Взрывы в аэропортах, на вокзалах, в троллейбусах. Перепуганные граждане. Бессонные ночи. Ежедневные сообщения о тротиловых зарядах, обнаруженных на мирных объектах... Все это укладывается в слово из шести букв, в котором сочетание твердых и раскатистых звуков пугает не меньше, чем сам взрыв — ТЕРРОР. Что это такое? Политический инструмент или элементарное запугивание обывателя? Большая политика или безмозглое хулиганство? Что-то новенькое или у нас этим давно занимаются? На эти и другие вопросы ищут ответы в павильонах "Леннаучфильма", где в начале осени шли съемки телесериала "Империя под ударом", который долгое время проходил как "История русского террора". Режиссер Андрей Малюков. Авторы сценария — Игорь Шприц и Елена Райская. -Вы из "семерки"?.. — спрашивает сонный охранник в проходной студии на Обводном канале. Судя по его индифферентности, мой ответ — из семерки я или четвертого отделения — человека с кобурой мало волнует. От скуки просто захотелось поговорить. Переступив проходную оплота научного кино, понимаешь, что лучшего места для российского террора не найти. Во дворе — битые ржавые машины, лужи, грязь, как на помойке. Длинные пустые коридоры с обшарпанными стенами, черными потолками и грязными сортирами обещают преступление за каждым поворотом: того и гляди стукнут по голове или выбросят в окно... Однако не от богатого воображения, а по чисто экономическим соображениям выбран этот объект: аренда на "Леннаучфильме" — дешевле, чем где бы то ни было. В конце концов, от всей бесхозности и разрухи студии можно отгородиться картонными стенами павильонов, выставить в них свет и уйти в другую, художественную реальность. Сериал "История русского террора" снимается по заказу ОРТ. Охватывает события с 1900 по 1908 год. В основу легли воспоминания, дневники и исследования, посвященные террору в России, боевым организациям. В 12 сериях занято около 150 актеров — звезды Николай Еременко, Александр Домогаров, Игорь Ливанов, Илзе Лиепа... Москвичей не более 15, все остальные — из Санкт-Петербурга. 50 процентов съемок проходят на натуре, 50 — в павильонах. Обозреватель "МК" оказался на съемочной площадке в тот момент, когда там разворачивалась история известнейшей личности — попа Гапона. Кадр первый Небольшая комната в синих засаленных обоях. На них кроме пятен — еще и картины. Шкаф, буфет с рюмками, кожаный диван. На диване поп Гапон — артист Александр Домогаров. Он имеет вид изможденный, как будто три дня в земле лежал. Однако режиссера Малюкова, наблюдающего артиста в монитор, такая степень измождения явно не устраивает: — Дайте подышать ему какой-нибудь пакостью — тогда совсем хорошо будет... Гример Наташа Домогарову подсунула нюхнуть что-то вроде клея-карандаша — и у бедолаги глаза подернулись томной слезой. Малюков объясняет мне, что сейчас снимают знаменитое Кровавое воскресенье: — Вот Гапон прибежал после разгрома. За ним казаки гнались — еле ноги унес. И в забытьи на диване отключился. А рядом с ним, вот этот высокий, — это Раутенберг. Между прочим, знаменитая личность, основатель Государства Израиль. Он очень верил в Гапона, а потом сам же его и повесил... Тихо! Съемка! Камера! Начали! Начали, значит, все по новой: камера наезжает на диван с Гапоном, снимая то крупный план, то диалог. Диалоги, кстати, чисто сериальные — ну очень короткие. В гримерной В комнатенке, переоборудованной под гримерную, — зеркала с туалетным столиком; тут же внавалку лежат костюмы. Домогаров сел к зеркалу, и две гримерши разрисовывают его кисточками так, чтобы он тянул на жертву группового изнасилования. — Это специальный грим такой. И потом, мы просим актера заранее, где-то за недельку, к нему подготовиться. — То есть как?.. — Мы просим его побольше выпивать, поменьше спать, ну и... сама понимаешь, не маленькая. Все ржут. Вообще давно замечено: чем трагичнее фильм, тем больше смеха и даже веселых истерик за кадром. — А что, Гапон действительно был красивый мужик, как Домогаров? — Очень. Мы же батюшку с фотографии делаем. Сашка на него похож, только у того более жесткое выражение, а у Сашки лицо мягче. Он добрый, виноград нам купил... На этих словах Домогарову отдирают бороду и усы. Он кривится, но терпит, чем приводит в умиление гримерш, хлебнувших горя с капризными звездами. — А давай тебе усы приклеим — узнаешь актерское счастье! — обрадовались своей внезапной идее гримеры и тут же намазали мне чем-то пахучим под носом, налепили усы и покатились со смеху, запретив даже говорить. Мне же, ей-богу, было не до смеха: верхняя губа одеревенела как парализованная и усилился препротивный привкус во рту. — А помнишь, Лиепе четыре часа делали грим, и она осталась недовольна?.. Такие амбиции, понимаешь... Привыкла работать с Шевчуком, а у него же грим не для кино! — пожаловались гримеры. Тут вошел сценарист с фамилией, похожей на псевдоним, — Шприц. Он-то и внес ясность относительно личности попа Гапона, которого широкие массы знают по учебнику истории пятого класса не иначе как мерзавца — провокатора и агента охранки. — Никакой он не провокатор и не агент, — говорит Игорь Шприц. — Он — бессребреник, романтик. Да, он неразборчив в средствах, но не для себя же деньги добывал — хотел чайные для рабочих открыть, детсады... Он когда повел народ к царю, то ничего не знал о расстреле. Если бы царь вышел к народу, то никакой "первой русской революции" и не было бы! Вообще Гапон был великим оратором с красивыми глазами и голосом... Так что вовремя надо выходить к народу. Как Владимир Путин. Кадр второй Те же засаленные обои. Гапон явно посвежел, и интересы его носят нереволюционный характер: — Водку пьешь? — Что вы, ни капли. — Тогда налей! Раутенберг — артист Юрий Траугод из Александринки — наполняет рюмки. — Ты еврей? — Еврей. Очень выразительная пауза, подкрепленная выразительным взглядом Гапона. — Выпьем. Все люди братья! Мужской троекратный поцелуй. Эту сцену протяженностью в 1 минуту 37 секунд будут мусолить битый час, и ассистентка Олечка то и дело будет хлопать деревянной хлопушкой: "Дубль пятый, дубль седьмой, десятый..." Только у нас, пожалуй, можно найти этот деревянный раритет. В Голливуде давно хлопушка электронная, ну, в крайнем случае перекидная. У нас же... — Да что там хлопушка, — возмущается ассистентка, — когда в Голливуде держат человека, который специально подает чай! А здесь все друг друга заменяют. Это ж российское кино... Кино действительно российское — и по организации, и по содержанию. Режиссер Андрей Малюков уверен, что нет другой страны, которая была бы насыщена такими катаклизмами и историями, такими фантастическими гениями и подонками. — Что вы можете сказать о терроризме сегодня, познав его, так сказать, в исторической ретроспекции? — Могу утверждать, что терроризм сегодня не страшнее, чем в начале века. Судите сами: в один 1907 год террористы убили 4,5 тысячи чиновников! Где вы найдете такую страну, где был бы убит министр внутренних дел, на его место назначили нового — и того тоже убили?.. Убийство на убийстве! У сценариста, оказавшегося в прошлом физиком, свой, чисто научный подход к террору, который он объясняет согласно науке этологии, которая, в свою очередь, исследует поведение животных. Согласно ей, этой самой этологии, у слабовооруженного животного (а мы именно к ним относимся как приматы) и мораль — слабая. А у сильного — сильная. К сильным относятся, например, змеи, которые никогда не позволят себе обидеть другую змею, так как у них на генетическом уровне есть программы, запрещающие делать это. Человек же способен убивать себе подобных в массовых масштабах... — А вас не угнетает мысль, что вы павиан? — спрашиваю ученого сценариста. — Почему? У вас какое-то антропоцентрическое мышление, — ответил сценарист, — а так не должно быть. С точки зрения эволюции, что павианы, что вы, что тараканы — все одно и то же. Видимо, такой взгляд на себе подобных кому-то, в том числе и сценаристу, помогает жить. Перекур А много ли режиссер крови разведет на экране?.. — Как же о терроре — без крови?! — удивляется Андрей Малюков. — Зрелище должно быть захватывающее, но не противное — это основной принцип. Вообще я столько снял кровавых фильмов ("34-й скорый", "Делай раз". — М.Р.), что этот кажется невинным. И тем не менее в новом сериале будут погони, взрывы, поджоги, убийства, романтика Гапона повесят... Кстати, его уже "повесили" недели две назад, когда снимали финальную сцену, а сейчас доснимают то, что этому предшествовало. Кадр третий Пошел пятый час съемок. Мрачное здание студии давит и, кажется, высасывает последние силы, которые негде даже поддержать: единственная общепитовская точка со скудным набором еды давно закрылась. Однако на столе, рядом с графинчиком водки из воды, — подлинные капустка, грибки, соленые помидорчики и черный хлеб. Вся съемочная группа ходит облизываясь и пускает слюнки. Еще большая пытка для Домогарова и Траугода, которые ведут диалог про чайные для рабочих и матерей-одиночек, глядя на этот харч. На самом деле они только делают вид, что закусывают: реквизит с рынка должен сохранять нетронутый вид, пока не отснимут последний дубль. — Саш, говорят, что в сцене повешения ты отказался от дублера. Почему? Это же плохая примета — лежать в гробу, болтаться на виселице... — Вообще-то я не верю в приметы, хотя было очень неприятно. Кто-то вообще с площадки ушел, когда я висел в петле. К тому же лицо еще выбелили, подтеки сделали и долго выясняли, как моя голова должна свисать набок... Как выяснилось, "повешение" артиста осуществляется посредством конструкции для парашютов, то есть лямки пропускают под одеждой, а петля выполняет чисто условную функцию. — Почему ты согласился на роль Гапона? — Знаешь, это такая фигура... Я почитал сценарий и понял, что надо воспользоваться. Хочется сделать Гапона нормальным человеком, убежденным в своей правоте. Да, он сдал списки террористов охранке, но он думал не о себе... "Домогаров, на площадку!" — позвал кто-то, и артист нырнул в террористическую историю. Встал у окна, и лампы операторов высветили совсем другие глаза — красивые, отчаянные, но отчего-то обреченные. Это был уже не Домогаров, а малоросс Гапон. Камера наехала и взяла крупный план. Зато режиссер Малюков сказал, что крупный план куда сложнее сделать, чем, например, взорвать дом. Именно так он и сделал в предыдущей серии, подтвердив репутацию человека, который умеет на экране делать экшн. Взрывы, пожары, бомбометатели — это все его. В Петербурге нашли выселенный дом на Фонтанке. Разобрали кирпичи в окнах первого этажа, застеклили, повесили рекламу образца начала века, зарядили пиротехникой и, попросту говоря, жахнули, да так, что часть незамысловатой декорации перелетела через Фонтанку. Слава богу, никого не зашибло — район все-таки был оцеплен, — но кусок штукатурки на "Мерседес" нового русского угодил. Правда, у него претензий к съемочной группе не было: то ли слишком богат оказался, то ли киноман. Кадр четвертый На часах — половина первого ночи. Жальче всех молодого артиста из театра Льва Додина, который три часа провел в ожидании ради того, чтобы войти в кадр, помолиться и выйти из него. Таково искусство кино: оно требует нечеловеческих жертв. Все устали и к тому же нервничают. Во-первых, так и не смогли найти священника, который проконсультировал бы съемочную группу по части соблюдения всех деталей: как бить поклоны, креститься, в каком порядке развешивать иконы... Но представители православной церкви в этот день категорически отказались по удивительной причине: картина в самом начале не была освящена. А во-вторых, мосты в Питере разводят около двух ночи, а это значит, что артист Домогаров, который остановился в гостинице на Черной речке, не имеет шанса заночевать в человеческих условиях. Пока операторы переставляли свет, артист Траугод травил театральные байки, чтобы разрядить обстановку унылого ожидания. Рассказывает про кошку Александринки по имени Сара Бернар. Так вот, если эта самая чистошерстяная Сара выходила на сцену, то садилась всегда точно посредине и, зараза такая, срывала аплодисменты, после чего удовлетворенно удалялась в кулисы. Народные артисты ненавидели Бернар, но ничего не могли поделать. В последний момент, как это часто бывает в России и ее кинематографе, все как-то само собой образовалось: и планы сняли какие нужно, и деньги заплатили за съемочный день. И Домогаров успел-таки перебраться через Неву до того, как красиво разъехались мосты, с тем, чтобы рано утром вылететь в Ялту, где ему предстояло стать не террористом, а борцом с ними — следователем Турецким в сериале "Марш Турецкого"...
