Две верных подруги — законность и взятка — не ходят одна без другой

1. О понятии и сущности коррупции

Это очень емкая трактовка. Она преодолевает представления о коррупции только как о взяточничестве. В то же время для меня остаются проблемы.  

Вот разбился вертолет на Алтае. Погиб чиновник Администрации Президента. Охотились и убили охраняемых законом редчайших горных баранов. На мой взгляд, это типичный случай коррупции. Можно предположить, что местные власти ублажали президентскую администрацию. Вот история с допингом наших биатлонисток. На мой взгляд, случай коррупционный: те, кто допустил допинг, “инвестировал” в свою карьеру и в олимпийское начальство России.  

На днях я слушал по телеканалу REN TV прекрасное интервью генерала Ивашова с анализом нашей операции в Южной Осетии. Ивашов вскрыл чудовищную картину неготовности нашей армии. Информация об этой неготовности от нас скрывается. А секретность информация — это ведь тоже, на мой взгляд, коррупция — ради защиты чести мундира.  

Я могу привести и пример с выборами. Вот плакались на итоги местных выборов и КПРФ, и ЛДПР, и партия Миронова. Жаловались на коррупцию. Но ведь это они сами снижали предел явки избирателей на выборы. Они сами процент для прохождения увеличили до неприличных 7%. Вывели из сферы прямого голосования избирателей тех самых губернаторов, на которых они теперь жалуются. В общем, они сами создали ситуацию, доступную коррупции. За что боролись, на то и напоролись.  

Или подбор кадров. При Хрущеве уклон был украинский. И его мы называли коррупцией. При Брежневе — днепропетровский. И его тоже называли коррупцией. Теперь уклон с несомненным петербургским оттенком. Как его трактовать?  

Или проблема пожаров. Гибнут год за годом люди. Но ситуация вряд ли изменится пока — как в Перми — расследуют пожары те министры, которые должны отвечать за регистрацию учреждений, за их пожарную безопасность, за их санитарное состояние и т.д.  

Премьер В.В.Путин недавно обозначил еще одну сферу коррупции — создание при государственных органах и учреждениях окологосударственных коммерческих структур, с помощью которых граждан заставляют оплачивать разного рода государственные действия.  

Получается, что определения коррупции по версии ООН недостаточно. Не случайно в Оксфордской энциклопедии на первое место среди проявлений коррупции поставлена фальсификация выборов. Затем идет незаконное приобретение собственности. И только потом, третьим — взяточничество. Причем в списке среди взяточников политики стоят перед государственными чиновниками.  

Я прихожу к выводу: необходимо рассматривать узкую и широкую трактовки коррупции. Проблемы “узкой” коррупции разрабатываются, хотя и неполно. А вот над трактовкой “широкой” еще надо работать и работать.  

Имеется трактовка сущности коррупции как хищения средств. Так сказать, вариант грабежа. Государства. Граждан. Других чиновников. Природы — и, соответственно, наших детей и внуков. На мой взгляд, такая трактовка справедлива, но она охватывает только часть проблемы и не позволяет выявить серьезные аспекты коррупции.  

Проведу известную экономистам аналогию. До Маркса прибавочную стоимость большинство теоретиков считали своего рода грабежом, Маркс показал, что есть прибыль, рента, процент. И природа их очень разная. Например, в самой ренте есть рента абсолютная — грабеж и две ренты дифференциальные, имеющие объективные основания.  

На мой взгляд, в сущности коррупции самое главное то, что это гигантский механизм перераспределения всего национального дохода общества.


Если коррупция — это особый механизм перераспределения национального дохода, то возникают следующий вопрос: что является основой, базой для появления этого коррупционного механизма?  

Сам факт систематически повторяющегося перераспределения означает, что в постиндустриальном обществе имеются такие реальные отношения, которые или мало учитываются, или вовсе игнорируются. Они — база коррупции.  

Первая база коррупции связана с тем, что в постиндустриальном строе огромна роль государства. И как стабилизирующей силы. И как организующей силы. И как контролирующей силы. В руках государства сосредотачиваются гигантские ресурсы. Без участия государства невозможны ни современные наука и образование, ни многие отрасли экономики и непроизводственной сферы.  

Коррупция как минимум означает, что не учитывается реальная роль государственного механизма.  

Возникает глубокая антиномия, как сказал бы Кант. Администраторы получают, во-первых, твердую, но не очень высокую зарплату. А принимают они решения о многомиллиардных расходах. Они, тем самым, решающим образом влияют на размеры прибыли и доходов всех участников государственного финансирования.
В капиталистическом обществе разрыв между тем, что создавал рабочий, и тем, что ему капиталист выплачивал, становился основой классовой борьбы. А теперь разрыв между тем, чем распоряжается чиновник, и тем, что он получает, — одна из главных объективных основ коррупции.  

Коррупция — это новый, современный вид эксплуатации. Бюрократия и ее верхушка — номенклатура — эксплуатируют общество через систему коррупции.
Другой объективной базой коррупции является присущая постиндустриальному обществу демократия. Разделение властей, появление наряду с тремя властями четвертой — власти средств массовой информации — создает в постиндустриальном обществе проблему дисбаланса между этими властями.  

К этому дисбалансу четырех властей добавляется их неустойчивость в силу коротких сроков избрания. Налицо дисбаланс. Еще есть дисбалансы центра и регионов, регионов и местной муниципальной власти. Они тоже создают базу для поиска полузаконных, а то и незаконных вариантов преодоления этих дисбалансов.  

Выборы, деятельность политических партий, голосование создают питательную среду для поиска всех резервов, и коррупционную грань нередко переступают в самых передовых странах. Третья объективная база коррупции — положение наций в постиндустриальном обществе. Место и роль национальных сообществ в постиндустриальном обществе даже в рамках одного государства объективно неодинаковые. А государственные механизмы одинаковые. И этот разрыв формального и реального создает почву для коррупционных отношений.  

Четвертой базой коррупции является военно-промышленный комплекс и армия. По своей природе — это растраты общественного богатства. А растраты идут во многом по субъективным пристрастиям. Выбор видов оружия, размеры заказов на разработку и проектирование, а потом финансирование производства оружия — стали базой коррупции в силу гигантской субъективности и выбора, и оценки, и в силу закрытости принимаемых решений.  

Пятой базой коррупции стала серьезная деградация установок и мотивов людей, отражающая процесс превращение их в постиндустриальном обществе в винтики чуждых им механизмов. В постиндустриальном обществе отдельный человек мало что может сделать. Везде — структуры, коллективы, организации. Личность в них подавляется, нивелируется. Возникает, как говорил еще Герберт Маркузе, “человек одного измерения”. Такой человек бороться с коррупцией не может. Более того, он сам лично становится ее добычей или даже сам без внутренней борьбы включается в нее.  

Шестая база коррупции — госсектор. Еще государственный социализм столкнулся с огромной, неразрешимой для него проблемой — сфера общей собственности оказалась сферой ничейной. В постиндустриальном обществе имеется госсектор. И “ничейность” в нем сохраняется.  

Седьмая база коррупции — добыча сырья и охрана окружающей среды. Они ограничены нередко только волевыми и субъективными правилами.    

Восьмой фактор коррупции — наличие частного сектора. В постиндустриальном обществе имеется общее узаконенное значительное неравенство. В нем есть граждане с огромными законными состояниями. А раз есть у одних кошельки, из которых можно платить, а у всех есть право иметь набитые кошельки, — база коррупции найдется. Были бы повод, причины и мотивы.  

Девятый фактор коррупции — уже “наш”, российский — особенности переходного периода России от социализма к постиндустриализму. Главная черта выхода России из социализма состоит в том, что были отвергнуты и китайский путь, и либеральный путь стран Восточной Европы, и потенциально лучший народно-демократический путь. Был реализован худший из возможных вариантов выхода из социализма — номенклатурно-олигархический.  

Главное в номенклатурно-олигархическом пути — не распределение общей социалистической собственности между ее создателями, а захват этой собственности номенклатурой и ее доверенными олигархами. Номенклатура и олигархи тяготеют к отраслям, цена на продукцию которых зависит не от талантов организаторов, а от независимых от них факторов — цен на мировых рынках и от природных условий. Это — добыча сырья, прежде всего нефти и газа.  

Захватившие собственность номенклатура и олигархи не могут дать право обманутым массам демократически выбирать и вводят управляемую демократию. Ни номенклатура, ни олигархи нормально хозяйствовать при рынке и рыночной конкуренции не умеют, поэтому у них нет прочной экономической базы. Их положение неустойчивое, и усиливающиеся группировки выступают с претензиями на передел: и собственности, и власти. При отказе и от рыночных, и от демократических механизмов переделы сводятся к рейдерству. Опасаясь за свою “добычу”, номенклатура и олигархи вывозят доходы за рубеж в поисках “укрытий” и “запасных аэродромов”.  

Внешняя политика сводится к мельтешению на международных “саммитах”, “набивании” себе цены, ерничанья — и все ради страховки размещенных за рубежом вкладов. Если выход из социализма осуществляется захватом, то сама его природа не может не сопровождаться коррупцией.  

Именно номенклатурно-олигархический путь выхода из социализма и его современный этап — управляемая демократия — предопределили особую роль коррупции во всех сферах — экономической, политической, социальной, нравственной, международной.  

Десятый фактор — ситуация в российском руководстве, характеризующаяся двуглавостью. Модель управления, известная по “Золотому теленку”, когда Остап Бендер доверил председательствовать Фунту, — не прошла. Россия все же не контора “Рога и копыта”, и Россия для известной на Западе системы “трастового” — доверительного — управления непригодна. Сразу же возникает ситуация из анекдотов о Ходже Насреддине: “Первой жене сказал, что иду ко второй, второй — что ночую у первой, а сам так сладко спал”. Однако получившие возможность “поспать” между “голов” министры — еще не главная беда. Главное в том, что те, кто хочет работать, оказались перед “двуглавостью” курсов: или на модернизацию, или на консерватизм.  

Так же, как сама природа капитализма обязательно включала эксплуатацию, а природа государства бюрократического социализма включала невозможность собственного научно-технического прогресса, так и постиндустриализм неотделим от коррупции. Поэтому коррупция уже стала и будет одной из главных составляющих нового строя.


В анализе коррупции очень важно выявить все результаты и следствия коррупции. В укрупненном плане можно обозначить три группы проблем.  

Первая — комплексность. Результаты коррупции надо рассматривать во всем их многообразии: юридические, экономические, политические, социальные и морально-нравственные.  

Далее — проблема отрицательных результатов и следствий коррупции. В экономике коррупция охватила все три устоя постиндустриализма: и государственное регулирование, и рынок с конкуренцией, и государственный сектор. Коррупция является одним из главных препятствий для реализации преимуществ этого “триумвирата”.  

В политике коррупционный механизм подминает демократию и, более того, дискредитирует ее. Среди отрицательных следствий коррупции — потери от создания органов, призванных бороться с коррупцией.  

Огромный отрицательный эффект коррупции связан с тем, что борьбу с ней используют для дискредитации конкурентов: и среди “своих”, и политических оппонентов, и просто несогласных. Под флагом борьбы с коррупцией фабрикуются целые дела и процессы. Порой это делается тонко: десятки расследователей и средства информации годами раскручивают дело в 5—10 тысяч долларов. И без выявления его подоплеки невозможно понять и такое рвение, и очевидную растрату средств на “разоблачение”.  

В социальном плане коррупция подрывает доверие масс и к государству, и к государственной бюрократии, подрывает веру граждан в суд и представителей всей правоохранительной системы. Самое опасное социальное следствие коррупции — интеллектуальная деградация. Постоянная жизнь в условиях нарушений не может не деформировать личности: и взяткополучателей — руководителей и чиновников, и личности всех взяткодателей.  

В здравоохранении нельзя доверять ни лекарствам, ни их качеству, ни врачам, рекомендующим эти лекарства, так как эти врачи связаны с их производителями и реализацией. В образовании и науке ослабляется доверие и к дипломам, и к ученым степеням, и к званиям.  

Можно продолжать перечень пороков коррупции. Но было бы поверхностно делать вывод, что коррупция имеет только отрицательные последствия. Если бы это было так, живучесть коррупции была бы необъяснима. Проблема в том, что в коррупции есть и третья группа следствий — несомненно положительных.  

Коррупция способствует развитию у ее “соучастников” чувства удовлетворения в жизни. Она хотя бы так, извращенно, но позволяет получить признание способностей и талантов. Коррупция, таким образом, ослабляет недовольство состоянием дел в обществе.  

Никуда не уйти и от того, что коррупция способствует активизации части членов общества, выводит их из состояния апатии и пассивности. Положительно и то, что значительная часть захваченных коррупцией ресурсов идет не на паразитическое потребление (типа военно-промышленного комплекса или казино), но инвестируется в производство или в потребление, стимулирующее производство (строительство дач и т.д.).  

Коррупция перераспределяет доходы — и тем самым ослабляет те дисбалансы, которые ее вызвали.  

Коррупция выявляет болевые точки. Так, коррупционный передел собственности со всей остротой говорит о том, что у нас так и не заработали нормальные, рыночные, конкурентные механизмы передела собственности — необходимые в развивающейся экономике. А коррупция при подборе кадров — острейший сигнал о недостатках, а точнее, об отсутствии системы работы с кадрами. Коррупция при выборах — доказательство неготовности и общества к демократической системе и дефектов принятых вариантов этой системы.  

Коррупция — при исчерпывании или слабости других рычагов — позволяет решать проблемы: и личные, и региональные, и общенациональные. Взятка, писал великий знаток русской государственности М.Е.Салтыков-Щедрин, преодолевает препятствия и сокращает расстояния.  

Коррупция — это не всегда песок в механизме, но и своего рода смазка государственного механизма — при отсутствии других смазок. Без нее механизм не смог бы работать. Опыт российской монархии — триста лет успешно существовавшей и даже крепнувшей при постоянности и всеобщности взяток — требует серьезного размышления.  

Коррупция, таким образом, один из факторов совершенствования всей системы общественных отношений и регулирующего их законодательства.


Если коррупция — органически вытекающее из самих фундаментальных характеристик постиндустриального строя явление, то всякого рода представления о возможности бравым натиском, лихой кавалерийской атакой победить коррупцию — несерьезны.  

Само понятие “борьба” относится только к одной из частей коррупции: к ее крайностям, “нарывам” и к одной группе методов — к “хирургии”.  

Возможно ли вообще устранить коррупцию в постиндустриальном обществе? Ленин после пяти лет борьбы с бюрократизмом признал, что бюрократизм неразрывно связан с самой природой и характером социалистической власти. Поэтому Ленин — а он всегда был логичен — писал, что обещания вырезать бюрократизм, навсегда убрать — шарлатанство, обман. Хирургия — подчеркивал он — тут невозможна. Остается только лечение.  

А Рузвельт, организуя поход на американскую мафию, говорил: убить ее не сможем, но загнать в подвалы, даже в крысиные норы — можно.  

В свете правильного понимания коррупции надо четко выделить, что же можно в коррупции вырезать; что можно свести к минимуму; а что придется лечить. Какой должна быть “медицина” противодействия коррупции? Прежде всего — это меры правовые. Необходима постоянная чистка законодательства от выявившихся или сознательно заложенных в него зон, допускающих, а то и способствующих коррупции.  

В арсенале американского законодательства о коррупции — закон Пэна, принятый еще в ХIХ веке. Его еще называют “законом о добыче”.  

Победивший на выборах президент имеет право только 5% должностей аппарата предоставлять своей команде. Это обычно места помощников и секретарей. А руководителей он может только предлагать — утверждает их Сенат.  

Основная же масса работников аппарата — 95% — осуществляет продвижение по службе в соответствии с регламентом, определяющим четкие сроки пребывания на постах и, соответственно, гарантирующим чиновника от произвола победителя на выборах. Президент США, переизбираясь, не может использовать свой аппарат. Поэтому, скажем, основную охрану Кеннеди в день его гибели в Далласе организовывала не его охрана, а полиция штата Техас.  

Далее, нужны меры экономические. Первая — разработка законных, прозрачных, публичных, подконтрольных механизмов наличия у чиновников собственности. Уместно напомнить, что Петр I, “рукой железной” поднимая Россию “на дыбы”, не нашел ничего более эффективного, чем разрешить талантливым “птенцам” своего “гнезда” участвовать и в предпринимательстве, и в торговле. И отвечать за это, регулярно попадая под палку царя.  

Вторая — законное, прозрачное, облагаемое налогами участие бюрократов в доле от полученной в результате их решений прибыли. Когда я заговорил об этом в 1990 году — на меня набросились и левые, и правые. Клеймили как покровителя взяточников. А ведь это не я — это Ленин не нашел ничего лучшего, чем тантьемы — участие чиновников советской власти в прибылях.  

Меня отвергли — ну и что? Вместо того чтобы расколоть бюрократию на большинство, законно зарабатывающее участием свои установленные доли, и меньшинство, ворующее в произвольном размере, — получили круговую поруку чиновничества. Вместо того чтобы выделить среди “взяткодателей” большинство, которое готово платить согласованные “чаевые” за участие, и меньшинство, готовое финансировать беззаконие, — получили и среди “взяткодателей” круговую поруку. В итоге спустя двадцать лет дело дошло до катастрофической стадии криминализации.  

Среди главных политических мер я бы выдвинул замену нынешней демократии другой, в которой избиратели начнут что-то значить. И депутаты перестанут быть стадом, утром голосующим за автоналог, а вечером — после свистка — хором осуждающим свои заблуждения.  

И средства информации — особенно электронные — должны стать независимыми. И тем более — должны стать независимыми суды и вся правоохранительная система.  

Среди мер административных на первое место я бы поставил ликвидацию и любых привилегий, и аппарата, созданного для реализации этих привилегий и для добывания для них денег. Надо увеличить зарплату чиновников: от министров до клерков — пусть в 5, пусть в 10 раз, но для себя они должны все приобретать на том же рынке, где и все граждане. Иначе не будет ни рынка, ни нормального госаппарата.


Или мы хотим начать наконец реальную модернизацию — и, соответственно, реально противодействовать коррупции. Или все сведется в очередной раз к политиканству, к использованию борьбы с коррупцией для победы над другими лидерами или кланами бюрократии, для прикрытия переделов собственности и власти.