“Фантазия его создала. Промышленность ему покровительствует. Мода принимает. Прогресс поощряет. Гигиена советует. Медицина предписывает...” Девиз, опубликованный 100 лет назад, посвящен велосипеду. В истории этой машины был “золотой период”, пришедшийся на самый “хвостик” XIX века. Автомобиль тогда еще только-только был изобретен, а на фоне прадедовских конных экипажей “железный скакун” казался настоящим чудом техники.
В России их пробовали называть по-разному: “быстроног”, “колесарь”, “паук”, “костотряс”... и даже “чертопхайка”. В конце концов вкусы столичных жителей на сей счет определились. Петербуржцы наряду с распространенным уже словом “велосипед” предпочитали термин “самокат”, а москвичам приглянулось импортное словечко “бицикль”.
Первые велосипедисты на огромных — почти в рост человека — агрегатах-“пауках” появились в Златоглавой в начале 1880-х. Пешеходы их опасались, лошади шарахались в сторону, да и сами циклисты не слишком уверенно чувствовали себя посреди городской толчеи. Управлять “пауком”, сидя прямо над осью полутораметрового переднего колеса, довольно сложно. Самая мелкая канавка поперек дороги или камень покрупнее, попавшийся на пути, — и “костотряс” “взбрыкивает”, перебрасывая седока через руль. Полет на два-три метра гарантирован. “Взобравшись на “паука”, я испытываю то чувство, которое бывает при езде на норовистой, горячей лошади”, — признавался один из велосипедистов. Неудивительно, что, отправляясь даже в самые “пустяшные” поездки, циклисты обязательно брали с собой марлю и специальную кровоостанавливающую бумагу.
Правда, уже в начале 1890-х поступили в продажу “роверы” — машины с небольшими колесами одинакового диаметра (эта конструкция сохранилась и до сих пор). Их стали называть безопасными велосипедами, поскольку управлять такими бициклями гораздо легче. А появившиеся приблизительно в это же время “пневматики” — надувные шины — значительно уменьшили тряску при езде по ухабистым мостовым. (Заодно циклисты взяли за правило заканчивать письма друг к другу “фирменной” фразой: “Ваш до последнего прокола”.)
Поначалу велосипед считался предметом роскоши. Цена таких машин зашкаливала за 250 рублей. Молодежь — из числа “состоятельной части населения” — каталась по городу и окрестностям, вызывая среди публики самые разные эмоции. Многие были в оппозиции к новомодным штучкам, поэтому в книжных магазинах появилась брошюра “Что надо делать велосипедистам, чтобы заслужить всеобщие симпатии”.
Кто-то из велосипедистов попробовал ради удобства приезжать на богослужение в храм на бицикле. Но священник решительно пресек подобное “святотатство”, заявив: “Ездить на колесе, когда Творец дал человеку ноги для ходьбы, есть то же самое, что и самоубийство, и горе несчастному, который поддастся дьявольскому искушению прокатиться на велосипеде!”
Бурю страстей вызывало появление велосипедиста в деревнях. Остановили крестьяне как-то заезжего циклиста: “Да ты нешто человек, раз крутишь на двух колесах? Как же на такой дурынде можно ездить, если она без тебя и стоять-то не может?! Ну-ка, вот убери с нее руки — вишь, падает! Это значит, что все дело не в колесах этих, а в тебе. И ты, выходит, не человек вовсе, а нечистая сила!” После столь категоричного заявления аборигены надавали велосипедисту затрещин и предъявили ультиматум: отпустим тебя только за выкуп, равный цене полуведра водки... К счастью, на шум явился урядник и отправил всех “истребителей нечистой силы” в камеру. А мировой судья не только приговорил их к 7 дням ареста, но и провел “разъяснительную работу”: “Чтобы вы не думали, что велосипедисты — это “антихристова сила”, знайте, что я и сам езжу на велосипеде!” — и тут же, во дворе околотка, продемонстрировал свои навыки.
Совершенно неожиданный вывод сделали некоторые девушки “из простонародья”. Они стали... сочувствовать циклистам: мол, эти бедняжечки, видно, совсем поиздержались, если вынуждены покупать себе телегу не на четырех, а всего на двух колесах, которые вдобавок из-за нехватки денег на приобретение лошади приходится самим же и крутить!
Некоторые москвичи объявили циклистам настоящую войну. Извозчики, завидев на улице человека, едущего на “антихристовом колесе”, тут же норовили его “подкузьмить” — умышленно загораживали дорогу, теснили бедолагу к тротуарным тумбам и фонарям. Озорники мальчишки бросали в велосипедистов камни и палки, а иные “тургеневские барышни” нарочито не уступали им дорогу на перекрестках — “учили вежливости”. Особенно усердствовали дворники. Любой из этих блюстителей чистоты и порядка мог, ничтоже сумняшеся, ткнуть палкой метлы в колесо и “сковырнуть” ездока на землю — “чтобы не гоношился”.
Одним из самых популярных мест для катания была так называемая “аллейка”, проложенная по середине Петербургского шоссе от Тверской заставы до села Всехсвятского. Здесь некие “шутники” регулярно устраивали в сумерках диверсии: притаскивали на дорожку крупные камни, протягивали поперек тонкую проволоку... Иногда “педалирующая” (именно такой термин был в ходу) публика натыкалась на кучи гвоздей, острых черепков, стекляшек и прокалывала шины. (Это на самом деле было вовсе не бессмысленное хулиганство: таким образом пытались увеличить количество своих клиентов многочисленные веломеханики, устроившие вдоль “аллейки” палаточки по ремонту велосипедов.)
Бывало, проезду мешали попрошайки, пытающиеся остановить циклиста и получить от него подаяние. Среди нищенствующих появился даже особого рода “велосипедный промысел”: босяки норовили броситься под бицикль, изобразив себя жертвой наезда, и потом выцыганить у “виноватого” велосипедиста компенсацию “на поправку здоровья”.
Еще одной напастью для “самокатчиков” стали собаки. Чтобы отбивать атаки барбосов, циклисты использовали разные способы. Один из велосипедных “асов” рекомендовал отгонять псов с помощью нюхательного табака, который можно распылять им в морду миниатюрными мехами (такие продавались для обработки помещений против клопов). Другой “рационализатор” опубликовал указания: как ударить атакующего пса в челюсть вращающейся педалью... В продажу поступили специальные “велосипедистские” хлысты (они крепились прямо на руле) и миниатюрные револьверчики для распугивания назойливых бобиков (такую “стрелялку” можно было возить воткнутой сбоку в трубу руля).
Но не всегда антисобачье вооружение использовалось по прямому назначению. Иные горячие парни, мчась по улице, бойко щелкали хлыстами для устрашения прохожих — чтобы те попроворнее уступали дорогу. А уж если случалось дорожно-транспортное происшествие... В конце концов полицейское начальство запретило циклистам иметь подобные “спецсредства”.
Какой же русский не любит быстрой езды! И на велосипеде — тоже. Эта страсть приводила порой к печальным результатам.
“5 мая сего 1902 года крестьянин Богдецкий, проезжая на велосипеде по Садовой улице, сшиб с ног крестьянина Фофанова, которому причинены ушибы всего тела и повреждение правой руки”.
“Эмиль Ширле, сбивший с ног велосипедом своим переходившего улицу мещанина Ильичева, оштрафован мировым судьей на 15 рублей, а в случае несостоятельности упомянутого ответчика — к пребыванию его под арестом на двое суток”.
Последствия ДТП могли быть и куда более серьезными для неловкого циклиста. В 1892 году, например, некий “спортсмен” мчался по Петербургскому шоссе и сшиб девочку, которую даже пришлось отправить в больницу. Мировой судья, рассмотрев дело, вынес приговор: циклист должен заплатить 100-рублевый штраф в пользу отца пострадавшего ребенка и вдобавок еще отсидеть 3 недели в кутузке!
Не избежали велосипедных аварий даже некоторые знаменитости. В один из весенних дней 1894 года писатель В.Короленко спокойно ехал на бицикле, и вдруг на него налетел экипаж господина Арапова. В итоге велосипед оказался изуродован, сам Короленко получил перелом ноги.
А вот это уж, что называется, ни в какие ворота: 13 июля 1896 года один из велосипедистов, проезжая в нетрезвом виде по Стромынке, наехал на городового...
У циклистов был вариант “загреметь на нары” и по иным причинам. Осенью 1897 года двух горожан, ехавших по Москве в поздний час без зажженного фонаря, задержали ночные сторожа. По приговору суда обоим влепили штраф в 20 рублей, замененный — по причине финансовой несостоятельности — недельным (!) арестом.
Весной 1890 года появился приказ “О недопущении езды на велосипедах по улицам Москвы”. В документе, подписанном генерал-губернатором, катание на “костотрясах” по наиболее оживленным улицам признавалось крайне опасным, а потому “сверху” указали, чтобы велосипедная езда допускалась лишь “в загородных и отдаленных от центра местах”. На городской территории таких мест было названо совсем мало, а кроме того, даже здесь циклисты могли появляться лишь в определенные часы. С 5 до 11 утра разрешалось проехаться по дорожкам в Петровском парке, в Сокольниках, в Петровско-Разумовском... С 6 до 8 утра к услугам господ циклистов были городские бульвары (вот только желающих совершать там прогулки находилось немного: ведь именно в эти часы бульвары подметались, и над их аллеями стояли столбы пыли!)... Особым пунктом были прописаны “правила хорошего тона” при встрече велосипедиста с гужевым транспортом: “В случае беспокойства лошади от появления человека, едущего на велосипеде, последний обязан остановиться, сойти с велосипеда и по возможности спрятать его от испуганной лошади”.
Два года спустя список “велодоступных” улиц был несколько расширен, но зато Дума издала обязательное постановление, согласно которому, “езда по городу допускается... для лиц, получивших на то разрешение из городской управы. Разрешение это должно выдаваться ежегодно управою лишь лицам, свободно умеющим управлять велосипедом”. Сдача экзаменов “на права” происходила еженедельно по вторникам прямо во дворе дома московского обер-полицмейстера. В комиссию входили 3 человека во главе с одним из высших полицейских чинов города. Упражнения были такие: 1) сесть на велосипед и уверенно тронуться с места; 2) выполнить “восьмерку” на площадке размером 6,5х4 метра; 3) быстро затормозить и соскочить с велосипеда. Вы скажете — элементарно? А вот и нет! Сдавали “вождение” далеко не все, скажем, 12 апреля 1895 года из 24 экзаменовавшихся трое не справились с заданием, а 19 апреля “провалилось” уже пятеро из 27 претендентов... Счастливчики, выдержавшие “проверку боем”, получали специальные билеты на право езды по Москве и жестяные номера, которые надо было крепить под седлом и спереди на раме.
Запреты на езду по городу на велосипедах сохранялись до октября 1904 года. Но, несмотря на все сложности, количество “педалирующих” москвичей возрастало. К осени 1895 года, например, “велоправа” получили 2110 человек, в числе которых купцов — 416, мещан — 504, дворян — 212, крестьян — 97, инженеров — 41, врачей — 21, артистов — 12, свободных художников — 6, князей — 5, а вот графов, баронов и... фельдшеров — всего по одному...
В 1899 году московский почт-директор обратился в Думу с ходатайством разрешить организацию доставки адресатам корреспонденции на велосипедах. Ради этого были приобретены за казенный счет особые 3-колесные машины с металлическим ящиком для перевозки писем и бандеролей. Велопочтальоны прошли курс обучения езде, им было предоставлено исключительное право колесить на своих агрегатах даже по тем улицам, где всем прочим циклистам кататься строжайше запрещалось. К концу 1900 года “почта на колесах” обслуживала адресатов в районе Охотного Ряда, Тверской, в Кудрине, на 1-й Мещанской, на Пятницкой...
“Дорогое удовольствие” — велосипедистам все время приходилось об этом помнить. Желающих “умыкнуть” двухколесную машину в Первопрестольной было немало. В газетах столетней давности часто мелькают заметки о том, как где-нибудь на глухой дорожке очередного циклиста подкараулила “шайка оборванцев” и попыталась отнять велосипед. Или еще более типичный случай: приехал человек в гости или на работу, оставил свой “педальный транспорт” в подъезде рядом со швейцарской, через некоторое время возвращается — а велосипеда нет! И спросить за пропажу не с кого — местный “секьюрити” твердит, что следить за “господскими машинками” не обязан. (В мае 1901 года с подачи одного из пострадавших вопрос о велосипедных кражах обсуждался даже на заседании правительствующего Сената, который вынес решение о том, что дворники и швейцары все-таки должны присматривать за велосипедами, оставляемыми в подъездах.)
Находились и более изобретательные “экспроприаторы”. В 1896 году содержатель велосипедной мастерской Семен Ильин подал заявление в полицию: мол, пришел к нему молодой человек, назвался Петром Николаевичем Петровым, проживающим в Сокольниках, на даче Попова, и сказал, что хочет купить велосипед. “Только я перед тем должен его опробовать. Вот извольте получить с меня рубль за прокат”. После этого выбрал одну из машин, сел на нее и... бесследно исчез. Названный Петровым адрес, естественно, оказался ложным.
И еще о “велосипедном богатстве”. Первая “финансовая пирамида” появилась в России сто лет назад именно в связи с распространением моды на “самокаты”. Некая торговая фирма разместила в газетах броскую рекламу: “Новый велосипед-пневматик — всего за 50 рублей!” В пояснениях указывались условия столь дешевой покупки: нужно заплатить этот самый “полтинник”, получить специальный талон и затем привести еще пятерых желающих приобрести бицикль на тех же условиях, лишь после этого человек мог стать владельцем заветного велосипеда... Надо ли говорить, что судьба у этой прадедовской “пирамиды” была та же, что и у ее современных аналогов? Уже через несколько недель фирмачи, осчастливив дешевыми “великами” лишь немногих “зачинателей”, благополучно исчезли со всеми денежками.
Поначалу велосипед считался исключительно мужским увлечением. Сама конструкция “железных коней”, казалось, делает невозможным их использование для слабого пола: ну, сами посудите, разве может женщина “из приличного общества”, одетая в длинное платье, на виду у всех задирать ногу, чтобы усесться в седло какого-нибудь там “Гумбера”?! Это же прямое оскорбление общественной морали!..
Сохранилось имя первой московской велосипедистки. В 1888 году ею стала Елена Абрикосова. Вслед за ней некоторые особо отчаянные барышни на собственный страх и риск осваивали езду на “роверах” и катались на них в публичных местах “нелегально” — переодевшись в мужской костюм. Правда, несколько позднее выход из положения вроде бы нашли. Представительницам прекрасного пола предложили кататься, сидя на бицикле “по-дамски” — то есть боком, и крутить педали одной ногой!
Положение изменилось после того, как в продажу стали поступать дамские бицикли с открытой рамой. Время от времени среди столичных циклистов, сдающих экзамены на получение “велосипедных прав”, можно было увидеть и какую-нибудь барышню. В 1895 году разрешение на право езды по городу получили 35 женщин.
Велосипедная дискриминация “по половому признаку” сохранялась еще довольно долгое время: уставы всех московских велосипедных клубов разрешали принимать в действительные члены только мужчин. Это не мешало, впрочем, появлению в литературе нового “романтического” образа — юной красавицы циклистки. Сочинители вовсю использовали подобные персонажи в рассказах и повестях. А артист Р.Чинаров даже написал для театра Корша водевиль под названием “Любовь на колесе”. (Декорации изображали “аллейку” за Тверской заставой; сюда приезжают на бициклях двое влюбленных, которым обстоятельства все время мешают объясниться в своих чувствах...) Спектакль играли сам автор и некая госпожа Колосова. Они лихо разъезжали по сцене на велосипедах, и публика с замиранием сердца следила: не наскочат ли актеры ненароком на суфлерскую будку.
А летом 1902-го в Москве можно было наблюдать “апофеоз циклизма” — велосипедную свадьбу. Жених, шафер, гости — все прикатили в храм на бициклях (невеста в белом платье ехала со своим шафером на тандеме). После венчания свадебная процессия на тех же “железных скакунах” двинулась к дому родителей новобрачного — пировать.
