Недавно состоялось в Вольном экономическом обществе обсуждение итогов 2001 года. Свои оценки изложили и руководивший обсуждением Л.Абалкин, Г.Боос и С.Глазьев, Д.Сорокин, И.Погосов и другие экономисты.
Все, конечно, анализировали объявленный рост экономики в 2001 году на 6%. Но если для официальных комментаторов эти 6% стали поводом для победных заявлений, то экономисты, хотя они принадлежат к очень разным направлениям экономической науки, высказали точку зрения, которую можно определить скорее как пессимистическую.
И дело тут не только в том, что специалисты не могут следовать давно укрепившейся, еще с советских времен, традиции немедленного и повсеместного славословия вокруг первых же достижений, а то и только намеков на них.
Дело и не в том, что в четвертом квартале 2001 года темпы роста начали падать, и падать существенно.
Необходимо принимать во внимание более глубинные факторы. Если их не учитывать — можно неправильно оценить и эти 6% роста, и перспективы.
Прежде всего: насколько наша статистика права в части показателя в 6%? Как специалист я мог бы сделать много замечаний. Но ограничусь одним, “обыденным”: рост в 6% должны ощутить все граждане страны. А они скорее ощущают не рост экономики, а рост цен и инфляции.
Но, предположим, все же есть эти 6% роста. С чем они связаны?
Прежде всего с урожаем 2001 года. Давно такого не было. Летом я посетил свои школьные места на Дону и видел, как возле элеваторов по нескольку дней стояли машины с зерном в ожидании разгрузки. А возле Азова рядами стояли сухогрузы, намеревавшиеся везти это зерно в Израиль и еще куда-то. Создавалось впечатление, что урожай создал массу проблем. Но главное в том, что рост экономики под влиянием урожая — явление разовое.
Второй фактор — цены на вывозимые энергоносители. Эти цены — в силу известных обстоятельств — оказались высокими. Опять-таки здесь перед нами фактор роста, но такой, который собственно от экономики зависит весьма косвенно.
Третий фактор. Страна наша постепенно научилась жить “в одиночку” и преодолела в той или иной степени раны, вызванные распадом единой экономики СССР. А многие слои нашего населения уже свыклись с тем, что живут хуже, чем они жили раньше.
Я мог бы продолжить анализ. Например, на рост экономики влиял спрос в связи с тем, что у многих граждан все больше изнашивались приобретенные в прошлом вещи и предметы длительного пользования — от телевизоров и приемников до зимних пальто и одеял.
Но гораздо важнее выводы обобщающего характера.
В экономике был рост. Но этот рост не был ростом отраслей научно-технического прогресса. Лучше шли дела у тех, кто ловко маневрировал в государственных структурах. Скажем, “пробил” высокие пошлины на ввозимые иностранные автомобили, чтобы без особых преград сбывать нечто допотопное — и по уровню техники, и по уровню расхода бензина, и по экологическому уровню в части загрязнения воздуха. Эти “производители” не думают ни о том, что центрам городов уже нечем дышать, ни о том, что после двух-трех скачков цен на бензин их автомобили станут “неподъемными” для многих семей.
Надо учесть и то, что рост экономики в основном носил не реконструкционный, а реставрирующий характер. Росли отрасли и производства, в отношении которых нельзя быть уверенным, нужны ли они в таком виде будущей России или их надо не восстанавливать, а свертывать.
Словом, рост был в основном не тот, который нам нужен. Как говорится, Федот, да не тот.
Возникает естественный вопрос: почему так мало позитивного в росте 2001 года?
Суть дела в том, что реформирующая Россию правящая бюрократия сама никак не научится эффективно руководить страной, а тех, кто мог бы работать без нее, она постоянно душит.
Налицо огромный разрыв между тем, что требуют от бюрократии национальные цели России XXI века, задачей превращения России в одну из великих постиндустриальных держав планеты, и тем, что хочет и может наша бюрократия, прежде всего федеральная. Нагрузка огромная, а потенциал руководства ей не соответствует. По-крестьянски говоря: воз нагружен, а ни лошадей, ни хотя бы волов, чтобы тянуть этот воз, нет.
Ну, если уж сам не тянешь, то ищи тех, кто готов помогать. Например, малому бизнесу. Но все как раз наоборот. Осуществляется по всем линиям бюрократический прессинг тех, кто хочет и может работать.
Когда у самих не вполне получается, а других не пускаешь, то приходится как-то покрывать свои недоработки. И самый простой способ — повышение цен и инфляция.
И того и другого уже было более чем достаточно в прошлом году. Но — судя по всему — в наступившем году будут побиты все прошлогодние рекорды.
Недавно объявили, что цены на железнодорожные билеты надо поднять. Чтобы сократить издержки. Но ведь для сохранения России как единого государства, для сохранения единства народа, единства экономики необходима политика низких тарифов. Это хорошо понимал и Витте в царские, и Сталин в советские времена.
Далее, я задаю вопрос: откуда высокие издержки? Что, нельзя их снизить?
Помню еще по работе в мэрии такой случай. Попросили одобрить повышение платы за телефон. Без этого, мол, издержки не покрыть. Я попросил обоснование. На сколько процентов за последние годы выросла телефонная сеть? И на сколько процентов возросла численность аппарата? На сколько процентов выросла его оплата? Как она соотносится со средней оплатой в других отраслях?
Мне рассказали “знатоки”, что все издержки по подслушиванию наших телефонных разговоров должны были оплачивать мы сами. Заказчики подслушивания — а их тогда у нас было не менее пяти ведомств — за подслушивание по существу не платили. При такой ситуации никаких стимулов на сокращение “прослушек” не было. Вот если бы за каждый “заказ” пришлось бы платить из собственного фонда зарплаты заказчика — тогда десять раз подумали бы, стоит ли овчинка выделки.
А сколько еще резервов снижения издержек можно было обнаружить? Но ответов я не получил, так как больше с предложениями о росте платы за телефон ко мне не обращались.
Я понимаю, что если имеет место инфляция, то тарифы приходится повышать. Но при этом надо следить, чтобы процент роста тарифов не превышал бы процент инфляции. И — главное, чтобы и зарплата, и пенсии автоматически выросли бы на этот же процент.
К сожалению, я не вижу достаточно мощных сил в современной России, которые бы давали постоянный, ежедневный, по всему фронту отпор попыткам бюрократии переложить издержки своего руководства на народ.
И, к сожалению, я не вижу механизмов, которые бы обеспечивали отбор среди бюрократии лучших и отсев менее эффективных. Сталинские периодические “отстрелы”, как известно, давали сугубо временные результаты. А наша демократия — и это доказывают прошлогодние выборы — все больше ориентируется не на отбор лучших, а на победу тех, кто уже сидит в кресле. Эти выборы возрождают традиции брежневского кадрового застоя. Это, пожалуй, наиболее печальный итог года. Ведь если формирующаяся тенденция выборов прошедшего года сохранится, ждать перемен не приходится — ни в кадрах, ни в экономике.
И виноваты в таком итоге мы и только мы. Раз сохраняем действующее начальство — значит, одобряем и уровень, и итоги его работы.
