Нынешнее время — время терактов, заказных убийств, аварий и катастроф — обесценило самое главное, что есть у человека, — жизнь. Мы уже привыкли, что смерть всегда рядом, и она больше не воспринимается как трагедия.
Репортеры “МК” решили посмотреть смерти в глаза, чтобы вспомнить — как страшно и беспощадно она выглядит. А проводниками по миру мертвых мы выбрали тех, кто встречает в своей жизни покойников чаще, чем живых. Это они после автомобильных аварий — с помощью гипса, глины, ваты, алебастра и воска — восстанавливают форму искалеченных и изуродованных тел. При выстреле в упор — “собирают” по фотографии лица. А также переносят трупы, моют их, раздевают, зашивают тела после вскрытия...
Каково быть санитаром морга, мы узнали на собственной шкуре, отработав полную 12-часовую смену в патоморфологическом отделении одной из столичных больниц. Наравне с прозекторами мы рисковали подхватить туберкулез и гепатит. Официально наша зарплата в день составила 70 рублей. Но благодарные родственники того покойного, которого мы “обслужили”, при выдаче тела предложили в качестве добровольного подношения 2 тысячи целковых...
Деньгам этим никто не завидует. Оплата, как говорится, по труду.
Требуется “колода”
В восемь утра, натягивая голубые больничные комбинезоны, мы признаемся нашему напарнику, санитару Леше, что больше всего боялись увидеть в морге заляпанные кровью халаты с оттопыренными карманами. Что на всякий случай мы не стали завтракать и надевать шерстяные кофты, которые моментально впитывают трупный запах.
Флегматичный и немногословный Алексей не торопится нас разубеждать. Впереди — 12-часовая рабочая смена.
Во двор въезжает специализированная машина “скорой помощи”, именуемая в народе труповозкой. На каталку сбрасывают труп голой пожилой женщины. Следом на стол летит медицинское заключение о смерти. А ведь существует специальная инструкция: тело покойника должно быть прикрыто простыней, а лицо обернуто полотенцем.
— Привезли для передержки, — говорит без всяких эмоций Леша. — Это раньше в морг попадали только те, кто умер в больнице или клинике, а также при невыясненных обстоятельствах. Сейчас гроб с телом три дня дома мало кто держит. Всех умерших бабушек и дедушек доставляют на хранение до самых похорон к нам — в морозильные камеры.
Обмерив тело бабушки большущей мерной линейкой, Леша пришпиливает лист бумаги с пометкой: “колода”, и нехотя объясняет: “Это наш сленг. В зависимости от роста и веса покойника заказывается гроб. Есть “стандарт” или “колода”. Если клиент крупный — “спецколода”, а когда вес покойного зашкаливает килограммов за 200, требуется уже спецзаказ — “квадрат”.
Вскрытие по Шору
Идем в мертвецкую, или патоморфологическое отделение. Последнее в нумерации подразделений любой больницы.
Из коридора сворачиваем в секционный зал. На высоком металлическом столе, похожем на плоскую удлиненную ванну, лежит приготовленный ко вскрытию мужчина. Рядом аккуратно разложены хирургические инструменты.
На запястье покойника с помощью бинта прикреплена клеенчатая бирка, где чернилами выведены фамилия, имя, отчество и возраст умершего. “Как в роддоме, — думаем мы. — Человек приходит в этот мир с меткой из желтой клеенки, с ней же и уходит”.
Занимаем места в изголовье трупа. Наш консультант, описав внешний вид покойника, повреждения на его ногах, изрекает: “Вскрытие по Шору” — и делает длинный продольный разрез грудной и брюшной полостей. В нос ударяет ужасный сладковато-тошнотворный запах. Как сквозь вату слышим голос санитара: “Видите, внутренние органы отделить достаточно легко...”
Работающие за соседним столом санитары с сочувствием спрашивают нас: “Первый раз на секции?..”
— Я бы каждому советовал хоть разок побывать на вскрытии, — говорит наш консультант. — Например, вид циррозной печени одного старого алкоголика отбил у меня навсегда желание напиваться. После того как увидел, как ужасно выглядит подкожный жир, стал заниматься спортом...
— А почему работаешь без перчаток?
— Я их вообще надеваю редко: инструменты в перчатках скользят, шансов порезаться гораздо больше. Конечно, всякий раз рискую подхватить туберкулез или еще что-нибудь. Летом мой напарник, например, месяц в больнице с гепатитом пролежал.
Насыпав в располосованный труп гору опилок — своеобразный дренаж, — Алексей начинает складывать внутрь извлеченные органы.
— Нас больница не обеспечивает практически ничем — ни нитками, ни иголками. Все покупаем сами, включая перчатки. Одно время просили приобрести защитные пластиковые щетки для лица. Ведь когда фрезой вскрываешь череп и грудную клетку — в разные стороны летят частички распиливаемых костей, капельки крови... Подцепить можно все что угодно. Выбивали щетки — бесполезно; в конце концов пошли и сами купили. Даже каталки мы ремонтируем своими силами. Средств не выделяют: считается, что нам и так достаточно перепадает...
В день наш напарник обычно делает по 5—7 вскрытий, но бывает и все 20. “Сейчас осень — активизировались самоубийцы, — объясняет Алексей. — А с первым гололедом начнутся аварии”.
Санитары в морге делятся на “верхних” и “нижних”. Те, кто наверху, делают вскрытия, а те, кто в подвале, “приводят тела в порядок”. Все начинают со вскрытия. Только через несколько лет “опускаются вниз”.
Кстати, тела мусульман (особенно татар и чеченцев) в моргах практически не вскрывают. Как нам признались санитары, никто не хочет связываться с родственниками умерших, которые могут потом учинить разборку. Ведь по мусульманским обычаям прикасаться с телу усопшего — большой грех...
Блатная камера
— Везите мужчину в подвал, — говорит нам Леша, принимаясь чистить инструменты. На санитаре морга целиком лежит вся черновая работа: переносить трупы, вскрывать и зашивать тела, мыть секционный стол и полы во всем морге.
Вталкиваем каталку в грузовой лифт, бочком протискиваемся рядом. Дверцы с шумом захлопываются. Когда от толчка массивного лифта труп вместе с кушеткой накатывается прямо на нас, мы машинально хватаем друг друга за руки… Из головы напрочь вылетают наставления санитара: “Не покойников нужно бояться…”
В подвале сумрачно, рассеянный свет сочится на пол откуда-то слева. Идем к холодильным камерам. За поворотом натыкаемся на… голого мужчину, лежащего на носилках. У изголовья видим двух парней в белых халатах. Студентам-стоматологам негласно выдали для “устранения челюстно-лицевой травмы” труп бомжа, скончавшегося от пневмонии. Скрежет хирургических инструментов, напоминающих кусачки, разносится по всему подвалу.
Дождавшись Алексея, идем вдоль холодильных камер. На больших металлических дверях фломастером написаны фамилии тех, кто хранится внутри. Найдя свободное место, санитар одним быстрым движением заталкивает покойника на верхнюю полку. Внизу замечаем фиолетового мужчину. Наш консультант устало объясняет: “Менты-дилетанты постарались — откроют в квартире окно с давно лежащим трупом, вот он в течение нескольких секунд и “сгорит” — почернеет и вздуется. Поступающий вместе с воздухом кислород в один миг окисляет биологически активные вещества всех тканей и органов человека”.
Леша, как заправский криминалист, часто по одному внешнему виду может определить, сколько часов или дней назад человек умер. Захлопывая камеру с синим покойником, он объясняет: “Особенно осторожным надо быть с утопленниками, пробывшими под водой более трех суток. Они раздуваются и при неправильном обращении лопаются от газов, скопившихся во внутренних органах в результате разложения”.
Что касается холодильных камер, то одна из секций всегда держится работниками морга в резерве для своих — врачей и среднего медицинского персонала, которых, в отличие от простых граждан, никогда не поместят в одну камеру с “безродными”.
“Смерть сделала его краше”
Спускаемся в святая святых — своеобразную гримерную мастерскую. Здесь обряжают покойников, прежде чем вывезти в траурный зал к родственникам.
Кругом гробы — их штук десять, одни закрыты, другие открыты. Рядом, на стеллажах, — бритва, ножницы и то, что модницы называют “мейк-ап”: пудра, различных оттенков помада, карандаш для бровей, тушь для ресниц.
— Берите щетку, фен и начинайте укладывать вот эту красавицу, — откидывает Алексей крышку отделанного рюшками розового гроба. Под плечи молодой девушки-самоубийцы он подкладывает большой ватный валик. Увидев выражения наших лиц, санитар машет рукой: “Ладно, ладно, я сам!”
Рядом напарник Леши — крепко сбитый Владимир — сверлит дрелью прямо во рту сухонькой старушки.
— У бабушки рот не закрывается, — объясняет наш консультант. — Приходится просверливать в десне отверстие и скреплять челюсти проволокой или специальной скрепкой.
Санитарам нередко приходится работать и скульпторами. После автомобильных аварий с помощью гипса, глины, ваты, алебастра и воска они восстанавливают форму изуродованных тел.
— Бывает, всю ночь лепим и клеим. Чем? Да обычным суперклеем для моделей танков и самолетов. В 90-е годы нам через день привозили по нескольку трупов с огнестрельными ранениями — просили “собрать” лица после того, как выстрел был сделан в упор. Брали фотографию и восстанавливали.
За двадцать минут тусклые волосы покойницы Алексей превращает в переливающиеся волны. Щедро обрызгав прическу лаком, он берется за тюбик с тональным кремом.
— Лучше всего ложится на кожу мертвого человека отечественный крем “Балет”. Кроме обычной косметики подкрашиваем покойников и акриловыми красками — теми, что раскрашивают детские игрушки.
В морге не нужны крема с витаминами, как, впрочем, и одноразовые станки. Одной и той же бритвой мужчин-покойников здесь бреют несколько дней подряд. Чтобы предотвратить соскальзывание и утопление века, на глазное яблоко, под веко, накладывают выпуклую пластмассу или вату.
Звонит внутренний телефон, и Леша, кивая на отдаленно стоящую каталку, отдает нам распоряжение:
— Девчонки, сбегайте наверх, возьмите у родственников одежду для молодого человека.
В фойе нас встречает мужчина с обесцвеченными волосами. Протягивая нам стопку пакетов, он говорит:
— Барышни, оденьте Лелика, как он в жизни все время ходил...
Распаковывая сумки, мы протягиваем нашему напарнику пиджак, брюки, шелковую рубашку и… кружевное женское белье. Нашего санитара, похоже, уже ничем в жизни не удивишь. Пожав плечами, он начинает натягивать на покойника нетрадиционной ориентации тончайшие батистовые бикини и подтяжки для чулок.
— Привозим в траурный зал гроб с покойником, и если слышим плач и причитания в голос, воспринимаем это как аплодисменты: значит, сделали работу хорошо, покойник как живой, — откровенничает Алексей. — Бывает, нам говорят: “Смерть сделала его краше”. А мы просто убрали отеки, подтянули кожу лица, нанесли нужный тон пудры, выделили румянами на лице скулы. Если в зале при вывозе покойного стоит гробовая тишина, воспринимаем ее как свою неудачу: значит, где-то недоработали.
— Сколько отстегивают за труды наличными?
— Кто 100, кто 200, а кто и 500. Мы этих денег не просим — сами дают. У нас рыночные порядки, считай, были всегда. Ну, случается, и ничего не дают — патологическая жадность, а чаще стресс, когда человек горем оглушен. Но я им не намекаю: жадным бесполезно, а когда человек не в себе — грешно.
Официальная заработная плата санитаров морга — 2 тыс. 300 руб. Между тем их доходам могут позавидовать доктора медицинских наук. В месяц добровольные подношения родных и близких “при выдаче тела” складываются в кругленькую сумму — 1,5—2 тысячи долларов. Выходит, здесь мертвые помогают живым и материально.
— Часто приходится выезжать бальзамировать покойников на дом?
— Случается, и это хороший приработок, хотя и незаконный. Но с криминалом я стараюсь дела не иметь. Прежде чем ехать, расспрашиваю, кто и отчего умер. Иногда родственники просто не хотят везти тело в морг. Вызывают нас, чтобы мы все сделали аккуратно на дому. Я на свои деньги покупаю формалин, остальные материалы. После бальзамирования обязательно перезваниваю клиенту, спрашиваю, как там покойник, только потом беру за работу деньги.
Можно, конечно, вызвать нас на дом и официально — через фирму. Только нам достанутся при этом сущие гроши — на копейки и работать будем...
Байки из склепа
На крохотной кухне в конце этажа мы садимся пить чай. Но аппетитный торт с розовым суфле не лезет в горло. Алексей принес нам большую общую тетрадь — книгу жалоб и предложений. Отзывы в ней — только хорошие.
Глотая чай и не чувствуя его вкуса, мы вспоминаем, что телеведущий Андрей Максимов в свое время тоже работал санитаром морга. Он хотел стать писателем, и, чтобы научить парня пользоваться пишущей машинкой, тетя определила его в морг — печатать акты вскрытия трупов. В морге Максимов узнал, что такое “блатной труп” — это когда больница не могла выполнить план по вскрытию трупов из-за их нехватки, и другая больница подбрасывала ей пару “своих” тел.
— Это все в прошлом, — откликается Алексей. — Сейчас в морге работают в основном семейные династии. Меня, например, привел в мертвецкую двоюродный брат. Времена были перестроечные — голодные, я думал: перекантуюсь годок-другой и уйду, но привык. А цинизм — естественная реакция на неестественные условия.
— Если честно, нормальных людей среди санитаров — единицы, — откровенничает крепыш Вова. — Есть те, кто вскрывает человека — и радуется. Можно управиться за полчаса — он же “ковыряется” часами. Ему это в кайф.
— Говорят, среди вашего брата немало некрофилов?
— Встречаются, — неохотно признается Алексей. — Их приводят в восторг бледность и холодность объектов их обожания. Был у нас один странный товарищ: целовал покойниц в губы и часами мог ласкать их окоченевшее тело. Однажды он ночью напился и уснул прямо на покойной тете. Утром его нашла заведующая и сразу уволила.
Год назад студента старшего курса поймали прямо во время соития с покойницей. Скандал замяли: студент-медик оказался сыном высокопоставленных родителей.
— Случаев “воскрешения” не было?
— Про морг баек ходит достаточно. Нередко сами санитары их и выдумывают. В моей практике был только один курьезный случай, но струхнул я тогда изрядно. Только заступил я в ночную смену — из реанимации привезли молодого мужика. Я его как полагается оформил, спустил на лифте в подвал. Время за полночь, только заснул — звонок! Кто-то в подвале кнопку вызова нажал. Я застыл в ступоре: живых-то там нет никого, подвал перекрыт, все ключи у меня… Ну, думаю, пусть реаниматоры сами и спускаются туда. А тут долбить в кабину лифта начали: делать нечего — поехал в подвал. Открываю двери — стоит Палыч, наш электрик, и мямлит: “Рабочий день закончился, домой иду”. Оказывается, он после обеда чинил проводку, выпил для храбрости и заснул в щитовой. Проснулся уже ночью.
— Правда, что у столичных моргов есть своя специализация?
— Да, например, морг №11, находящийся в Измайлове, специализируется в основном на клиентах, отдавших Богу душу в результате ножевых ранений, висельниках, утопленниках, сгоревших на пожарах. В морг №4, стоящий за главным корпусом МГТУ им. Баумана, привозят расстрелянных и взорванных. В “десятку” — морг при Боткинской больнице — свозят умерших иностранцев. А вот в морг №2, что на проспекте Вернадского, доставляют трупы с сильными гнилостными изменениями, вскрытие которых представляет особые трудности. Есть еще и Лианозовское трупохранилище, в котором хранятся неопознанные и невостребованные трупы. Кстати, — хитро смотрит на нас Алексей, — рядом там работает мясомолочный цех...
— Ночные кошмары не мучают?
— Человек ко всему привыкает, даже к смерти. А работа — она и есть работа. У каждого своя.
* * *
Восемь вечера. 12-часовая смена подошла к концу. Выбираясь из подвала, натыкаемся взглядом на синие буквы на двери: “Выход в суетный мир”.
Теперь, когда мы знаем, что происходит за массивной дверью больничного морга, жить особенно хочется — долго, ярко и празднично. Но это только в последний путь близкого человека легко проводить красиво. Жить красиво мало кому удается.
