На “Мегахаус-Fest” летом 2004-го музыканты концептуально приглашаются по двум критериям: либо это совсем “свежая кровь” — группы, появившиеся и толково проявившие себя аккурат за последний год, группы, имеющие авансы на обнадеживающее будущее; либо звезды, пережившие за минувший год натуральное “переливание крови”. Отчего такой расклад? Застой в крови, как известно, ведет к образованию тромбов, инсультам и разновсяческим помешательствам. А творческо-рокерские тромбы и замешательства — явление гораздо более печальное, чем физические. Оттого в Лужниках будем разгонять кровь-кровушку.
Чичерина
прорывает кольцо блокады, творческо-материально-моральной, в которое попала, точнее, была заключена, несколько месяцев назад — после выхода альбома “ON/OFF”. Уволив свой прежний менеджмент и расставшись с несколькими музыкантами, Юля вдруг столкнулась с кучей невиданных доселе проблем. Допустим, она теперь не может самостоятельно играть концерты — поскольку у кого-то имеются некие контракты с бумажками и печатями на их, концерты, проведение. Ей, мол, не принадлежит больше собственный интернет-сайт, и чуть ли даже не на собственную фамилию (она же название группы) кто-то уже успел оформить некие, едва ли не авторские права. Московские клубы, говорят, зашуганы бывшим менеджментом артистки и боятся ставить ее в программы, невзирая на немалый на девушку спрос. Юля же жизнестойко начхала на все злобливости и угрозы и репетирует с совсем новыми музыкантами новую программу, которую, собственно, и покажет на “Мегахаус-Fest’е” 27 июня.
— Получается, в Лужниках будет первый выход на широкую аудиторию твоей новой “металлической” группы?
— Получается так. Новые музыканты раньше, правда, играли хэви-метал. Вместе мы уже сделали три новые песни. К осени соберется материал для следующей пластинки.
— А ты по концертам соскучилась?
— Да как-то не особо. Я, честно сказать, к концертам-то не очень: толпятся все, орут. Но музыканты вот мои очень рвутся.
Хотя у всех за время “блокады” появились новые разносторонние увлечения.
— Вот Дрофф сел у нас на велосипед. В Яхроме был такой “Звездный заезд”: надо было три километра проехать, и за это велик дарили. Ну Дрофф и проехал. Не самый навороченный, конечно, велосипед: для кантри-кросса. Такой и по трассе хорошо идет, и по тропам. Дрофф теперь прямо не слазит с него: по двенадцать часов мотается, с утра до вечера, на рыбалку ездит... А то все время сидел за компьютером, погулять даже не выходил. Теперь на бодряках сплошных.
— Да и ты тоже, я смотрю, не скучаешь!
— Да, вот в Тунис съездили с экстремалами. Там с джиперами и кайтерами (багги и доски с воздушными змеями, катаются по песку, по волнам, по любой скользящей поверхности) мы все облазили: на море были, потом поехали в пустыню, потом на соленое озеро — на таких трехколесных тележках под парусом по нему носились.
— По соли, что ли?
— Там белая высохшая масса, полупесок-полупыль. Видели там миражи. В Сахаре видели живые декорации из старых “Звездных войн”. Гоняли на джипах по пустыне. Испугали верблюда, и он скинул бабку какую-то, немецкую туристку, с себя. И она сломала два ребра. Погонщик хотел полицию вызывать: зачем дали частным лицам напрокат джип без водителя!
— Ну ты прям экстремальщица какая-то! На охоту ездишь, я слышала.
— На уток ходили. В егерское хозяйство. Но никого не подстрелили. Прикольно там очень: лошади живут, еноты, фазаны — полно разного зверья. А мы вот тоже занялись нынче животноводством: купили двух аксолотлей, черного и белого. Это такие типа личинки южноамериканские — сажаешь их в аквариум, они со временем могут, если захотят, в ящеров превратиться. Странные такие звери. С глазами, с ногами, с жабрами смешными. Сидят и не двигаются. Вот мы уехали в Тунис: а черный у белого за это время ногу отгрыз. А прочие рыбы, что в аквариуме были, вероятно, на него озлобились за это и сожрали черного напрочь. Теперь белый один, но счастлив: ждет, пока нога новая отрастет (у этих аксолотлей все части сами по себе регенерируются). Вот так: добро всегда побеждает зло.
Певица Бучч
аккурат к “Мегахаусу” пережила подлинное перерождение — как творческое, так и человеческое: ибо начала САМА ПИСАТЬ МУЗЫКУ. Первый плод Лениных усилий — весьма красивая песня “Не дали”, аранжированная модным питерским саунд-мастером Андреем Самсоновым, уже полезла вверх потихоньку в радиочартах (допустим, дружественного нам радио “Максимум”).
— Лен, а ты вот любишь играть концерты?
— Просто обожаю.
— А почему так: одни музыканты их, концерты, любят, другие — не слишком? С чем это связано?
— Вероятно, с их количеством. Есть, допустим, легенда, что человек, отыгравший столько концертов, сколько Земфира с момента выхода первого альбома, вообще не утомиться физически не может. И не послать все это на фиг, хотя бы на какое-то время. Какой бы музыкант ни был любитель концертов, если ты играешь их по 20—25 в месяц, то, наверное, с катушек-то съедешь все равно. В моей практике такого количества еще, конечно, не было: играем по 4—6 в месяц, вполне щадящее количество, которое позволяет каждый следующий концерт очень сильно хотеть. Но мне хочется почувствовать такое состояние — после 25 концертов. Думаю, скоро почувствую.
— Отчего же? Переживаешь сильный подъем, ждешь набега гастролей, бешеного спроса?
— С одной стороны, завиральные заявления делать глупо, с другой — я понимаю: сейчас благоприятный период для меня наступил.
— А год назад была депрессия. Аж с психосоматическими реакциями: худела, бледнела... Ничего не клеилось, песни никто не брал...
— Был такой период. Очень хорошо быть музыкантом, потому что все свои периоды можно помечать песнями. Моя же отличительная черта — живучесть. Я в любой ситуации найду выход, который кому-то другому, может, и в голову не придет.
— Выход из творческо-личностного кризиса ты нашла грандиозный: начала сама писать музыку (раньше — только слова). Когда музыкант сам пишет себе песни, он ведь обретает полную независимость и настоящий смысл жизни (исполнять ведь чужое — в этом какая-то неполноценность)... Но как этому можно научиться? Ведь либо дано, либо нет!
— Если человек талантлив, то он обычно талантлив разносторонне. И, значит, совершенно нет труда научиться делать то, чего ты никогда не делал. Вот я профессиональный тележурналист. Но предположить, что буду петь в ноты, хотя бы точно, не говоря уж хорошо и собирая зал, было тоже ведь сложно вначале. Короче, если ты вообще к музыке способен — значит, можешь ее и писать. Если не боишься чего-то или если тебе не лень. Надо не бояться, что первые твои пробы ученические полгода или год могут быть отстойными. Но дальше будет уже получаться. Когда руда отходит — скорее всего выходит золото уже.
— А чего ты сразу-то сама не начала? Зачем нужен был первый альбом чужих песен, чего было мучиться по этому поводу, впадать в депрессии, когда вполне возможен, как сейчас, вполне приличный альбом песен собственных?
— Мне было страшно. В жизни много было чего-то, от чего мне было страшно когда-то и нестрашно сейчас. Например, когда пять лет я была журналистом в программе “Время”, мне казалось, что я отличный наемный работник, но никогда не смогу сама ставить себе задачи. Если не будет над головой какого-то человека, говорящего: вот сейчас поедешь сюда, а завтра туда (командировки) и сделаешь вот так вот. Мне казалось, я сама по себе не смогу. Представить, что буду вставать с утра и придумывать, что буду делать сегодня, завтра и т.д., казалось, невозможно. И половина человечества так вот ни на что никогда и не решается, потому что думает: кто-то может, да, а мы — нет. Вопрос стереотипов: во что сам веришь про себя.
— И как же ты научилась писать музыку? Ведь вот говорят: божественное провидение, когда в полузабытьи, в неадеквате, во хмелю тебя торкает, и строчишь на огрызках салфеток...
— Меня тоже долго мучило: почему у меня не так...
— То есть ты специально не пыталась обожраться наркотой или там набухариться и ловить ливанувший поток сознания?
— Проблема в том, что все психоделические опыты у меня не идут. Я даже траву курить не могу — начинаю дохнуть от этого. Но меня мучило: почему на меня не напрыгивает ночью вдохновение и ничего со мной случайно и внезапно не случается? Почему мне сначала надо придумать, как я это сделаю, — и потом это сделать?
— То есть ты вырабатываешь алгоритм? Проявляешь абсолютную рациональность: просыпаешься утром и прописываешь себе на листке бумаги, как ты напишешь сегодня песню?
— Ну не надо так уж, как у Сальери: алгеброй разъять гармонию. Тут вопрос: хочу или нет. Если хочу, я сделаю. И это довольно просто. Я накупила себе компьютерных музыкальных программ и довольно быстро их проштудировала. Но не все. Половину их не освоила, но все равно пытаюсь в них писать. И когда садишься за клавиши и компьютер — словно к чему-то присоединяешься, и все само собой приходит.
— То есть ты вызываешь ответную реакцию космоса?
— Да, в этом сознательного очень много. У меня нет такого гигантского самогонного аппарата, через который мои эмоции проходят: где из сложных чувств, борьбы, гниения, радости, счастья, опять борьбы, опять гниения — раз, и вышла песня. У меня лично сейчас короткая дорога: здесь зажег — а вот здесь она, песня, вышла.
“7Б”
выпустили месяц назад свежий альбом “Инопланетен”. Для “7Б”, которых кто-то помнит по “Молодым ветрам”, скажем, это совершенное “ино”: пластинка напичкана и утрамбована кучей электронных наворотов и запаяна в модные аранжировки, осуществленные под руководством затейливого худрука коллектива Ивана Шаповалова. Худрук же осуществил съемку двух роликов на песни с альбома: “Я — Любовь”, где солиста Демьяна, шагающего в тюремной робе, бесконечно расстреливают, а он все равно живой (один из лучших клипов, без дураков, 2003 года) и “Инопланетен” — где вместо Демьяна просто телевизор с шумами и помехами, трещащий горизонтально-вертикальной разверсткой. Ввиду концептуальности видеоряда последний клип ни на один канал не взяли, зато другую песню группы — “Viva!” — выбрали гимном сборной России, отъезжающей на чемпионат Европы по футболу. “7Б”, стало быть, как группа поддержки также отъехала нынче в Португалию (где, кстати, сейчас пребывает и другой пламенный рок-герой, футбольной фэн — г-н Вячеслав Петкун). Орет на трибунах и набирает всеразличных эмоций, дабы выпустить их горяченькими на сцене “Мегахаус-Fest’a”.
“Токио”
заявили “Мегахаусу”: “Теперь мы точно знаем, какими мы должны быть. Скоро об этом узнают ВСЕ!” С таким настроем Ярослав Малый, двухметровый солист-вокалист группы, и отвалил в город Лос-Анджелес что-то там записывать-переписывать с серьезными американскими дяденьками — саунд-продюсерами (к 27-му обещал вернуться).
Вообще же у “Токио” на повестке дня новый, “совершенно не такой” альбом, который запланировано закончить к осени. Жизнь участников группы тем временем как-то резко изменилась: они напрочь перестали тусовать-зажигать, закрываются-шифруются в секретной студии от окружающего мира и былых друзей-подружек, что-то такое тайное мутят, репетируя по 12 часов кряду. Осенью хотят дать некий грандиозный концерт с симфоническим оркестром и какими-то волшебными светопреломляющими декорациями-зеркалами. Пока же дадут концерт на “Мегахаус-Fest’е”, где, возможно, чуток приоткроют завесу своей таинственности-то...
