В начале лета застать в Москве ведущего программы “Магия кино” на “Культуре”, кинопродюсера и просто брутального мужчину Сэма Клебанова практически невозможно. Он и так живет на две страны (в 1991 году эмигрировал в Швецию), а тут еще то Канны, то “Кинотавр”. К счастью, начался Московский кинофестиваль, и Сэм по долгу службы на пару недель застрял в нашей столице. Тут-то я с ним и повидалась.
Бабочка в скафандре
— Вы как-то сказали, что вас довольно трудно по-настоящему зацепить кино. Чего это вы такой привередливый?
— Дело в том, что когда смотришь очень много, у тебя как бы повышается порог чувствительности. Например, мой знакомый, молодой шведский режиссер Андерс Банке, снял хоррор-комедию “30 дней до рассвета”. Пародию на фильмы ужасов. Во всем мире публика смотрела его как комедию — местами пугалась, но чаще все-таки смеялась. А на показе в Северной Корее публика визжала от страха. Они не понимали, что это пародия, потому что никогда не видели фильма ужасов.
Что касается меня, то я уже слишком много насмотрелся кино, чтобы визжать и плакать. Но тем не менее я достаточно восприимчивый зритель.
— На прошедших кинофестивалях было что-то стоящее внимания?
— Конечно, румынский фильм-победитель “4 месяца, 3 недели и 2 дня”. Не зря мы его купили для проката в России еще до того, как он получил “Золотую пальмовую ветвь”. Хотя было ясно, что это очень сложное кино. Представляете, зазывать публику на румынское кино о подпольном аборте времен Чаушеску?
Очень хороший фильм Джулиана Шнабеля “Скафандр и бабочка”. История Жана-Доминика Боби, бывшего редактора журнала Elle, у которого случился инсульт. Он был полностью парализован и мог шевелить только левым глазом. Он разработал систему коммуникаций этим глазом и книгу написал, которая стала мировым бестселлером.
— Вы обычно смотрите кино как зритель или все время оцениваете с точки зрения профессионала?
— По-разному. Чаще стараюсь расслабиться, просто смотреть, а анализировать уже потом. Хотя бывает, что в кино настолько видны эти швы, кусочки, из которых он сшит, что невольно начинаешь оценивать.
Клеймо на фестивале
— От Московского кинофестиваля приятных сюрпризов ждете?
— Посмотрим. Команду отборщиков я очень уважаю. Но им пришлось готовить фестиваль за очень короткий срок — за три месяца. А ведь для конкурса Московского кинофестиваля вообще тяжело доставать фильмы — он не может конкурировать с гораздо более серьезными кинофорумами.
К тому же на нем до сих пор лежит клеймо бессмысленности. Не знаю, как в этом году, но в прошлом на него было аккредитовано меньше 20 иностранных критиков. В отличие от Каннского, куда съехались несколько тысяч журналистов, из которых больше тысячи были именно критики.
Международный киномир — это такой бродячий цирк, перемещающийся из города в город. На каждом фестивале я встречаю кучу знакомых, но в Москве не вижу почти никого из членов этой “цирковой труппы”.
— Разве победить на ММКФ не престижно?
— Мои друзья-шведы показывали пару лет назад на ММКФ фильм “Гитара-монголоид”, получили приз, я за них так рад был. Спустя некоторое время разговариваем, и выясняется, что они только месяца через три узнали о своей победе. Им просто забыли сообщить. Какой уж тут престиж?
— Вы в своем хит-параде не упомянули российские картины.
— “Александра” очень понравилась. Мне кажется, это лучший фильм Сокурова за многие годы. “Простые вещи” Алексея Попогребского — прекрасная картина. Ну и, конечно, “Груз 200” Алексея Балабанова. Там отлично отыграна идея поставить знак равенства между маньяком и той социальной системой, в которой он действует. Маньяк — это вроде бы аномалия, он должен скрываться, притворяться порядочным гражданином. А в “Грузе 200” то, что он делает в рабочее время, не сильно отличается от того, чем он увлекается на досуге. Это один из самых сильных российских фильмов за последнее время.
— Ну а “Изгнание” Звягинцева вам как?
— Он мне показался, к сожалению, абсолютно эмоционально холодным. И это не только мое наблюдение. При всем уважении к грандиозности замысла этой работы, интересному визуальному решению, все остальное показалось мне искусственным. Хотелось человеческой истории, а получилась какая-то математическая конструкция.
Белого не надевать!
— Сэм, простите за лирику, но что это у вас на шее за кулон? Эта ладонь что-то значит или просто так носите?
— Это такой распространенный ближневосточный символ, арабы его называют “рука Фатимы”, евреи — “хамса”. На нем что-то написано на иврите, но что, не знает даже девушка, которая для меня его сделала. Одна моя знакомая, дизайнер. Ношу его в силу еврейской традиции, но больше, должен признаться, для красоты. Почему бы нет? Мне нравится.
— Вас, кстати говоря, на “Культуре” не просили пиджачок накинуть? Уж больно вид, по их меркам, вызывающий.
— Долго я ругался, но в итоге мне удалось отстоять право на свой стиль. Теперь одежду для съемок покупаю себе сам, исходя из общих требований: никаких полосок, потому что из-за них на экране будет рябь, черного и белого тоже нельзя надевать, и чтобы надписей не было.
Сэм себе принц
— Вы общались с режиссерами и актерами самого высокого уровня. Вам удалось с кем-то близко подружиться?
— На интервью просто так ни с кем не подружишься. Но, например, когда мы встречаемся с братьями Люком и Жан-Пьером Дарденнами, радостно бросаемся друг к другу. Потому что виделись не один раз. Они были в Москве, мы их водили, кормили, поили, много общались. С Ким Ки-Дуком тоже вполне можем встретиться и пойти пить кофе, хотя он плохо говорит по-английски.
— Интересная у вас биография... Мужской вариант “Золушки”, в котором принцем для себя выступили вы сами. В начале 90-х вы, простой программист, уехали автостопом из СССР без гроша в кармане, а сегодня пьете кофе с Ким Ки-Дуком…
— Ну все-таки некоторое отличие от Золушки у меня есть. Она сразу совершила скачок от служанки в принцессы. Потом из принцессы она, естественно, станет королевой. Прямое перемещение из точки “А” в точку “Б”. Но у меня и сейчас идет постоянное движение. И по дороге есть миллион шансов сорваться. Честно скажу, наш бизнес напоминает скалолазание или бег с препятствиями. Только мы не перепрыгиваем барьеры, а разбиваем их лбом.
Квартира с садом
— Был момент, когда вы вдруг почувствовали: “Я богат!”?
— До сих пор не почувствовал. Наличных денег в кармане и на счету у меня всегда ограниченное количество. Все расписано — вложить в другой проект, вернуть кредит банку, заплатить сценаристу. И ты уже думаешь: “Так… А следующие поступления через три месяца! Как бы дотянуть…”. Иногда, чтобы оплатить права на фильмы, приходится у друзей и родственников одалживать. Причем довольно крупные суммы. К счастью, они мне доверяют, знают, что верну.
— Ну, знаете ли, лет десять назад вы и о таких суммах, наверное, только мечтали.
— Да, я иногда специально, чтобы не предаваться унынию, вспоминаю время, когда я бросил работу программистом и только начал свой бизнес. Уровень жизни упал раза в три-четыре. Пару лет жил в крохотной квартире, на деньги, которые были ниже, чем социальное пособие! Потом дела постепенно пошли в гору, я переехал просторную квартиру с большим куском сада, где летом работаю. От дома до центра города 10 минут, а до ближайшего пляжа — 5. Сейчас мой уровень жизни вполне соответствует уровню западноевропейского среднего класса.
