— Зоя Васильевна, где вы начали изучать градостроительство?
— Мы занялись им еще в институте. В 1960 году в МАРХИ мы — десять друзей — защитили диплом на тему «Коммунистический город». Мы вообще все дети войны: мне было 5 лет, когда началась война, я жила в Сокольниках, мы в церковь, которая около парка, бегали с мамой прятаться от бомбежек. Я пережила войну, голод, холод... И вот мы, дети из коммуналок, собрались и стали проектировать коммунистический город. Потому что Хрущев, как известно, объявил, что к 1980 году уже наступит коммунизм. И мы задумались: а как город должен соответствовать этой идеологии?
В архитектурный мы поступили в 1954 году — когда еще не появилось постановление о борьбе с «архитектурными излишествами», но сталинский стиль стремительно выходил из моды. Мы категорически не увлекались старой эстетикой, но система обучения, сама архитектурная школа была, конечно, еще классическая: с фундаментальной художественной и исторической подготовкой, с бесконечными отрисовками и отмывками, «чтобы набить руку»... По коридорам института ходили великие люди, отправленные на обочину в тридцатые: Константин Мельников, Иван Леонидов и некоторые другие. А вскоре — как только прогремело постановление ЦК об «излишествах» — к ним добавились и мастера сталинского ампира: их в одночасье тоже лишили мастерских и заказов.
— А как же, например, Михаил Посохин, оставшийся в обойме?
— Ну, Посохин — он был из числа небожителей. Его и ему подобных, конечно, не задвинули. Сам Посохин потом долгие годы работал главным архитектором Москвы, был автором таких проектов, как Новый Арбат и Дворец съездов в Кремле. Кстати, я по сей день считаю, что дворец этот — одна из лучших работ архитектора: Михаил Васильевич очень деликатно вписал этот гигантский объем в застройку Кремля. Надо понимать, что при наличии прямого заказа Хрущева варианта «не строить дворец в Кремле» не существовало: если бы отказался Посохин, его построил бы кто-то другой — возможно, хуже.
— Какими были ваши первые архитектурные работы?
— В 1966 году мы издали книгу: «Новые элементы расселения». Концепция наша исходила не из абстрактных «коммунистических идей», а из эмпирически понятной социальной справедливости. Справедливость состоит в расселении, в комфорте жизни. Когда я читаю это, не верю сейчас, что мы — почти дети тогда — это всё сделали.
Новые элементы расселения отдаленно напоминают «города-сады» Эбенезера Говарда — модную на рубеже XIX–ХХ веков английскую концепцию. Стройное функциональное зонирование, забота о микроклимате, просчитанные транспортные потоки, модульные жилые дома. Например, мы предусматривали многоэтажный дом для тех, кто хочет жить в многоэтажке, а рядом с ним имеется малоэтажная застройка для тех, кому уютнее рядом с природой.
— Многоэтажный объем напоминает дом-коммуну 1930-х, а еще больше — марсельскую жилую ячейку Ле Корбюзье...
— Ну конечно же! Ведь это был наш безусловный кумир.
— В ваших концепциях видно, что уже тогда — в начале 1960-х годов — новый город у вас преимущественно пешеходный. Идея, что «город должен пойти», появилась уже тогда?
— Так ведь и вся Москва в течение семи веков была пешеходной, и лишь в последние сто лет стали ездить машины. Пешеходность — это очень важный принцип. Поэтому, разрабатывая концепцию пешеходного Арбата, я понимала, что делала.
— Итак, мы добрались до Арбата. Как вообще появилась идея создать в Москве пешеходную улицу — ведь до этого в практике СССР такого не было?
— Идею делать пешеходные улицы предложил наш коллектив — я, Алексей Гутнов и еще коллеги. После постройки Нового Арбата старая улица оказалась ненужной для транзита. Мы доказали это самым простым способом: два человека встали в начале и конце Арбата и переписывали в блокнот номера машин, въезжавших на улицу и выезжавших с нее. Потом сверили списки — оказалось, что считаные единицы авто едут по Арбату от Смоленской площади до Арбатских ворот (и наоборот).
— А зачем?
— Как зачем? Для людей! Нашей идеей было создать из цепочки закрытых пространств — разных контор, банков, министерств — пространство открытое.
Городским властям эту идею надо было долго доказывать. Я как-то пришла к одному чиновнику — он вообще был в ужасе: как это можно закрывать движение? Я ему рассказываю, какие переулки сошлись на Арбате. «Да я ж родился в Староконюшенном!» — говорит он. И всё, и было решено делать пешеходной. Этот чиновник сдался.
Архитектурную мастерскую №2 «Моспроекта-1» тогда возглавлял архитектор старой школы Иосиф Ловейко. Встретил он нас очень сурово. Кричал: все снести, всю эту ветошь, надо все новое строить. А я стала ему рассказывать, какая историческая, культурная ценность в каждом доме. Вот, например, «Арбатский подвальчик» есть такой — там было поэтическое кафе, где встречались Маяковский, Пастернак, Есенин, Каменский...
Этот адрес попал в самое «яблочко». «Когда мне было 15 лет, — просветлел лицом Ловейко, — я был в этом «Арбатском подвальчике», и при мне там дрались Маяковский и Пастернак... Давайте, делайте свою пешеходную улицу!»
— А каким исследовательским аппаратом вы пользовались — ведь тогда в России не было переводных работ по урбанистике, не было общедоступных компьютеров для обсчета моделей, да и социология была в загоне?
— Исследовательский аппарат, конечно, у нас, как у архитекторов, был. В первые годы после революции русская градостроительная школа была в числе первых в мире. Продвинули все градостроительство, социологию. Все делали.
Компьютеров и, соответственно, систем обработки данных — их действительно не было. У нас была только рихтеровская готовальня — старинная, ценившаяся на вес золота, которую каждый из нас имел и к которой относился как к святому. Мы инструментами XIX века проектировали жилье века XXI.
Вот видите, какая потертая папка? Здесь все наши подготовительные работы. Вот транспортная схема, расчет потоков людей. Схема движения автотранспорта. По переулкам между Старым и Новым Арбатом предполагалось открыть движение вдоль магистральных улиц.
Культурное наполнение Арбата разрабатывали при поддержке тогдашнего главного смотрителя библиотеки МГУ, известного краеведа Виктора Сорокина. Он с ходу назвал нам имена 500 замечательных людей, жизнь которых была связана с Арбатом.
Плановый поток пешеходов на Арбате мы определили в 60 тысяч человек в час. А автомобильный трафик брали на себя переулки, прежде всего Сивцев Вражек. Методик работы по такой теме в готовом виде не было — импровизировали. Тогда же по образцу Арбата мы сделали расчет возможных пешеходных зон по всему центру Москвы.
— Здесь в основном те же улицы, которые стали пешеходными и сейчас, — Столешников переулок, Кузнецкий Мост, Никольская... По сути, сорок лет спустя ваша программа воплотилась в жизнь?
— Вот только характер улиц за это время изменился, и с Никольской, и со Столешникова исчезли те «народные» места притяжения, которые там существовали тогда. И сейчас многие из сделанных пешеходных зон потеряли смысл. Опорными параметрами для нас тогда были: наличие мест притяжения, жилой застройки и транспортная доступность. Грубо говоря, на улице, чтобы она была успешной пешеходной зоной, должны жить люди, в начале и конце улицы нужно иметь станции метро, а еще на ней должны быть точки массового притяжения: магазины, кафе, театры. Сейчас на той же Никольской полностью исчезла жилая застройка, а в Столешниковом — хоть сколько-нибудь демократичные магазины и кафе.
— Между проектированием пешеходного Арбата и воплощением этой идеи прошло почти десять лет. С чем была связана такая задержка?
— Не было денег, вот и все. Бюджет нашелся только после Олимпиады-80. Тогда уже можно было подумать о реализации замысла. Например, о мощении — фирменном розовом, которое отличается от всех остальных улиц Москвы.
— Вот, кстати, почему цветное мощение?
— Как почему? Потому что я как архитектор так решила. Зачем улице быть серой? Мы и так сколько уже живем на сером асфальте.
А вот откуда взялся этот розовый «кирпич»: как-то раз я шла пешком по Хорошевскому шоссе, увидела завод железобетонных изделий №17. Я свернула: двор был весь заставлен громадными фундаментными бетонными блоками. Нашла директора и стала ему говорить: а что если мы с вами начнем делать такие вот пескобетонные кирпичики? Он быстро сообразил, что это очень выгодно, интересно. Закупили пресс и начали делать. Цвет утверждала я. У нас цвета были красный, серый, розовый и белый. И все это смешали, мне показали, я расписалась на каждом кирпичике. И так начали делать тротуарную плитку — первую в Москве.
Интересно, что укладывать плитку в Москве тогда не умели. На мощение «пилотных» 100 метров у театра Вахтангова — там, где все делали «на коленке», вплоть до фонарей из водопроводных труб, — прислали бригаду «Мосасфальтстроя»: чтобы они понимали в укладке плитки! Эти парни пришли и не понимают, как им работать. Тогда я встала на коленки и выложила лично первый ряд, меандр из плиточек, и сказала: «Так и начинайте!» И ничего, пошло дело!
А через неделю, представьте, пришли старички и старушки, которые всю жизнь мостили Москву. Бригада целая. Кто-то их нашел — кажется, Ресин. Он тогда был начальником «Главмосинжстроя». И эти старички принесли какие-то свои молоточки резиновые, наколенники — и показали, как нужно делать это мощение. У них и перенимали науку молодые.
В процессе работы пешеходным Арбатом «заболели» первые лица Москвы — первый секретарь горкома КПСС Виктор Гришин и глава Мосгорисполкома Владимир Промыслов. Утверждали рисунок мощения, согласились с нашими идеями очистить улицу от лишних проводов (кстати, тоже впервые в СССР). Вы не представляете — вывезли несколько самосвалов старых проводов, растяжек и прочего металлолома.
Потом я сказала: улицу надо углубить на 30 сантиметров, потому что все старые дома вросли в землю. В некоторые дома надо было входить, спускаясь вниз на две ступеньки. И сделали это: сняли слой, и у всех домов проявились цоколи! Я сказала: цоколи надо менять! А там они были такие, облицованные коричневой керамикой-«кабанчиком». Сказала: к этому дому гранитный цоколь, к этому — песчаный, к этому — белокаменный, к этому — пиленый, к этому — рубленый... И всё сделали, на всем километре улицы заново сделали цоколи!
Интересно вышло с покраской фасадов. Приехали малярши, начали «задувать» все стандартным желтым цветом. Э, нет, говорю. На каждый дом есть колористический паспорт, каждый фасад будет своего отдельного цвета. Они мне прямо говорят: за 6 копеек этим заниматься не будем, и все! Тогда я побежала в Комитет по охране памятников и быстро «проштамповала» все дома как памятники архитектуры. А на них тариф уже вполне солидный.
И тогда началась такая работа! Эти малярши вообще не спускались, работали без перерыва — в такой энтузиазм вошли. Я им только успевала кисточки приносить для тонкой прорисовки деталей. Сидели на лесах, питались батонами хлеба и молоком!
— Технология укладки пресловутой тротуарной плитки та же самая, что используется сейчас?
— Мощение Арбата лежит без капитального ремонта уже 30 лет — потому что, прежде чем укладывать плитку, на совесть сделали подложку. Сняли грунт, сантиметров 50, насыпали щебень, а поверх щебня была сделана бетонная плита в 20 сантиметров, армированная. От стены до стены, вся насквозь. Причем заложили такие желобки — там всё в желобках, — для того чтобы была дренажная система. Потом затянуто все нетканым материалом, затем каленый черный песок, а потом прямо на песок клали брусчатку. И никакой цементной стяжки, все всухую. Так все и лежит.
— Улица — это все-таки не только архитектура, но и те заведения, которые на ней находятся. Определять, где что будет, — это тоже работа градостроителя?
— Безусловно. Это важная составная часть любого проекта пешеходной зоны. Я полагаю, что архитектору должно принадлежать право согласовывать арендаторов нежилых помещений: иначе улица может быстро стать скучной и «завять».
У меня сохранился функциональный анализ Арбата 1850-х годов, затем 1900 года. По этим документам и схемам прекрасно видно: Арбат ожил только тогда, когда отменили крепостное право и люди поехали в город работать. Для нашего проекта мы продумали каждый абсолютно магазин, каждое кафе. Например, там было раньше кафе «Ленинградское» — такая обычная столовка в доме 38. Мы узнали, что там раньше была какая-то дореволюционная гостиница с французским названием типа «Бристоль». Так давайте там сделаем кафе «Бисквит»! Закупили специальные печи бисквитные, сделали чудесный европейский интерьер и начали печь бисквиты и продавать их. Только бисквиты и кофе, больше ничего. Запах шел фантастический, этот бисквит все ели.
В течение некоторого времени после постройки Арбата так и происходило. Потом, конечно, одно перепрофилировали, затем другое — и сейчас первоначальный план прослеживается с трудом. Но все-таки прослеживается. Я как автор проекта улицы много чем недовольна — от украинского культурного центра, который разместился ровно в том самом подвале, где Пастернак дрался с Маяковским, до «синего троллейбуса» — кафе, заслоняющего усадьбу Оболенских, ожидающую «раскрытия». Но если на то будет политическая воля, все еще можно поправить.
