Первый Конгресс по биосферным резерватам собрался в Минске в 1983-м. Главную скрипку на нем играли наши ученые, в основном посланцы пущинских институтов. В наукограде в то время вопросы экологии обсуждались бурно. Эхо дискуссий долетело и до столицы Белоруссии. Именно здесь родился план, по которому биосферные заповедники должны были жить и развиваться до следующего конгресса.
Тогда же определились, что биосферный резерват должен иметь ядро, скажем, собственно заповедник. Вокруг него располагается буферная зона. А поселения, находящиеся вокруг, куда отнести? Не изолировать же природу от людей, и наоборот. Тогда-то и появился новый термин — “зона сотрудничества”.
— Потом удалось собраться только в Севилье, в 95-м, — рассказывает директор Приокско-Террасного заповедника Михаил Брынских. Здесь родилась “Севильская стратегия”, позиционирующая “зону сотрудничества” в качестве приоритетной. Сразу у нас, российских представителей, появилось немало вопросов. Однако услышаны мы не были.
— Было заметно, что состав собрания после Минска сильно поменялся, — продолжает Михаил Николаевич. — К тому времени стало модным говорить о природе и в африканских странах, и в Латинской Америке. О каких-то серьезных научных исследованиях там речи не шло. Зато масса разговоров велась о жизни аборигенов в природной среде. Потому все решения Севильского конгресса в основном связаны, как я уже сказал, с “зоной сотрудничества”.
— Выходит, недавний конгресс, состоявшийся в Мадриде, всего лишь третий по счету? Заметно отличался от тех первых встреч?
— Другие времена, иные веяния. Экология сегодня — это уже и политика, и насущные вопросы. На этот конгресс приехало рекордное количество делегатов — почти 1000 человек. Из России — 22 от 12 территорий.
Мы отстаивали принципиальную позицию России: науку от биосферных резерватов отбрасывать нельзя. Как нельзя и сами резерваты создавать в каком угодно месте, на чем настаивало большинство делегаций. Это что же, взяли и объявили тот же Мадрид заповедной зоной? Или любой другой город. А как же сама природа? До нее дело может не дойти. Плохо, что в свое время США выходили из ЮНЕСКО. Получилось, что и программа, опирающаяся на научные приоритеты, не всегда работала: ведь наукой в биосферных резерватах в первую очередь как раз в Америке и России занимались. В итоге посмотри, мы даже пункт специальный внесли в текст нашего обращения к участникам конгресса:
“Учитывая ключевую роль биосферных резерватов для сохранения биологического и ландшафтного разнообразия, подчеркиваем, что охраняемые природные территории, выполняющие роль “ядра”, должны оставаться важной составной частью любого биосферного резервата, и при определении их режима особое внимание должно быть уделено сохранению мало нарушенных или эталонных природных комплексов”.
И по сути, свои взгляды на развитие биосферных резерватов наша делегация отстояла. Кстати, в решение мы в числе прочих пунктов записали предложение, чтобы ЮНЕСКО договорилось о признании программы, принимаемой конгрессом, на правительственном уровне.
— А до этого времени оно ею не интересовалось?
— Что-то типа того. По рангу-то программа — международная, а по путям ее реализации — нет. Ведь наше правительство за ее реализацию перед международными организациями не отчитывается. Уже давно так сложилось, что у нас в стране судьба резерватов всем до лампочки.
Но, с другой стороны, и игнорировать программу не получается. Все-таки она — международная. Помнишь, какой шум возник вокруг Кавказского заповедника и Сочинского природного парка, когда там что-то попытались строить к Олимпиаде? От них в итоге могли бы рожки да ножки остаться. Но это — охранная зона, защищенная серьезной программой. И чиновники с данным обстоятельством вынуждены считаться и делать положенные согласования, экспертизы.
— Полагаю, вы не всю неделю провели только в бесконечных заседаниях. Все-таки в Испании есть что посмотреть.
— По Мадриду, само собой, с удовольствием походили. Задержались в местном ботаническом саду. Меня там любые мелочи интересовали: от ордюров до маркировки растений.
Впечатлила поездка в национальный парк “Монфрагье”. Это километрах в двухстах от Мадрида. Резерват крупнее нашего Приокско-Террасного заповедника. По территории схож с Серпуховским районом. Там живут обычные люди. Но они же и следят за тем, чтобы кругом был порядок. Нас водили по специальным экологическим маршрутам. Знаешь, чему я позавидовал? Черт-те куда завезли, а там туалеты современнейшие. А ко мне в заповедник только за прошлый год приезжало почти 80 тысяч человек. Туалет же — допотопный, извините за подробность пикантную, на два “очка”.
Казалось бы, мелочи, но и на них денег нет. Заповедник имеет федеральную подчиненность. И слабое финансирование. Область и рада бы помочь, да не может деньги направлять в “чужие” структуры. Муниципалитет — так же. Но когда-то проблему все равно решать надо.
Вот бы где иностранный опыт пригодился. Там именно муниципалитеты играют огромную роль в успешном существовании резерватов.
— Выход в поиске единомышленников?
— Их на самом деле хватает. Тот же глава Серпуховского района Александр Шестун. Он грязные производства в регион принципиально не допускает. Курс взят на развитие туризма, на создание природных парков.
У меня есть мечта — объединить заповедник и Пущинский научный центр. Там ведь не только грандиозный научный потенциал, но и заказники. А следом и весь Серпуховский район объявить заповедным резерватом. А людям выдавать документ — житель заповедной зоны.
