Но какой еще способ добывания денег — кроме выполнения нелюбимой работы — известен людям? Только выполнение любимой работы. Где ж ее взять, столько найти, чтоб хватило — на всех?
Вкалывая, перенапрягаясь, батрача, обливаясь липким потом, все мечтают о пенсии (лучше — досрочной). Высвободится бездна времени — и можно начать путешествовать, взращивать сады, читать книги, рисовать масляными красками… Стать, наконец, собой.
Получается: отпущенный срок нелепая человеческая порода (вся поголовно, включая не только тупиц, но и мыслящих и разумных индивидов) тратит не на то… Из-за чего терзается отчаянной неизбывной мукой — казнит себя невозвратностью, невосполнимостью упущенных мгновений, вменяет себе в вину неиспользованный мертвый груз часов, минут и секунд.
Безвылазно обитающие на этом материке собственной глупости поселенцы, естественно, не раз и не два задавались вопросом: нельзя ли воскресить, реанимировать канувшие отрезки вечности? Повернуть различной длины и протяженности летоисчисление вспять? Достаточно вспомнить названия классических произведений: “Сказка о потерянном времени”, “В поисках утраченного времени”, “Машина времени” — чтобы понять, сколь нестерпима мука раскаявшихся и спохватившихся транжир…
Однако может ли литература (даже самая яркая, гениальная) воскресить ушедшее время; вернуть упущенные мгновения? Увы, нет. Зато она может проявить, сделать ясной скрытую суть происходящего.
У Гамлета нет доказательств, что его отец убит собственным братом. Только — свидетельство явившегося призрака. Но разве откровение духа может считаться документом, который реально подшить к уголовному расследованию?
Чтобы добиться истины, принц прибегает к помощи театра. Просит заезжих актеров разыграть сценку имевшего место злодеяния. На наших глазах происходит чудо: то, что прелюбодеи пытались замаскировать, проявляется — как знаки тайнописи на листе, как изображение на фотопленке, — и предстает перед ошеломленными и разоблаченными зрителями, обитателями дворца, воочию.
Это ли не аллегория, не притча, высвечивающая подлинный смысл и назначение искусства? Оно призвано именно тайное делать явным, открывать секреты, которые за семью печатями, обличать и проливать свет. Оно — лакмусовая бумажка, выявляющая квинтэссенцию действительности.
“Сотри случайные черты, и ты увидишь: мир прекрасен!” — воскликнул поэт.
Искусство в лучших своих творениях как раз избавляет замусоренную реальность (и само избавляется) от ненужных нагромождений, лишних подробностей и несущественных деталей — и взывает к главному. Проявляя и выявляя подоплеку бытия, зовет человека возвыситься над собственным ничтожеством, прахом преходящего, смрадом преступности, низменной суетой. Для этого искусству вовсе не обязательно воспевать и приукрашивать окружающее непотребство. Напротив, искусство готово оттолкнуть, отпугнуть неприглядностью запечатленной картины, т.е. выступить в роли разоблачителя скверны. Разоблачаться — то есть обнажаться — это ведь и есть устремленность к наготе правды. Более того, искусство (исполняя функцию очищающую, катарсисную) еще и вбирает, впитывает в себя окружающие нелепости и несуразности, а то и нечистоты. Оно — великий ассенизатор! С античных времен замечено: чем больше трагического на театральной сцене, тем меньше кошмара в повседневности. Нынешняя тяга усталых, измученных зрителей к комедийности свидетельствует о нелегкой, а то и драматичной нашей насущности и будущности. Ошибочно в спешке и невежестве мы стираем совсем не те штрихи, от которых следует избавляться.
Мой знакомый итальянец, производя в доме ремонт, обнаружил на стенах закопченные последующими наслоениями древние фрески. Но не зашпаклевал, не заштукатурил и не заляпал картинки цементом, а расчистил и защитил прозрачным покрытием. Теперь живет как в музее. Не собирается сносить (вот удивительно) ни свой старинный особняк, ни вырубать сад, а на его месте возводить нечто элитное и непотребное… Странная прихоть… Не правда ли?
А вот России удалось за коротких 70 лет советской власти втемяшить гражданам полное равнодушие к имиджу, достоянию, красоте и имуществу страны, в которой они живут. Подумал об этом, увидев, как носильщики на вокзале скатывают тележки по ступеням подземного перехода. Железные колеса ударяли о каменные плиты, тележки отчаянно грохотали и дребезжали. Бравым носильщикам ничуть не жаль было ни монументальных, уложенных как минимум век назад ступеней, ни работы тружеников, которые строили вокзал, ни своих тележек, на лицах читалось полное и безмятежное наплевательство: пропади все пропадом (как пелось в одном шлягере), катись все подальше — и труд строителей, и собственная постылая работа, и вся отчизна со всей ее могучей потенцией, идеологией, экономикой и человеческим фактором...
