Был период во второй половине XIX века, когда посетители Большого и Малого театров в Москве неминуемо подвергались мощной газовой атаке. Такое обязательное дополнение к изысканной пище духовной получали практически все покупавшие билеты на спектакли. Причиной стало тогдашнее только что появившееся чудо техники. С начала 1860-х для освещения лучших театральных залов использовали лампы, в которых в качестве горючего использовалось газовое топливо (в те годы даже термин особый существовал – «светильный газ»).
Новые лампы горели гораздо ярче своих керосиновых и масляных предшественников, однако имелся у них серьезный недостаток. «Светильный газ», выработанный методом сухой возгонки каменного угля, обладал специфическим и отнюдь не благоуханным запахом.
Для освещения двух главных московских «храмов Мельпомены» был специально построен маленький газовый завод во дворе Малого театра. Оттуда выработанное топливо перекачивали в специальный резервуар, установленный в зданиях, а дальше горючий газ по разветвленной сети труб поступал к лампам. Однако герметичность этих труб была далека от идеальной, так что в дополнение к яркому свету находившиеся в помещениях получали еще и весьма ощутимое зловоние. Все спектакли проходили в мало симпатичной для обоняния атмосфере, и потому зрителям приходилось не жалеть духов, а некоторые особо чувствительные дамы даже падали порой в обморок. Подобные «газовые атаки» продолжались вплоть до 1893 года, когда Большой театр обзавелся электрическим освещением.
Регулярным нашествиям отвратных запахов подвергались москвичи, обитавшие в кварталах, располагавшихся к западу от Савеловского вокзала – в районе Вятских улиц. Здесь еще в 1843 году французский предприниматель Альфонс Ралле построил парфюмерную фабрику, выпускавшую духи, помаду и – в больших количествах – мыло... В качестве исходного сырья для производства использовались самые разные «дары природы» в том числе жир, кости животных. Порой запасы такой продукции залеживались на складах и если это случалось в жаркое время года (а холодильников на складах не было!), все окрестности накрывала волна удушливого смрада.
Не слишком радовали обоняние и растекавшиеся с территории фабрики «букеты» запахов самого мыловаренного производства. Среди жителей гуляла не слишком благозвучная поговорка на этот случай: «Вот опять амбре с фабрики с Ралле!» Это присловье не потеряло популярности и после революции, когда национализированная фабрика Ралле была переименована сначала в Государственный мыловаренный завод № 4, а позднее – в фабрику «Свобода».
Москва дореволюционная (а также и в первые годы после октябрьского переворота) пахла испражнениями – людскими и конскими. Отсутствие централизованной канализации в городе вынуждало жителей устраивать громадное количество выгребных ям во дворах. Естественно, сопутствующий им запах, особенно в теплое время года, никто не отменял. Добавляли ему убойной силы и многочисленные «эшелоны» городских ассенизаторов-золотарей, которые по ночам или ранним утром приезжали на своих телегах, и перегружали огромными ведерными черпаками пахучее содержимое уличных клозетов в большие бочки, чтобы вывезти за город. В процессе такой эвакуации частенько случались аварии «с разливом»: повозки опрокидывались, угодив глубокую яму на мостовой или столкнувшись с другим гужевым средством передвижения... Дополнительный фактор: на улицы волокли всякий мусор, в колеи выливали ведра с помоями. А часть несознательных граждан (самые нахальные и желающие сэкономить на услугах ассенизатора) под покровом темноты сваливали сюда же содержимое дворовых выгребных ям.
Главная транспортная сила – лошадки, (вернее их отходы), тоже были источником специфического запаха, окутывавшего город. Вот данные статистики конца XIX века: десятки тысячи коняг-тружеников, возивших по Первопрестольной кареты, телеги, коляски, вываливали на московские мостовые до 160 тонн навоза ежедневно!
