не обошлось, без панка не обошлось. Вот, кстати, панк с этникой не пересекается у нас, здесь мы берем чистый жанр. За счет характера нашего творчества нам удается усидеть на двух стульях — мы играем и на этнических, и на рок-фестивалях. Это самые интересные опен-эйры из всех существующих. В зависимости от того, на каком из них мы играем, мы можем делать в программе уклон либо в одну, либо в другую сторону.
— На ваше творчество каким-то образом влияют политические и социальные процессы, происходящие на Украине?
— В период революции власть и ее оппоненты активно использовали музыку как инструмент воздействия на людей, и рок-музыку в том числе. Революция и была музыкальной по сути: без присущего ей как мировому явлению кровопролития, но с рок-концертами. В этом смысле она проходила очень специфически. И, как ни странно, дала определенный импульс, за которым последовал подъем рок-музыки. Он ощущается до сих пор. Люди разочаровались в самой революции, но тот музыкальный актив, который тогда возник, эхом, волнами донес до нашего времени свою энергию, которую мы получили для движения дальше. И параллельно мы получили урок. В отличие от многих украинцев, которые считают, что все было зря, я убежден: те процессы, которые произошли в стране в результате революции, во многом пошли на пользу Украине и украинской музыке. Сейчас мы можем сказать, что живем в современном мире, что мы поднялись на более высокий уровень. Революция, культурная в том числе, — неизбежный переходный этап. Это как прыщи или психологические ломки у подростков или как болезненное превращение гусеницы в бабочку: избежать нельзя, нужно преодолеть. Общество тоже переживает такие переходы. Сначала они кажутся некрасивыми и бессмысленными, но со временем, анализируя, ты понимаешь, что в них есть и позитивная сторона. Именно после революции украинская музыка перешла на новый виток развития. Сейчас она активно представлена и в России — появились новые коллективы, наполненные энергией. Основа всего — эта энергия... В том числе основа долгожительства на сцене, про которое мы с вами говорили. Главное, понимать, где эту энергию брать и как ее эксплуатировать.
— Два года назад вы предрекали в будущем успех неороку, но эта волна пока так и не поднялась. Где же она?
— Наверное, я ошибался. Неорок популярен среди молодежи, но он не выходит в мейнстрим и все равно остается на втором плане. В России из-за консервативности масс-медиа, пропагандирующих рок-музыку, остается популярной старая тусовка. Это, конечно, хорошо для нас, потому что мы в эту обойму входим, но плохо для молодых интересных команд. Это мешает здоровому обмену энергиями в обществе. В Украине вообще нет масс-медиа, поддерживающих музыкантов, поэтому рок-музыка вклинивается в эстрадные прослойки и превращается в очень странную субстанцию. У нас нет ни рок-радио, ни рок-телевидения. Я пытаюсь что-то изменить на своем уровне, насколько могу: делаю рок-фестиваль с молодыми талантливыми группами, который в этом году прошел очень успешно, но у него нет пока частой периодичности, а я вижу, что одного фестиваля в год недостаточно. В целом если неорок и существует, то «каталы» — организаторы концертов — как правило, приглашают иностранные команды. Они увозят деньги из страны и увозят ту энергию, которую могли бы получить наши отечественные коллективы. Это палка о двух концах: с одной стороны, поднимается уровень эстетического развития публики, которая слушает качественную музыку зарубежных команд, с другой стороны — отечественный производитель не поддерживается и остается на втором плане.
