В Италии сейчас кипят страсти вокруг эвтаназии. Их обострило дело 38-летней Элуаны Энгларо, проведшей последние 17 лет в коме. Ее родители через суд добились права их дочери на смерть, и пациентка скончалась. Скандал расколол пополам и итальянское общество, и парламент. А как обстоят дела в России? Много ли у нас пациентов, которые годами не выходят из комы? И гуманно ли дать им возможность умереть? На эти вопросы попытался ответить “МК”.
Итальянские власти долго колебались, прежде чем разрешить Элуане отправиться на тот свет усилиями (точнее, бездействием) врачей. Судьбу женщины, которая еще в 1992 году попала в аварию, Верховный суд страны решал 8 лет. И в ноябре 2008-го разрешил пациентке умереть. Это решение пыталась опротестовать прокуратура Милана. Потом правительство страны одобрило законопроект о запрете прерывания принудительного питания пациентов, находящихся в коме. Но президент Джорджо Наполитано его не подписал. В итоге в минувший понедельник, на четвертый день после прекращения принудительного питания, Элуана скончалась.
В России споры об эвтаназии возникают периодически. Сейчас эта процедура запрещена. Изменить ситуацию года полтора назад пыталась сенатор Валентина Петренко: но разработанный ею закон об эвтаназии не дошел даже до Госдумы. Глава комиссии Мосгордумы по здравоохранению Людмила Стебенкова, напротив, считает, что разрешать эвтаназию в России нельзя:
— Даже у самых тяжелых онкобольных, которые просят о смерти, иногда начинается обратное развитие опухоли, и человек выживает! И нельзя пропагандировать эвтаназию. Один пациент из Англии уехал в Голландию, где она разрешена, и выпил смертельную дозу снотворного в прямом эфире. А многие люди с нестабильной психикой могут взять с него пример.
Казалось бы, все правильно. Но вот парадокс: чем лучше в стране медицина, тем больше в ней говорят об эвтаназии.
— Этой проблемы нет в странах, где нет здравоохранения. Там действует закон: “заболел — умер”. Эвтаназия есть только в тех государствах, где существует высокоорганизованная медпомощь, — считает доктор медицинских наук Алексей Стерченко. — В России эвтаназию просят в основном те, кто страдает от сильной боли, например онкобольные, которым не дают хороших обезболивающих. В цивилизованном мире такой проблемы нет! И у нас нет больных в коме, у которых ничего не болит, но которые при этом живут по 17 лет. Такие у нас умирают на 3—4-м месяце от осложнений из-за застоя в легких. Потому что не получают хорошего ухода. Их надо поворачивать, делать массажи, а у нас больницы в таком состоянии, что и здоровый там умрет.
— Смерть у нас фиксируют по факту смерти головного мозга, даже если сердце живо и больного теоретически можно спасти, — говорит председатель общественного совета по охране здоровья граждан при Росздравнадзоре Александр Саверский. — А точно установить сам факт смерти мозга не представляется возможным.
По мнению Саверского, уходить от обсуждения вопроса разрешения эвтаназии — значит прятать голову в песок:
— Разрешение процедуры эвтаназии, если она правильно организована, — это возможность понять, способно ли государство что-нибудь еще сделать для пациента. При нормальной процедуре должно быть не только решение родственников, врачей, но и решение губернатора — тем самым он подписывает акт о беспомощности субъекта Федерации помочь этому человеку. Такая процедура была бы полезна в российских условиях. К нам не раз обращались родственники тяжелых пациентов, чтобы мы помогли им добиться эвтаназии. Главврачи ставили их перед фактом: либо платите, либо забирайте больного домой умирать. Это очень дорого — занимать койку. Поэтому проблема эвтаназии в России — скорее не этическая, а социально-экономическая.
