— Если хотите увидеть своего внука живым, приезжайте не позже завтрашнего утра! — голос в телефонной трубке был незнакомым, глухим. — Запоминайте адрес!
— Уже поздно, я не успею, — пролепетала перепуганная бабушка. Но на том конце провода уже положили трубку.
Она поймала машину и помчалась в Москву сквозь морозную декабрьскую ночь. Когда поднималась на третий этаж мрачного серого дома, колени дрожали так, что она еле держалась на ногах.
...Полуторагодовалый внук Ромка сидел на раскладушке неподвижно, глядя в одну точку. Бабушка схватила его в охапку и бросилась прочь из квартиры. За всю обратную дорогу ребенок не издал ни звука.
Залитый зеленью поселок Первомайский, что в Тульской области, встретил меня задумчивым летним дождем. Я не могу представить, как выглядит Первомайский в солнечную погоду. Потому что у человека, к которому я приехала, на сердце теперь всегда дождь.
Любовно обихоженная квартирка в ветхом двухэтажном доме. На креслах и диване — детские книжки и игрушки. У окна пианино “Родина”, немолодое, но внушительное. А на стенах, друг напротив друга, — два портрета. Два ясных, красивых лица. Фотография юноши перечеркнута по углу лентой черных кружев. На портрете девушки нет траурной каймы. Хозяйка квартиры, Татьяна Алексеевна Зиновьева-Эльпорт, до сих пор ждет, что ее дочь Наташа вернется домой.
* * *
Поначалу жизнь многообещающе улыбалась Тане Зиновьевой. Детство было таким же светлым и красивым, как знаменитая Ясная Поляна, где она родилась. Было аристократическое воспитание в советской семье: ее бабушка, происходившая из дворян, в революцию лишилась своего огромного фамильного дома — новая власть отдала его под дворец пионеров. Бабушка посчитала, что это справедливо.
Была музыкальная школа по классу скрипки в соседнем с Ясной Поляной Первомайским, куда перебрались Зиновьевы. Учителя наперебой твердили о таланте юной скрипачки.
Была любовь, замужество — все как положено. Она хотела прожить с мужем долгую и счастливую жизнь, но — не получилось. Татьяна осталась одна с годовалой дочкой Наташей. Чтобы не поддаться тоске, начала писать песни. Тогда же пошла работать музыкальным работником в поселковый детский садик — чтобы быть рядом с Наташенькой. На этой должности в детском саду она работает по сей день — вот уже тридцать лет. Татьяна всегда мечтала руководить большим детским хором. Чтобы музыка гремела, разливалась, захватывала все вокруг… У нее и появился хор — малышей из детсада. Пусть не самый сильный и многоголосый, зато любимый. Зато есть кому петь ее песни.
Второй брак стал бегством от пустоты и одиночества. Татьяна очень хотела еще одного ребенка. И родила сына — Семена, Семочку, мальчика, похожего на ангела. И то, что семья опять не сложилась, теперь уже было не так важно. Теперь у нее были замечательные дети, был хор, были песни… Наташа и Сема стали смыслом ее существования.
“Дети мои — они лучистые, улыбчивые. Наташа закончила музыкальную школу, Сема тоже учился музыке, но его больше привлекала техника: он магнитофоны собирал, в доме абсолютно все починить умел. Всем помогал — за весь класс мог неделю полы мыть, соседям мусор выносить и ничуть этого не стеснялся. Очень теплый, ласковый мальчик… И Наташа — добрая, отзывчивая. Я горжусь своими детьми...”
Она то и дело сбивается с прошедшего времени на настоящее. Для нее ее дети живы до сих пор.
Я смотрю на фото юной Татьяны. Доверчивый сероглазый взгляд — настоящая русская красавица. Она только что окончила музыкальное училище. Она влюблена и любима. Будущее рисуется в ее воображении самыми радужными красками. Эту свою фотографию да детскую скрипку-четвертушку Татьяна Эльпорт бережно хранит — как обломки мечты о прекрасной жизни. Такой жизни, какой на самом деле нет.
* * *
Говорят, дочери часто повторяют судьбу своих матерей. У Наташи личная жизнь тоже не задалась с самого начала. Раннее, со школьной скамьи, замужество закончилось столь же ранним разводом, оставив после себя горький привкус обиды и дочь Лерочку. Поспешный второй брак, гражданский, и тоже неудачный, и тоже с продолжением — в лице маленького сына Ромки. Но на этом сходство судеб матери и дочери закончилось. То ли Наташа не выдержала груза свалившихся на нее разочарований, то ли не оказалось в ней того несгибаемого стержня, который есть у Татьяны… Появились какие-то странные, сомнительные знакомые, друзья. Очередной молодой человек позвал ее на заработки в Москву.
— Что за заработки, зачем?! — допытывалась мать, чуявшая недоброе. — Не надо тебе никуда уезжать!
Но сделавшаяся в последнее время скрытной дочь молчала. Только однажды утром повела, как обычно, в сад маленького Рому — и не вернулась. Не оставила ни адреса, ни телефона. Это случилось в июне 95-го года. Татьяне, сбившейся с ног в поисках дочери и внука, не удалось узнать практически ничего. Кто-то видел, как та садилась с ребенком в какую-то машину, — вот и все…
А в конце сентября Лере исполнялось пять лет. Как у них издавна повелось, на день рождения собралась вся семья, и первый раз с ними не было Наташи, и это было непривычно и страшно.
Когда в дверь позвонили, Татьяну как током ударило. На пороге стояла Наташа. Она приехала поздравить дочь, привезла ей в подарок дубленку и игрушечного лохматого ежика.
— Где ты была, Наташенька?! И где… где Рома?
— Мама, все будет хорошо. Я прошу тебя: ничего не пытайся разузнать, иначе нам всем будет хуже. И не волнуйся, мы скоро вернемся, мы будем вместе, я все тебе расскажу, но потом, — только и сказала ей дочь.
— Ты снова уезжаешь?!
— Мама, мне надо…
“Я чувствовала, что происходит что-то страшное, но не знала, что делать. Наташа была очень напряжена, я никогда не забуду, какие у нее в тот вечер были потухшие, безумно грустные глаза… Может быть, я поступила неправильно, наверное, надо было вцепиться в нее, не отпускать, поехать следом. Но я не нашлась, растерялась...”
Наташа уехала в ту же ночь. Больше ни мать, ни Лера ее не видели.
* * *
В декабре того же года поздно вечером дома у Татьяны Алексеевны зазвонил телефон.
— Ребенок Рома — ваш? — спросил незнакомый женский голос. — Если хотите его забрать, приезжайте по такому-то адресу — но не позже, чем к завтрашнему утру.
— Кто вы? А если я не успею до утра?..
Женский голос не стал отвечать на ее вопросы, прервавшись короткими гудками.
Эту ночь она помнит фрагментарно. Как поймала машину и помчалась по названному адресу в Москву. Как плутали по темным ночным дворам, ища нужный адрес, как гулко звучали шаги на лестнице в том подъезде... Промежутки между отдельными “кадрами” заполнял липкий, физически ощутимый ужас.
В темной, заваленной к аким-то хламом комнате сидел на раскладушке Ромка и не шевелился.
— Как он попал к вам?.. — прошептала Татьяна.
Молчаливая женщина только показала ей записку с их телефоном:
— Это было в его курточке.
— А где моя дочь? — спросила Татьяна у молчаливой женщины.
— Я ничего не знаю. И не советую вам слишком интересоваться этим. Скажите спасибо, что нашли внука...
Дома мальчик долго приходил в себя, вздрагивал от каждого громкого звука. Ничего рассказать он, полуторагодовалый, разумеется, не мог.
А через некоторое время ей пришло анонимное письмо, в котором говорилось, что Рома едва не стал жертвой организации, занимавшейся поиском детей для трансплантации органов. Состояние страха, в котором она жила все последнее время, превратилось в ступор, лишило сна, отрубило волю. Она даже не смогла вспомнить адреса той квартиры, когда нашла ребенка.
— Знаете, сколько людей пропадает ежегодно?.. — сказали ей в местном ОВД.
Наташу объявили в розыск. На этом все закончилось.
“Может, я недостаточно активно искала ее. Может, надо было стучаться в разные двери, требовать, добиваться... Но я жутко боялась за Ромку и Леру. Боялась повредить Наташе. Словно ватная сделалась от этого страха. У меня дома еще долго иногда раздавались телефонные звонки. Я снимала трубку — а там молчание. Я говорю: Наташенька, дочка, это ты? Но в ответ — тишина...”
С тех пор прошло девять лет. Вот уже девять лет, как самая дорогая вещь для Леры — лохматый желтый еж, которого ей подарила мама.
Татьяна Алексеевна вытирает покрасневшие глаза и неожиданно предлагает: “Хотите, я вам спою?”
“Ах, деревенька, не больша, не маленька, домик, крыша, три ступеньки, кошка на завалинке…” И словно солнышко выглянуло из-за туч. Хотя тучи плотно затянули небо — ни единого просвета. В самые тяжелые, в самые безнадежные моменты жизни ее спасала музыка.
* * *
Неправда, что снаряд не попадает дважды в одну воронку.
“Я часто думаю: почему так получилось, за что мне это?! Я старалась всем помогать... Стариков всегда очень жалела и детей. И молодых — которые пытаются справиться с этой жестокой жизнью. А у них не всегда получается”.
Сын Татьяны Алексеевны, Сема, был совсем молодым. Работал токарем на химкомбинате, готовился поступать в тульский техникум. Его любили все, кто знал.
В августе 2000 года он вместе с ребятами из бригады после работы зашел в небольшой сквер попить пива: на химкомбинате выдали зарплату. Потом ребята остались, а Сема собрался уходить — дома ждала мама. По перелеску надо было пройти всего-то 300—400 метров... Бездыханное тело нашли случайные прохожие, из местных жителей, которые с трудом узнали парня. Они же дотащили его до дома.
“Я знаю бандитов, которые избили и ограбили сына. Они тоже местные, многим зло причинили. Но я не стала мстить — не хотела, я в то время ничего уже не хотела...”
Семен долго лежал в больнице, мучился страшными головными болями. В начале октября его отпустили домой на выходные.
— Прости меня, мамочка, за все! — сказал он ей в тот день.
— Что ты, сынок, все будет хорошо, мы справимся…
А назавтра он принял целую пачку таблеток, которые ему давали для обезболивания. Доза оказалась смертельной. Татьяна Алексеевна считает, что сын сделал это сознательно: не мог больше терпеть боль.
Ему было 19 лет.
“Домик, крыша, три ступеньки, кошка на завалинке…”
Семы не стало 4 октября. А 5-го Татьяна Алексеевна целый день ходила по комнате из угла в угол... и написала песню. Иначе она просто не смогла бы пережить этот день. А жить было надо — чтобы растить внуков, Ромку и Лерочку. Они оставили ее на этой земле. Раньше у нее было двое детей. Теперь — двое внуков.
А песню она написала о сыновьях. И посвятила ее морякам с подводной лодки “Курск”, затонувшей летом того года. Эту песню пели на присяге в Первомайском кадетском корпусе.
“Я смотрела на этих мальчиков, и у меня сердце замирало от страха за них. Как же надо беречь детей! Я к своим внукам очень строго отношусь, но не потому что такая злая, а потому что боюсь: как бы с ними чего не случилось. Ведь те, кто уходят молодыми, — они самые чистые, добрые, доверчивые. Таким труднее всего одолеть жестокость мира…”
Она не знает, сколько песен написала за свою жизнь, — не считала, но думает, что несколько сотен.
— Вы их предлагали кому-нибудь?
— Нет… Я никуда не выезжаю из Первомайского. Да и зачем? Вот ребятишки мои из садика их поют.
Она смущенно улыбается. А песни у нее действительно замечательные. Чистые и добрые. Они ведь тоже ее дети.
* * *
“Жестокие люди иногда Лерочке такие вещи говорят про мать… Что она их с Ромкой бросила. Я ее прошу: Лера, не верь! Всякое бывало, мы же все живые люди, правильно? Но она так любила своих детей и никогда бы их не бросила. Я говорю: Лера, если бы мама только могла, она бы ползком к вам приползла!
Но все-таки… Знаете, я вот постоянно думаю: может быть, Наташа еще вернется? Мне говорят: получи свидетельство, выпиши ее из квартиры, зачем платить лишнее... А я не хочу. Я жду свою дочь. Мало ли что могло случиться… Я и сына тоже жду: в душе-то все осталось, и даже там, куда я хожу к нему посидеть на скамеечке, я не верю в то, что произошло. У меня подруга ходила в монастырь, к одному монаху, — он ясновидящий, и он сказал, что Наташи нет в живых… Но это не значит, что я ему поверила. Знаете, я просто очень скучаю, так скучаю по своим детям! Может, ваша газета поможет что-нибудь узнать о Наташе?..”
Лера и Рома тоже ждут мать. Как-то бабушка спросила внучку:
— Что тебе подарить на день рождения?
Лера задумалась, начала было перечислять… Потом прервала сама себя:
— А вообще-то я хочу только одного: чтобы приехала моя мама.
— Я тоже об этом мечтаю, — призналась внучке Татьяна Алексеевна. — Мы будем ее ждать.
Мы просим откликнуться всех, кому хоть что-нибудь известно о судьбе Натальи Мачульской (в девичестве Барановой).
