Что такое мозаика? Это искусство пятен, Вид которых кому-нибудь да приятен. А иначе кто бы стал собирать. Можно было бы совсем потерять Мозаику — ну и черт бы с нею! Но мир стал бы без нее беднее. Асфальт дает уклон Во влажном блеске. Направо, за углом, Играют всплески. У форточек, у рам, В гнезде кварталов Мы слышим по утрам Удары шквалов. И смех, и детский страх Стихают в хоре. В полночных городах Нам снится море. Все начинается с Николая Глазкова. Он заходил в "МК", как заходили многие. Такова аберрация памяти. В "МК" тогда было больше народу, чем в городе. Ю.В.Некрасов, Вадим Черняк, Юра Щекочихин, Павлик Гутионтов, Саша Ригин, Таня Флеровская (ее муж был у нас главным редактором), Таня Блажнова... Еще какие-то девочки и мальчики (Андрей Чернов, Наташа Веденеева, Валя Юмашев), о существовании которых, может, забыл сам отдел кадров, Толя Васильев, Андрей Орлов. Но мне они все время от времени вспоминаются. * * * Стихотворцев тысячи в столице, А поэтов только единицы. Шахматист достоин славы, чести, Если он действительно гроссмейстер. Авторство одолевает варварство. Радостно, коль побеждает авторство. Осуждать не следует новаторство. Надо расширять его границы. Очень часто истина освистана. Все равно восторжествует истина. Утвердится, чтобы сохраниться. Это написал Николай Глазков. О ком бы это он? По-видимому, обо мне. Это небольшая ораторская речь. Краткость ее умножается на Колин талант, и поэтому она имеет отношение не только ко мне. * * * Не один раз Глазков заходил к нам в редакцию. У литераторов был, конечно, клуб — ЦДЛ. Но многие писатели искали общения в газетах вполне бескорыстно. Сильный, добродушный, высокий, Глазков стал бы украшением каждой, любой редакции, зайди он к ним. Но к ним он почему-то не заходил. О себе выражается он так: Живу в своей квартире Тем, что пилю дрова. Арбат, сорок четыре, Квартира двадцать два. Многие люди испытывали в его присутствии нечто необыкновенное. Я никак не ожидал от себя того, что я влезу на стол моего кабинета и тут же, на столе, дам клятву (не будучи моржом и после школьных лет в Средней Азии, страшно боясь холодной воды), что полезу в ледяную воду и вылезу из нее как ни в чем не бывало. Вот только потом выпью вдвоем с писателем коньячку. Коля дружелюбно улыбался. Моя клятва так и не привела меня в ледяную купель. Но все это только шутки и воспоминания... У Аллы Ефремовны Гербер есть тоненькая книжечка прозы "Мама и папа". Она написана без цитат, хотя на каждом шагу чувствуется, как бы они были кстати автору этой коротенькой книжечки. Автор только один раз позволила себе отступить от этого правила — и привела цитату из Чехова. И сразу автобиографическая проза Аллы Ефремовны заиграла новым колером. А. Гербер взяла Антона Павловича себе в помощь — и сразу сделалось как-то яснее, как следует делить эту трудную любовь к родителям. * * * Мой друг сказал, Печален, как злодей: — Вот зал, вот круг Танцующих людей. Глядишь, дитя Уходит в долгий путь. Летишь? Летя, Себя не позабудь. И факт несут, На стол ложится франт. Инфаркт? Инсульт! А может, и инфаркт. Неон, биплан — Стареет все вокруг. Но он был пьян, Сказавший так мой друг. * * * Итак, я заканчиваю. "Несть спасения во многоглаголании". Следует кончить одним опубликованным стихотворением, предпослав ему те впечатления о жизни и смерти, которые больше ясны из него, чем из предисловия. Ночной поезд Перегон Ленинград—"Магистраль" —Карадаг, Отрывая от крана негромкие нотки, Те, кто умер, живет в небольших городах, Где и поезд не пробовал вкус остановки. И пока напролет невозвратные дни Пробегает безумная наша дорога, — В привокзальном буфете сойдутся они Поглядеть, как мы катим, и выпить немного. Вот Смирнов, обернувшийся в маленький зал, Чтоб еще раз к столу подозвать полового, С кем же рядом он слушает их острослова? Пастернак! И не видел почти, а узнал. А улыбки обоих — от шутки Светлова. Над окном замирает неяркий багрец, И такое висит невысокое небо. А отдельно у этой вон стенки отец: Он не пил и знаком он с поэтами не был.
