Более звонкой и оборотной валюты человечество еще не изобрело. Пустая бутылка в сознании советского человека навсегда останется предметом особого культа. Сдал, купил, обменял, перепродал, получил право пройти без очереди, отложил на “флакон” — ну с какой еще валютой можно произвести столько операций, в том числе и теневых? А скольких сограждан выручала она в безнадежные минуты финансового кризиса и тяжкого похмелья, а зачастую и того и другого вместе взятого? Нет, что ни говори — не то нынче отношение к достойной конкурентке доллара и евро. Убедиться в этом корреспонденту “МК” пришлось на личном опыте, когда он отправился собирать бутылки по просторам типичного подмосковного города.
“В Петушках, например, тридцать посудин меняют на полную бутылку “Зверобоя”, и если ты принесешь, допустим... — Как! Тридцать на одну? Почему так много? — галдеж возобновился. — Да иначе кто ж вам обменяет! Тридцать на двенадцать — это 3.60. А “Зверобой” стоит 2.62. Это и дети знают. От чего Пушкин умер, они еще не знают. А это уже знают…”
Венедикт Ерофеев, “Москва—Петушки”.
Чебурашкин мастер-класс
Смена рода занятий, пусть даже на один день, — дело ответственное. Так рассуждала я, направляясь к ближайшему пункту приема стеклотары. Без опыта работы (стыдно признаться, но бутылки я шла собирать первый раз в жизни) и знания секретов мастерства придется туговато. Так что напарник не помешает. Его-то и выслеживала я, заняв позицию напротив вагончика приемки. Минут через пятнадцать появился Он. По обледенелой дорожке с характерным перезвоном катил набитую сумку-тележку высокий мужчина с седой окладистой бородой. Замызганная камуфляжная куртка, давно забывшая первого хозяина шапка-“петушок”, шаркающая походка — словом, мне навстречу двигался типичный представитель пустопорожнего бизнеса, в который от хорошей жизни не подаются.
— Стас, — представился мой будущий компаньон, напрягшись до последнего лицевого нерва. Общение с обычными людьми явно не входило в планы мужика. Лишь узнав, что перед ним журналистка, которая хочет пройти мастер-класс по сбору стеклотары, Стасик шустро сунул в карман протянутый полтинник и прошепелявил:
— Ща, подожди, “пушнину” сдам.
Не мудрствуя лукаво, мы начали фланировать вдоль гаражей, что на улице Терешковой. В буквальном смысле, не отходя от кассы — под боком у пункта приема вторсырья. Напевая про себя ариэлевское “Тара-тара-стеклотара, звон по улице идет…”, я старательно заглядывала в кучки мусора и многочисленные закутки.
— Я тут на 90 рублей в прошлый раз насобирал, — лыбится Стас, обнажая одинокую золотую фиксу.
Прикинув, что одна бутылка стоит максимум рубль, я неподдельно удивляюсь:
— Это сколько же надо “работать”?
— Полтора часа! — охотно раскрывает коммерческую тайну попутчик. — Во-о-он у того гаража нашел — уже все собрано и упаковано. И все 80-ки! Ты небось и не знаешь, что это такое, — разочарованно тянет мой гид.
Это оказались пол-литровые бутылки, как и в прежние времена, ценимые выше всей остальной бутылочной тары. За ними разворачивается основная охота. Гоняться за “мелочью” неохота даже бичам. Но по неопытности я клала в свой мешок все подряд, за что вскоре получила нагоняй от Стаса.
— Что ты всякую дрянь собираешь! — указал он на импортные бутылки по 0,33 л. — Они же по 10 копеек. Собирать надо поллитровки или “чебурашки”. На худой конец водочные, “минеральные” или из-под “шампуня” — они по 50 копеек пойдут. С битыми тоже не волындайся — больше 10 копеек тебе за них не дадут. И то если одну принесешь, а скопом — так завернут к едрене фене со всем мешком. Ты что, вообще мышей не ловишь, неужели не можешь отличить одну бутылку от другой?
Через полчаса у меня действительно перемешались перед глазами бутылки всех форм и мастей, благо сейчас их развелось видимо-невидимо. Выкинув из моего мешка весь “брак”, как ядовитые грибы из корзинки, напарник свернул к мусорным контейнерам, от которых только что отъехала опорожненная машина. Я предпочла подождать его поодаль. Увиденное зрелище производило гнетущее впечатление: как по сигналу из ближайших пятиэтажек стал выползать неприглядный люд. Они сползались к контейнерам, словно тараканы, и облепляли их со всех сторон. Перегибаясь через железные края, палкой или просто руками каждый искал свой клад…
— Да ну, — в сердцах сплюнул Стас, скоро вернувшись от местной клоаки. — Раньше тут можно было что-то найти, а как поставили приемку, шиш два. Они сами все выбирают.
Мое предложение пойти к какой-нибудь кафешке или забегаловке партнер отверг бесповоротно:
— Там свои ошиваются. Шуганут в лучшем случае. Около подъездов тоже лучше не ходить, дворникам глаза не мозолить — ругаются так, будто родное у них воруют. Можно палатки прочесать, возле них только летом территорию пасут. А вообще не вовремя ты собралась на бутылках зарабатывать. “Чебурашки” только на днях с 80 копеек до рубля подорожали, летом они по рубль десять шли. Вот в жару, когда народ потянет на пиво и воду, работать интереснее. Правда, потеплее будет, бомжи быстро окучат все хлебные места: магазины, автовокзал, станцию, сквер. Они у нас в парке даже матрасы себе стелют и живут до самых холодов.
— У вас с ними мафиозные разборки?
— Это все сказки, что мы с бомжами за кусок земли деремся. Было бы желание собирать, а бутылок на всех хватит. Я, например, так тысячи три к пенсии каждый месяц добавляю. И на свежем воздухе постоянно. Поди плохо?
Утром — бутылки, вечером — деньги
Через пару часов, оттоптав все ноги по раскисшему снегу, я предложила закруглиться и приступить к процессу превращения стекла в звонкую монету. Но сдать бутылки в Балашихе оказалось гораздо труднее, чем их собрать.
— Время-то к обеду, — помрачнел Стас. — Эдак мы с тобой у разбитого корыта останемся. К седьмой столовой не пойдем. Там приемщица Светка в 7.30 открывается. Прикинь, из Купавны мотается! А к 8.00 денег у нее уже нет. За шестой поликлиникой пункт через раз работает, там Ирка шпарит так, что очередь с самого ранья занимать надо. Пошли, что ли, сначала на Терешкову.
Мы подошли к прицепу, размалеванному, как матрешка, красно-зеленым логотипом фирмы. Тут же был написан номер ее телефона (по которому позже я звонила, чтобы пожаловаться на плохую работу пункта несколько дней подряд, но ни одна живая душа не взяла трубку). Стас осклабился и угодливо стал предлагать товар, с подозрением косясь на мужика бомжеватого вида, переставлявшего внутри ящики с бутылками.
— Нет у меня денег, — отрезала дородная приемщица, перегородив дверь всем телом. — Мне самой зарплату уже неделю не платят. Обещали по 250 рублей в день начислять или полторы тысячи в неделю — до сих пор ни копейки не видела. Сегодня начальник приедет, буду скандалить. Ящики не забирают, посуду ставить некуда. Видите, за свои деньги вынуждена людей нанимать, чтобы место освободить.
В прицепе и впрямь не развернуться. Жестяные стены по вертикали уставлены полными ящиками. Санитарам природы, не успевшим прийти к открытию, неизменно дают от ворот поворот. Видимо, в обороте бутылочного секонд-хэнда фирма не очень-то заинтересована.
— Ей в последнее время вообще по 500 рублей в день давать стали, — говорит партнер. — Приемщица тоже не виновата, с ней ссориться никак нельзя. А то плюнешь в колодец, а потом…
Мы садимся в автобус и едем в микрорайон “Южный”. Стасу хорошо — у него тележка, без которой истинный профессионал на охоту не выйдет. А я со своим мешком подняла звон на весь автобус. Стоически терпя уничижительные взгляды пассажиров, которые почему-то в большинстве своем достаются мне, доезжаем до конечной остановки автобуса.
— Здесь недавно новый павильон поставили, — рассказывает напарник. — Говорят, московские фирмачи пожаловали. А что толку — все то же самое: то тары у них нет, то капиталу. В последнее время завели правило вместо денег бумажку давать, на которой написано, сколько тебе положено. Ходи потом лови, когда у них финансы появятся. Получается, я бутылки им в долг даю. Нашли богача!
Выходит, неплохо прижился в Балашихе вариант, предложенный Остапом Бендером и не одобренный монтером Мечниковым: утром бутылки — вечером деньги или вечером бутылки — утром деньги. Помнится только, что придумана схема была плутом и проходимцем…
У павильона застаем очередь из коллег по цеху. Лицо среднеазиатской национальности на неместном наречии погоняет нашего брата, то и дело вынося пустые ящики. Впереди толстая тетка в пуховом платке опустошает пять огромных сумок. Приемщик отсчитывает ей 350 рэ, а по очереди несется тревожный слушок: “Денег не хватит. Хозяин всего тысячу с утра привез”.
Так и есть, деньги кончились перед нашим носом, и мы со Стасом топаем на следующий пункт. Пристроившись в хвост очереди, замечаю благообразного старичка с детским взглядом светло-серых глаз. В руке он сжимает шуршащий целлофановый пакет с пустыми бутылками.
— Пенсии не хватает, вот и хожу, бутылки собираю, — вздыхает Олег Васильевич Насонов. — Всю жизнь отработал на автобусе, на хорошем счету был. На 3 тысячи 200 рублей сейчас не разживешься, а на бутылках я хоть двадцать-тридцать рублей подзаработаю.
За разговорами о ценах медленно продвигаемся к двери приемки. Узнаю грустные подробности чужой жизни. О том, что за яйцами Олег Васильевич с женой ездят на другой конец города: там они того же размера, но не по 22, а по 18 рубликов. Что дети и рады помочь, но у самих зарплата маленькая. Под разговоры Олег Васильевич дрожащими руками аккуратно вынимает из пакета бутылки и расставляет в ящике. Приемщица с разбитой губой и нездорово-баклажанным оттенком лица прошлась грязными пальцами по горлышкам и объявила сумму: 9 рублей 90 копеек. Плюс 6 рублей за 20 жестяных банок по 30 копеек. Всего 15 р.90 коп.
— Держи, дед, 16 рублей, — пренебрежительно сунула она старику замусоленный червонец и мелочь.
— За хлебом пойдете? — на прощание интересуюсь у случайного знакомого.
— Как ты угадала? Аккурат на батон и булочку хватит. А ведь18 бутылок принес, не считая жести. То ли дело раньше: сдал два пустых флакона из-под водки — и буханка хлеба в кармане. Эх, когда это было…
Неразменный пятак
Раньше и небо было голубее, и солнце ярче — могут заявить закоренелые скептики, но по отношению к стеклотаре пусть они оставят свой сарказм. Каждого второго советского человека с пустой бутылкой связывают давние теплые отношения и не менее теплые воспоминания. Взять хотя бы тривиальную бутылку из-под молока. В былое время стоила она вровень с самим содержимым - 15 копеек. Вот это понимаю, политика партии. Приходишь, бывало, в гастроном, там толпа несусветная — все за “молочкой” давятся. Помочь отовариться могло только чудо. Но если при тебе была авоська, из которой выглядывали горлышки голубоватых сосудов, на твою голову, сваливались огромные привилегии: и кефир с молоком берешь без очереди, и в кассе платишь в два раза меньше.
Советский человек никогда не выбрасывал пустые бутылки, даже если в его холодильнике регулярно водились масло и колбаса по два двадцать. Он бережно складывал их на балконе или в сарае на даче, зная, что бутылка всегда выручит его и в беде, и в радости. Отечественная стеклотара, пустая или полная, словно неразменный пятак, завсегда оставалась с вами. При любых обстоятельствах ее можно было сдать и возобновить круговорот бутылок в природе.
А каким авторитетом пользовалась пустая бутылка в деревнях! Вот где ее престиж был поднят на недосягаемую высоту. При повальном дефиците и отсутствии товаров первой необходимости бутылка становилась в сельмаге единственным платежным инструментом. Ей под силу было даже заменить, пусть на время, “Тройной” одеколон на более достойное пойло. Имея в руках авоську пустых бутылок, черный вход в сельмаг можно было открывать ногой. Бутылка породила целый культурный слой: про нее слагали песни, частушки, анекдоты.
Сейчас стеклотара переживает не лучшие времена. Дешевые конкуренты в виде пластика и жести теснят ее на прилавках. Однако рециклизация стеклянной бутылки и поныне остается самым безопасным для окружающей среды процессом, что бы там ни говорили приверженцы новых технологий. Пусть обороты пустопорожнего бизнеса упали, но заглушить их совсем не удастся, пока русский человек пьет. А бросить пить его не заставят ни происки растлевающего Запада, ни инициативы родного правительства. Пережившие сухой закон не дадут соврать.
Каждая копейка на счету
Честно выставив в ящики свой позвякивающий “улов”, я стала ждать вознаграждения. Приемщица, пересчитав разнокалиберные бутылки, вынесла вердикт — 21 рубль 30 копеек.
— И все?! — возмутилась я.
Два часа хождения по задворкам, мотания по приемным пунктам — и пара червонцев за все про все? Приемщица вместо того, чтобы вступать в полемику, отсчитала два мятых червонца, накапала на них три “дестунчика” и высокомерно протянула в зажатом кулаке.
— Вон шефу отдайте, — мотнула я головой на Стаса и гордо отошла в сторону.
Не скрою, заело. Вопрос, почему так дешево оцениваются нынче бутылки, озадачил всерьез и надолго. Первые подозрения пали на приемщиков посуды и на их боссов. “Простой люд спину гнет, а они наживаются”, — подумала я и решила заделаться представителем сети пунктов приема стеклотары. Обзванивая оптовые базы, стала предлагать собранные у народа бутылки.
— Поллитровки возьмем по 1 р. 50 коп., водочные по 80 копеек, — неизменно отвечали мне на том конце провода. — По 0,33 л сейчас вообще не принимаем. Много у вас товара? Можем машину прислать...
Кстати, вопрос о количестве тары задавали практически все респонденты. Снимать сливки горазд каждый, а как со специфическим контингентом возиться — фигушки. В общем, на первый взгляд прибыль пунктов приема стеклотары не такая уж и крупная. Работа хлопотная, а с одной бутылки навару всего 30—50 копеек. Может, поэтому ей предпочитают заниматься ушлые выходцы с Кавказа. За годы перестройки они успели освоить не только общение с нашими бомжами и пенсионерами, но и успешно используют в бутылочном бизнесе… Интернет. Всемирная паутина пестрит объявлениями типа: “прадаю бутылки банки алюминеваи от 1 тоны и больше. ашот” (орфография и пунктуация оригинала сохранены. — Прим. авт.).
Заводы отстегивают за тару побольше деньжат, чем оптовые базы. Надо сказать, проблем со стеклотарой у производителей алкогольной продукции всегда хватает. Пару лет назад ряд заводов специально отказался от услуг дистрибьюторов, которые занимались закупкой возвратной тары. Они решили заниматься этим сами, чтобы контролировать цену на конечный продукт. Дистрибьюторы в итоге лишились возможности получать прибыль от закупки стеклотары у посредников, а цена на стеклотару упала.
Сейчас, допустим, на поллитровки она находится на уровне рубля девяноста копеек. Выходит, пункты, сдающие тару, минуя оптовые базы, получают с одной бутылки почти “два конца”? Не совсем так, потому что просто так ни один завод пустые бутылки не примет. Во-первых, их надо помыть и почистить, а это помещения, коммунальные платежи и зарплата мойщицам. Во-вторых, заводы требуют не в ящиках тару отправлять, а на поддонах. Кроме их стоимости из прибыли минусуется цена поллитровки — 10 копеек за каждый поддон. Сейчас производители алкоголя ввели также требование дополнительной обмотки и прокладки стеклотары, считай, опять копеечка набегает. Если, не дай бог, попался брак (трещина или откол), скидывается 2—3 копейки за бутылку. Ко всему прочему надо оплатить доставку в Питер по 16—17 копеек за бутылку, и тогда уже получается чистая прибыль. Парадокс, но в Питер бутылки возить выгоднее, потому что в Москве заводы покупают их еще дешевле.
— Мы не против принимать бутылки по 1 р. 20 коп. или даже по 1 р. 30 коп., только возможности такой у нас, к сожалению, нет, — резюмировал руководитель сети приемных пунктов Игорь Фролов.
М-да, врагу не пожелаешь заняться подобным бизнесом. Вот где каждая копеечка на счету. На особняк у Рублевки или хотя бы на достойную старость таким макаром при всем желании не заработаешь.
— Бутылки — это фигня, — подсказал мне опытный сборщик вторсырья Женя, с которым мы познакомились там же, в Балашихе. — Гораздо прибыльнее собирать цветной лом. Без всякого криминала на хлеб с маслом хватит, а если около гаражей регулярно территорию прочесывать, и на икру…
...Кажется, я знаю, что пойду искать в следующий раз.
