Самому известному
в России художнику пришлось дожить до 70, прежде чем вышел в свет альбом с монографией искусствоведа. Не потому, что не удавалось прежде издавать такие книги, нет. В моей библиотеке десять альбомов “Илья Глазунов” с текстом разных авторов. Все они написаны литераторами. Но нет среди них ни одного знатока живописи.
Теперь есть. Из Италии прибыл в Москву тираж нового уникального альбома “Илья Глазунов”, выпущенного издательством “Изобразительное искусство”. В нем 500 страниц и 660 репродукций рисунков и картин, портретов и пейзажей, эскизов декораций и проектов интерьеров, фотографий. Столько вмещал Манеж. Теперь они в одном альбоме.
Не гаснет свеча в душе, не слабеет рука, творящая яркие образы. Тому доказательство — сто новых картин и портретов. Нашлось в альбоме место для глазуновских интерьеров посольства России в Испании, дворца в Кремле, академии на Мясницкой. И для глазуновских декораций в Большом, берлинской и одесской операх, Еврейском камерном музыкальном театре. В нем автор сыграл роль главного художника, которую не решился исполнить соплеменник Юрия Шерлинга и Ильи Резника. Они остались с тех пор друзьями...
Роскошный полиграфический шедевр в муаровом переплете с золотым тиснением стал возможен потому, что явился попечитель — президент фирмы, возродившей Московский Кремль, Виктор Столповских. Работая с главным художником кремлевского проекта, он пришел к столь же решительному выводу, что и автор монографии, чьи слова хочу процитировать читателям “МК”.
На титульном листе означено неизвестное в Москве имя — Иван Грабарь. Пренебрегая академической сдержанностью в оценках, не дожидаясь времени, когда его герой услышит райские напевы, он сразу доводит до нашего сведения свой вердикт:
“Вот уже более сорока лет великий русский художник Илья Глазунов является властителем дум современников. Его выставки всегда были, есть и будут событием в жизни нашего общества. Выражая самосознание русского народа, Глазунов “всемирной отзывчивостью (по выражению Достоевского) принадлежит всему миру”.
Так еще о Глазунове никто из знатоков живописи не писал. Кто автор? Живущий в Париже искусствовед русского происхождения, родственник знаменитого Игоря Грабаря. Последнего представлять не требуется. Бросив при Сталине писать импрессионистские картины, этот мастер занялся реставрацией, музейным делом, историей искусства. Он побывал на первой выставке Ильи Глазунова, поздравил его с успехом и пообещал написать статью. Но не решился, потому что вслед за успехом началась кампания травли, которая длится по сей день.
Никому не известный студент Глазунов неожиданно нанес первый публичный удар по соцреализму — за несколько лет до знаменитой схватки художников с Хрущевым в Манеже.
Пришлось за триумф испить до дна чашу страданий: предательство учителя, обструкцию альма-матер, изгнание из родного города, ночевки на вокзалах и по чужим углам, хождение по московским котельным... Понадобились ходатайства Сергея Михалкова, похвала великого Сикейроса, заступничество Висконти, Феллини, профессуры Московского университета, жены посла Швеции, одним словом, широкой общественности Запада и Москвы, чтобы Глазунову дали перевести дух.
Под номером 391 я увидел в альбоме портрет Сикейроса с автографом: “Глазунов в потенции великий художник. Только потому, что он молод, глупо не признавать его. Я салютую ему”. Эта оценка дана в разгар кампании на уничтожение в родном отечестве. Тогда в Италии вышла монография о молодом русском, репродукции глазуновских картин появились в иностранных журналах. Одна из них попала на глаза Пикассо, и он передал в Москву привет бездомному автору. Другой титан, Шагал, пытался помочь устроить выставку в парижской галерее.
Впервые вошел в альбом портрет прекрасной Джины Лоллобриджиды. Она добилась у Екатерины Фурцевой, министра культуры СССР, разрешения на поездку московского друга в Италию. Тогда как наши титаны соцреализма не брали картины Глазунова на выставки, не принимали в Союз художников до 37 лет!
Если бы Глазунов смог собрать все разошедшиеся по земле образы, то пришлось бы выпускать многотомное собрание альбомов. Лица русских людей ХIX века — в иллюстрациях отечественной классики, тоже ставших классикой. Лица ХХ века в картинах и портретах современников. Он рисовал с натуры молодого Евтушенко с Ахмадулиной, тогда мужа и жены, молодого Вознесенского, Бориса Слуцкого, Анатолия Рыбакова — известных и забытых персонажей, которых встретил, оказавшись в Москве без кола и двора.
Тогда уже Глазунов разошелся во взглядах со многими сверстниками, как с писателями, так и с братьями-художниками, тяготевшими к “суровому стилю”, авангарду. С младых лет все его ответвления вызывали у воспитанника питерской Академии стойкую неприязнь, я бы сказал — ярость.
— Мы не должны следовать традициям абстрактного искусства, в котором нашла свое воплощение жажда разрушения величайших завоеваний человеческого духа, понятий народных и национальных”, — утверждал он в молодости. На том стоит и сегодня, когда “традиция” стала чуть ли не официальным искусством. За это сыплются на его седую голову удары кураторов “проектов” и блудных детей авангарда, выродившегося в конце ХХ века в “contemporary art”, “актуальное искусство”, акции и перформансы в чем мать родила.
“Настало время, когда обществу больше не требуется художник, который больше чем художник... Люди жаждут зрелищ. От идеологии и устрашающих проповедей они устали”.
А Глазунов не устал, борется каждой новой картиной за идеалы молодости. Стало быть, Илья Сергеевич обществу не нужен и галерея, которую решило открыть на Волхонке правительство Москвы, не нужна...
Так считает и куратор Мосгордумы по вопросам искусства, по всей вероятности, поклонник “contemporary art”. Его усилиями в минувшем году законодатели на Петровке зарубили ассигнования на ремонт небольшого здания, где Глазунов стремится выставить подаренные Москве сотни картин:
— Почему Глазунов должен быть в привилегированном положении? Третьяков, например, создавал галерею не на государственные деньги...
Так ведь не был живописцем Павел Михайлович Третьяков, фабрикант и миллионер. И Дума ему пошла навстречу, когда решил передать городу Москве собственное собрание... По вышеназванной причине увидеть пока картины, хранимые в подвале, можно в новом альбоме. Сюда попали маленькие холсты, впервые показанные на сенсационной выставке студента Института имени Репина по классу профессора и академика Иогансона. Люди потянулись к картинам, обладавшим магнетизмом. Чем они притягивали? Иван Грабарь отвечает на этот вопрос: “Дар художника-колориста превращает каждую работу в неожиданную радость для зрителя, и кажется, что этой радости удивления нет конца”.
Первый выход на сцену Глазунова отметили многие газеты. Критик “Московского комсомольца” “Глазунов, несомненно, очень талантлив и достиг большого мастерства, особенно в графике”. Его произведения “эмоциональны, он наполнил их большим внутренним содержанием”. Это сказано 6 марта 1957 года. Радовалась “первой встрече” с талантом газета Аджубея, зятя Хрущева, побывавшего на выставке. Не пожалела добрых слов “Литгазета”: “Нельзя не похвалить Глазунова за смелость, с которой он нарушил нелепейшее табу и вернул теме любви земную прелесть и поэзию чувств”.
Вернул Глазунов не одну “тему любви”. Он заглянул в глубины отечественной истории, в эпоху Андрея Рублева, Рюрика и Гостомысла. Первым посмел написать Христа и православных святых. В год столетия Ленина представил великого вождя и соратников в море крови. А Николая II с наследником — праведниками. Когда имя Солженицына страшились упоминать, поместил его портрет в “Мистерии ХХ века”. Из-за этой бесстрашной картины не открыли большую выставку на Кузнецком Мосту и чуть было не выслали за границу. Никто в ХХ веке не создавал картин, где, нарушая закон классицизма, в одном информационном поле, на одном холсте предстают персонажи разных стран и народов, предки и современники. Все эти картины-манифесты — на разворотах альбома. И три грандиозных реалистических полотна, которые удалось создать за всю жизнь, хотя мечтал о многих. “Дороги войны” — об отступлении армии в 41-м. Эту картину не допустили к защите за “пораженчество”. “Прощание” со старой Россией критики замолчали. Третья картина — “Разгром храма” — появилась вот-вот. И она не нашла своего Стасова...
Какой парадокс! С вернисажа на Пушечной ни один отечественный искусствовед не написал положительных рецензий. Неужели Илья Глазунов разучился рисовать? Но если бы такое случилось, то разве стали бы ему позировать Собчак и Нарусова? В альбоме видишь Феллини и Антониони, королей Испании и Швеции, премьера Индии, великого герцога Люксембурга, президентов Италии, Кубы... Разве заказывали бы портреты Брежнев, Громыко... Называю тех, кого встретил в альбоме. Неужели у всех названных лиц не нашлось дельных советников, неужели не порекомендовали бы они не позировать, если портретист являлся тем, кем его пытаются представить нам в либеральных СМИ искусствоведы и рецензенты?
Толпы людей заполнили шестой раз Манеж на рубеже XX и XXI веков. Чем можно объяснить триумф, выпавший на долю художника? “Глядя на его картины, — пишет Иван Грабарь, — начинаешь верить в возрождение России”. Вера, надежда и любовь были той тройкой, что мчала Илью Глазунова по жизни, придавали ему силы на тернистом пути в искусстве.
Чем больше популярность, тем яростнее критика, получившая свободу бичевания в годы разгула “актуального искусства” и рыночной демократии. Такой вот расклад: с одной стороны — миллион человек, побывавших на выставках в Москве (600 тысяч посетителей) и Питере (400 тысяч посетителей) в 2001 году. С другой — десяток искусствоведов, поливавших всю жизнь грязью. Есть у них теперь новый повод позлословить по случаю выхода альбома “Илья Глазунов”. Каждый лист под муаровой обложкой убеждает: художник — больше чем художник. Поэтому любит его народ. И травят “народные витии”.
