Сколько раз справлял Новый год — до сих пор мой разум не в состоянии охватить все таинство бессмысленных и беспощадных приготовлений к застолью. Кругом только и слышишь: “А в чем надо провожать старый? А новый в чем встречать?”
Боже мой, да какая разница, когда утром все равно локтем в холодце. Нет, надо выслушать лекцию об очередном восточном календаре. Оказывается — вот как раз ничего “полосатого” у нас в гардеробе и нет — все пропало. Не будет теперь счастья дома и успехов на работе. Тратятся огромные деньги на вот это “полосатое”, которое потом счастливо сгинет в недрах шкафа. Вскоре начинается самое страшное: “Ира, так ты холодец готовишь? А зелень? А соления? А как же без хрена? Тогда пусть Олька готовит оливье, а Любаня — селедку под шубой, лучше ее никто не делает!”
Мое замечание, что иной шубой можно укрыть всех селедок Мирового океана, презрительно игнорируется. Хотя, честно говоря, и сам хорош. Посланный за напитками, возвращаюсь с таким количеством, что его хватит на добрый полугодичный запой без перерыва на остальные общечеловеческие желания.
Съезжаемся. Обычно выбирается пансионат в живописном месте (с таким же успехом могли постоловаться и в московской прихожей с фотообоями). Всех жутко интересует, есть ли здесь прокат лыж, санок, каток. Ну-ну. Нет, я тоже за здоровый образ отдыха... и однажды, поднявшись на третий день из-за стола, вышел-таки на крыльцо, по-малому обрадовавшись елке (образное выражение), чем и ограничил единение с родной природой.
Когда все выставляется на стол и подоконник — первое впечатление, что началась третья мировая — лет так на семь, и все равно те, кто переживут ядерный апокалипсис в этом бункере, погибнут от переедания.
Ну а дальше — все как у взрослых. Тосты, братания с друзьями, знакомыми друзей и просто случайными местными пейзанами, пытающимися испуганно вырваться из твоих объятий. Какие-то дикие “твисты и шейка”, за которые будет потом стыдно до следующего Нового года. Из тостов самый идиотский (хотя ты сам его произнесешь раз восемь), без сомнения: “С новым щщщщщщщастьем!”
Зачем мне новое, когда я не знаю, как от старого-то протрезветь?!
Потом, естественно:
“За женшшшшшшшшшин!”
И ведь предложит сей тост самый пьяный идиот, который сам уже не в состоянии подняться. Зато остальные, беспрепятственно вскакивая и падая, щелкая по-гусарски “каблуками” тапок, пытаясь поставить рюмку на локоть (отчего количество посуды резко сокращается, зато еще быстрее увеличивается количество пятен на нарядах “женшшшшшшшшин”), начинают всячески выражать свою любовь к противоположному полу. Которая, впрочем, затихает минут через пять, потому как пришло время заглянуть к детям, сиротливо брошенным в соседнем номере. Кавалеры не могут — они пьют за дам, посему начинаются первые семейные “спарринги”. Ты же, чувствуя вину за бездарное воспитание своего чада, бредешь туда и, поймав дочку, начинаешь ее учить жизни и, главное, ни в коем случае не слушать группу “Рамштайн”. Впрочем, вскоре выясняется, что мучил ты не собственную Дашку, а совершенно другое дитя — но это абсолютно дела не меняет. Долг выполнен — и ты с яростью подрывника-смертника кидаешься за стол... И понеслась...
...Под утро наступает апофеоз кретинизма. Ты, страстный поклонник Rolling Stones и Led Zeppelin, фанатик Мадди Уотерса и Нины Симоне, с пьяным изумлением вдруг замечаешь... что громче остальных с надрывом орешь на всю округу:
“Влади-и-и-имирский центра-а-а-ал. Ветер север-р-р-р-рный-ы-ы-ы-ый!!!” ... И НИЧЕГО с собою сделать не можешь!
Единственный выход — немедленно произвести контрольный прием водки в голову и пасть в какой-нибудь стенной шкаф. Но прежде чем пьяный Морфей примет тебя в трясущиеся объятия, мозг будет сверлить одна и та же свежая мысль:
“Будни! Будни давай!”
С новым щщщщщщщщщщастьем вас!
Русский художник конца ХХ — начала XXI века.
