В актерских кругах Нину Дорошину называют роковой женщиной. Невысокого роста толстушка с огромными зелеными глазами и детскими ямочками на щеках сумела покорить самых красивых мужчин отечественного кинематографа. До сих пор ее имя в прессе неразрывно связывают с Олегом Ефремовым, до сих пор судачат о замужестве с Олегом Далем. Сама актриса не любит вспоминать былые романы, а если и говорит о них, то на ее глазах мгновенно выступают слезы. “Сейчас у меня совсем другая жизнь, я не могу тревожить прошлое, тем более этих людей уже нет”, — объясняет она.
Мы встретились с Ниной Михайловной в аудитории Щукинского училища, где она преподает уже более двадцати лет.
— Нина Михайловна, перед нашим разговором вы как бы случайно обронили, что долгое время прожили за границей.
— Да, некоторую часть своей жизни я провела в Иране, где работал мой папа. Он был крупным специалистом по пушнине. Меня отвезли в эту страну совсем крошечным ребенком. А вернулась я в Советский Союз уже сформировавшимся человеком. Я застала лучшие времена Ирана. Я очень прилично разговаривала на персидском языке. Кстати, с тех пор полюбила все восточное — музыку, кухню, поэзию... Восточных мужчин тоже люблю больше европейских. Я очень хотела еще раз вернуться в эту страну, пройтись по местам детства. Недавно от Союза кинематографистов в Иран должна была поехать группа актеров, но из-за неспокойной политической обстановки гастроли отменили.
— Выходит, вы всю войну провели за границей?
— Да. И я совсем ничего не знала о своей родине. Наши войска стояли в Северном Иране, к нам часто приезжали военные ансамбли, исполняли русские песни. Это казалось мне настолько дорогим и родным! С тех пор я очень люблю стихи и песни о родине. А еще в советских войсках служили люди разных профессий. Среди них был Владимир Поляков, который спустя много лет создал в Москве Театр миниатюр. Он преподавал в нашем школьном драмкружке. Также в этих войсках служил известный в то время артист на радио Александрович, который тоже обучал нас актерскому мастерству. Кто знает, как бы сложилась моя судьба, если бы я не прожила там все это время...
— Когда вы вернулись в Советский Союз, не испытали шок?
— Когда я вернулась на родину, то очень долго чувствовала себя неуютно, потому что на горизонте не было видно гор. В Иране все селения и города расположены в низине, а вокруг — горы с водопадами и снежными вершинами. А у нас я чувствовала себя полураздетой. Вообще жизнь в Иране выработала у меня какое-то гипертрофированное чувство родины. Когда мы возвращались в Советский Союз, переезжали границу, на одной стороне реки Аракс находились иранские военные, а на другой — наши. Тогда со мной случилась истерика. А потом я увидела свою полуразрушенную родину: города еще не восстановили, вдоль железнодорожного полотна была раскидана военная техника — танки, каски... Но мне это все казалось необыкновенно родным. Кстати, позже я написала школьное сочинение на тему “Моя родина” — так его отослали в Академию педагогических наук.
— Вас смело можно назвать патриотом?
— Это трудно назвать патриотизмом — эмоционально это гораздо сильнее. Благодаря таким переменам в жизни я стала эмоционально подвижным человеком, что помогает мне в творчестве.
— Многие актеры уже в наше время покинули Россию, ссылаясь на маленькие заработки и невостребованность. У вас, наверное, никогда не возникало мыслей переехать за рубеж?
— Во-первых, меня не приглашали. Да и подобных мыслей, конечно, не возникало. За границей я была очень много — с театральными гастролями, киносъемками, концертными поездками... Но после недели, проведенной за пределами России, меня охватывала зеленая тоска.
— Насколько я знаю, долгое время вы жили где-то за городом, но не в самой столице?
— Когда мы вернулись из Ирана, то жили в 20 км от Москвы, в дачном поселке Лосиноостровский. Это моя вторая родина. Тогда в “Лосинке” не было ни фабрик, ни заводов, ни промышленных предприятий. Вероятно, именно поэтому здесь жила исключительно интеллигентная публика. Когда это место стало городом, сюда заселили совсем другой народ.
— Нина Михайловна, в вашей семье никогда не было актеров — почему же ваш выбор пал именно на эту профессию?
— В Иране я училась в маленькой школе. Все предметы преподавала одна учительница. Она была из Саратова и когда—то мечтала стать актрисой. К сожалению, что-то у нее не сложилось, и поэтому всю свою любовь к театру она передала мне. Именно она вложила в меня актерские навыки — уже в десять лет у меня был богатейший чтецкий репертуар. Я очень любила читать грустные стихи, любила пострадать...
— В театральный институт поступили с первого раза?
— Нам, выпускникам конца 40-х — начала 50-х годов, нельзя было провалиться при поступлении в вуз. Если уж ты пошел учиться в восьмой класс, то обязан был сдать экзамены в институт. Иначе — срам для всей семьи. Тем более в нашем дачном поселке все друг друга знали, и я не могла опозорить свою семью. После девятого класса я решила провести эксперимент и сдать творческий конкурс (куда не требовали аттестат). Экзамен я сдала на “отлично”, а когда попросили принести аттестат об окончании школы, я скрылась. На следующий год я опять поступала во все театральные вузы Москвы. На мое счастье, меня приняли везде. Но Щукинское училище показалось мне каким-то праздничным, и я осталась здесь. И вот уже 22 года преподаю в Щуке.
— Ваш брат тоже пошел по вашим стопам?
— Он тоже поступил в Щукинское. Был способным студентом, но из-за целого ряда жизненных обстоятельств продолжать свою профессию не мог. Теперь он у меня большой чиновник, работает в префектуре Лосиноостровского района. Кстати, там живут моя мама и две племянницы — обе артистки. Одна работает в Театре Пушкина, другая — в театре “Сфера”. Я довольна, что мои девочки пошли по моим стопам.
— Вы говорите о племянницах как о своих детях?
— Конечно, а как же! Своих детей у меня нет, а каждой женщине отпущены природой какие-то материнские инстинкты. Свои инстинкты я потратила на брата, который на четырнадцать лет моложе меня, и его детей. Своим племянницам всегда привозила из-за границы чемоданы с детскими вещами, пеленками, распашонками — ведь в Союзе с этим плохо было. Теперь у старшей племянницы родился сын Миша, так я считаю его своим внуком. Когда поеду в очередную загранпоездку, привезу чемодан для Миши.
— В “Современник” вас пригласили в 1959 году, сразу после окончания училища?
— Нет, я закончила училище в 1956 году. Тогда “Современника” еще не было — вернее, он находился в подполье. Следовательно, штат тоже не формировался. В “Современнике” работали либо студенты-выпускники, либо артисты других театров. После окончания Щуки меня пригласили в Малый театр, на роль Варвары в “Грозу”. Но я была молода и увлечена кинематографом. Во время учебы в Щуке имела пять незаконченных картин, а сниматься стала со второго курса. Поэтому работать в театре я не могла. Скажу откровенно: в то время я была настолько увлечена поездками по городам, встречами с киноактерами, что мне было не до серьезной работы в театре. В 1959 году “Современник” получил статус театра, и меня пригласили в штат. Первоначально труппа была небольшая, всего 18 человек — пять женщин и тринадцать мужчин.
— Уже тогда вы понимали, что известной можно стать только благодаря кинематографу?
— В кино это можно сделать быстрее. В начале 50-х популярность вообще приходила очень быстро. Мы становились знаменитыми сразу после выхода картины на широкий экран. Ведь вся страна смотрела! И через несколько дней за тобой уже толпы поклонников на улице бегали. Зато сейчас известность приходит через телевидение. Я принципиально не смотрю телевизор, за исключением фигурного катания.
— А от сценариев приходилось отказываться?
— От сценариев отказываюсь до сих пор. Я считаю, что мною в кинематографе уже заполнена определенная ниша. Я никогда не претендовала на лирическую героиню или на какую-то там инженю — я характерная комедийная актриса. Долго играла веселых подружек при главных героинях, потом перешла на роли более возрастные. “Любовь и голуби” — одна из лучших моих работ в кино. Хуже я не имею права делать.
— А лучше?
— Ничего лучше не предлагали. Я опытный человек, снялась в 30 фильмах и по сценарию могу сразу определить, что за кино получится. Я нахожусь в той возрастной категории, когда роль должна писаться именно под меня, под мой возраст, чтобы мне не приходилось резать свое лицо и подтягивать морщины. В принципе я до девяноста лет могу играть в театре. Но, скажу честно, простои я всегда переношу болезненно. К сожалению, я достаточно давно в театре не играла ничего нового. Обидно. Я не та артистка, про которую можно сказать: “Она уже стала старой...”
— Вы помните, на что потратили свой первый гонорар?
— На гонорары с картины “Безумный день” я купила красивый и безумно дорогой холодильник со странным названием “Газоаппарат”. Мы жили в коммунальной квартире, поэтому его пришлось ставить в 18-метровую комнату. Потом я стала копить деньги на хорошую шубу. Вместе с папой мы купили роскошное выдровое манто в комиссионном магазине за 17 тысяч рублей, заработанных мною на пяти фильмах. Кстати, потом многие наши артисты просили папу ходить с ними в комиссионку и выбирать шубы — ведь он был знаменитым меховщиком на Ростокинском комбинате. Папа никогда никому не отказывал. Так что в нашей труппе он был весьма популярным человеком.
— Когда появилась картина “Любовь и голуби”?
— Сначала появился спектакль. “Любовь и голуби” поставили в “Современнике” в 1982 году. И только спустя двадцать лет его сняли с репертуара.
— Нина Михайловна, вы никогда не задумывались, почему такой заурядный сюжет имел столь широкий резонанс?
— Именно потому, что это очень простая, смешная история, но в то же время жизненная. Ведь Гуркин написал про свою родственницу. Все, что написано в сценарии, происходило на самом деле. После выхода картины эта родственница сильно обиделась на него. Вот юмор-то в чем! Спектакль двадцать лет шел с безумным успехом, до последнего дня были аншлаги. А фильм стал народным, он даже за границей получил награды. Кстати, мы думали, что после фильма пропадет интерес к спектаклю. Получилось наоборот: фильм сделал нам хорошую рекламу. Это была необыкновенная постановка! Мне жалко, что спектакль сняли.
— Насколько я знаю, на роль Нади пробовались многие известные актрисы. Почему Владимир Меньшов остановился на вас?
— Это надо у Меньшова спросить. Может, он был под обаянием спектакля, а может, сравнивал? Ведь здесь должна быть определенная фактура, связанная с деревней. Видимо, я была более деревенская, чем остальные.
— Фраза: “Людк, а Людк?” — была в сценарии?
— Это моя импровизация. Дело в том, что все детские каникулы я проводила у бабушки в Рязанской области. В деревне бабушка все время кричала: “Нинк, а Нинк?” У меня до сих пор это на слуху.
— Вы сильно переживали, что ваш партнер по фильму Александр Михайлов был намного моложе вас?
— Саша Михайлов моложе меня на десять лет. Я снималась в фильме, когда мне было 48 лет, а Саше — 38. Естественно, я опасалась, что на фоне такого красивого молодого супермена буду выглядеть простоватой дамочкой, хотя для моей роли это подходило. К моему счастью, его быстро испоганили. Сашу так причесали и нарядили, что я поначалу даже не узнала его.
— Кстати, на съемках вы не влюбились в него?
— Нет. Я все время была влюблена в одного человека. Вот только его имени я никогда не назову. Я не так часто влюблялась. На самом деле я очень преданный и верный человек. Так же, как я люблю свой театр и ни за что ему не изменю, — то же касается и человеческих отношений. И еще: влюбленность, любовь — это одно, а семейная жизнь — это совсем другое. Так что я могу быть прекрасной верной женой, хорошей хозяйкой, но у меня в душе может остаться влюбленность совсем к другому человеку.
— Говорят, что на сцене “Современника” с вами постоянно случаются какие-то курьезы?
— Однажды на спектакле “Провинциальные анекдоты” у меня случилось сотрясение мозга. Там был эпизод, когда молодой человек замахивается на героя бутылкой, а я в это время стою у него за спиной. Во время этого действия я слишком близко подошла к актеру. Так он со всего маху дал мне бутылкой из-под шампанского по голове. Тогда я поняла, что означает выражение “искры из глаз посыпались”. На мгновение я потеряла зрение, на лбу у меня тут же вырос огромный рог, я надвинула парик и доиграла сцену. В антракте вызвали “скорую помощь”, и меня госпитализировали в больницу с диагнозом “сотрясение мозга”...
— Правда, что актерская профессия делает людей циничными?
— Я не циничный человек. Но профессия сделала меня жесткой, потому что вокруг очень много жестокости. Да и профессия сама по себе очень тяжелая, требует полной душевной и физической отдачи. Это забирает много здоровья. Конечно, в театре как нигде бывает много несправедливых, обидных вещей. И когда ты незаслуженно сталкиваешься с подобными обстоятельствами, страшно переживаешь. В целом у меня счастливая актерская судьба, но недавно я пережила тяжелые потрясения, связанные с работой, — слава богу, инсульта не случилось, и я воспряла духом. Чтобы все это выдержать и при этом сохранить чувство собственного достоинства, нужно иметь очень жесткий и суровый характер. Раньше я такой не была. 45 лет работы в театре и кинематографе меня закалили.
— Даже у самых знаменитых звезд всегда есть кумиры — вы тоже были чьей-то поклонницей?
— Как и многие девушки нашего времени, я была влюблена в Олега Ефремова. Каждый свободный вечер мы ходили в театр. Центральный детский театр был мне особенно дорог именно потому, что там работал Олег. Кстати, своим главным фильмом я считаю “Первый эшелон”, где наконец-таки мне довелось познакомиться с Ефремовым.
— Вы, наверное, и представить себе не могли, что когда-то закрутите роман с Ефремовым?
— Нас связывали не только какие-то романтические отношения, но и большая творческая дружба. Его смерть стала для меня настоящим ударом. Мы редко виделись в последнее время, но перезванивались. Последний раз он позвонил мне накануне смерти. Рассказывал про внуков, очень просил приехать к нему. Вероятно, предчувствуя близость кончины, хотел увидеться. Я сказала, что не могу, так как принимала экзамены у студентов. Он сказал: “Смотри, а то будет поздно”. Через несколько дней его не стало.
— Ваше имя чаще всего в прессе связывают с двумя актерами — Далем и Ефремовым. Наверняка и в театре до сих пор обсуждаются былые романы?
— Честно говоря, я никогда не прислушивалась. Все эти вещи я случайно обнаруживала в печати. Причем рассказывали люди, которые со мной даже не знакомы. Откуда такие знания, подробности?.. По большому счету мне наплевать, что говорят. Что и как было на самом деле — знаем только я и тот человек. Это навсегда осталось между нами.
— Родные Ефремова и последняя жена Даля в один голос утверждали, что тот и другой перед смертью признались, что всю жизнь любили Нину Дорошину...
— Слава богу, что это было так. Мне приятно это слышать. Но я не люблю говорить на эту тему. Вот и сейчас я говорю — и мне больно, ведь это кусок моей жизни. Я знаю такие подробности про многих известных людей... Но зачем об этом рассказывать: ведь у них есть жены, дети...
— Сейчас вы замужем?
— И уже достаточно давно. Мой муж много лет отработал в нашем театре, он был художник по свету. Я вышла за него замуж, когда мне было 50 лет. Я никогда не торопилась оформить отношения со своими любимыми мужчинами. И только когда убедилась, что ходу дальше нет, мы пошли в загс. У нас был долгий роман, он красиво ухаживал, и, что самое интересное, он прекрасно знает все мое прошлое.
— И никогда не упрекает?
— Нет. Сорок лет он проработал в “Современнике”, так что вся моя жизнь была у него как на ладони. Мне рассказывать свою биографию не нужно. Он на пять лет моложе меня. Я его помню еще мальчиком. Он пришел к нам, когда ему было двадцать лет. Уже тогда я обратила на него внимание и подумала: “Жалко, что я не свободна”. Как видите, он дождался меня...
