Новостные ленты телеграфируют: «Реджеп Тайип Эрдоган назвал смехотворными высказанные Россией подозрения о подготовке турецкого вторжения в Сирию». Однако является ли категорическое опровержение президента Турции достаточным свидетельством того, что Минобороны РФ дует на воду, и основанием для того, чтобы нам всем вздохнуть с облегчением и вернуться к внутрироссийским делам? Как минимум ничуть не менее насущным, чем ситуация в далекой арабской республике. Увы, нет. Выстрел 24 ноября 2015 года вполне может оказаться не последним сюрпризом на крутых виражах турецкого внешнеполитического курса, утратившего предсказуемость.
А ведь именно предсказуемость является краеугольным камнем, закладываемым в фундамент любых прочных отношений. Закон универсален и работает повсеместно: хоть в алькове с другом сердечным, хоть на лестничной площадке с соседями по подъезду, хоть в Организации Объединенных Наций с зарубежными партнерами. Поэтому эпитет «непредсказуемый» при всей своей на первый взгляд нейтральности на дипломатическом языке звучит как сигнал тревоги. Того, к кому он применен, не удалось атрибутировать! Он не вписывается однозначно в двоичную систему распознавания «свой–чужой», а мотивы его поступков не поддаются просчету! В общем, к такому если и повернешься спиной, то все равно нет-нет да и будешь коситься через плечо, что он там поделывает.
В этом смысле сбитый турецкими ВВС российский бомбардировщик Су-24 стал переломным моментом в двусторонних отношениях, а дата 24 ноября 2015 года — новой точкой отсчета, разделившей их течение на «до» и «после». Эпитет «нож в спину», неоднократно употребленный после инцидента президентом России, — наглядное свидетельство того, без преувеличения, беспрецедентно высокого уровня доверия, которое испытывало к туркам российское руководство.
Задним числом можно, конечно, критиковать ошибившихся в расчетах и посчитавших прикрытие российского бомбардировщика ненужной перестраховкой, однако будем справедливы. Истекшее время так и не выявило веских мотивов для содеянного турками. Прошу понять меня правильно. Под мотивом я отнюдь не имею в виду ответ на вопрос «почему?». С этим как раз можно разобраться. Имеется в виду ответ на вопрос «зачем?». Согласимся, что это далеко не одно и то же.
Поскольку если не строить иллюзий относительно случайности произошедшего, то вслед за таким «А» в темп обязательно должно было последовать «Б», «В» и даже «Г». Впрочем, «Б» все-таки было, если под ним понимать экстренное заседание в штаб-квартире НАТО в Брюсселе, созванное по инициативе Турции. А потом всё! Звонкий пшик, ознаменовавший для турок ухудшение ситуации по всем фронтам. Расчет же на то, что «русские пошумят, да и забудут», пока, мягко говоря, не оправдался.
С кем бы я за истекшее время ни разговаривал в России и в Турции, включая политиков, дипломатов, бизнесменов, аналитиков и журналистов, а также простых граждан по обе стороны, ни от кого не прозвучало сколь-нибудь удобоваримой версии произошедшего. В сухом остатке — сплошное конфуцианство, настоятельно советующее не тратить драгоценное время на поиски в темной комнате отсутствующей там черной кошки. Коллективный разум постановил: мотивы могут оказаться на поверку такими неожиданными, а решение турецкого руководства могло быть настолько спонтанным, что и в страшном сне не привидится. Так что подвергать их критическому анализу, с позиций формальной логики, даже не стоит и пытаться.
И такой «взвешенный» подход продемонстрировало государство, по территории крупнейшее в Европе, по ВВП устойчиво входящее в двадцатку крупнейших экономик мира и располагающее второй по численности, да и по обстрелянности тоже, армией в Североатлантическом альянсе. После резкого охлаждения отношений с Россией турецкое руководство, недолго думая, закладывает «полицейский разворот» в отношениях с главным «злодеем» региона, Государством Израиль, и с нерукопожатным доселе для турок режимом генерала Ас-Сиси в Арабской Республике Египет. «Глядя на мир, нельзя не удивляться!» — в задумчивости повторил бы Козьма Прутков, имей он возможность наблюдать кунштюки нынешнего внешнеполитического курса Турции.
Однако все эти дипломатические маневры — ничто по сравнению с тем, что может случиться в случае, если «смехотворное» заявление Министерства обороны Российской Федерации о готовящейся Турцией сухопутной операции в Сирии, не дай бог, воплотится на практике.
С какой стороны на этот сценарий развития событий ни посмотри, перспективы просматриваются весьма мрачные. Вне зависимости от того, какие задачи могут преследовать в Сирии турецкие вооруженные силы. Непринципиально, будут ли они ограничены турецко-сирийским приграничьем, скажем, под лозунгом защиты туркоманского населения, «геноцид» которого осуществляет «триада» — «преступный режим Асада», Россия и Иран. Или же ставить перед собой задачу окончательного и бесповоротного решения «сирийского вопроса», читай — свержения Башара Асада.
Нет ни малейших сомнений, что руководство всех без исключения глобальных игроков и стран ближневосточного региона усиленно просчитывает возможные варианты развития событий. При этом, даже исходя из многочисленного состава сторон, которые могут прямо или косвенно оказаться втянутыми в противостояние, система уравнений получается настолько сложна, что решить ее простым счетом, без специального моделирования, невозможно.
Впрочем, его и не нужно, чтобы понять главное — вхождение турецких ВС в Сирию практически неизбежно превратит гражданскую войну, в которой из зарубежных стран, кроме приглашенной законным правительством России, официально никто не воюет, в полноценный межгосударственный вооруженный конфликт. Уже в таком качестве могут оказаться запущенными все существующие механизмы и соглашения о коллективной безопасности, в первую очередь, разумеется, связывающие страны Североатлантического альянса. С большой вероятностью, сирийского джинна станет невозможным больше удерживать в бутылке государственных границ Сирийской Арабской Республики.
Оставив специалистам сравнение живой силы и техники стран — возможных участниц конфликта, задам простой вопрос, что называется, на засыпку: что представляет из себя 1 миллион сирийских беженцев в Европе и 2,4 миллиона сирийских беженцев в Турции? Конечно, среди них немало и сбежавших от ужасов гражданской войны в Сирии. Но вот красноречивая официальная статистика, на днях обнародованная министерством труда Турции: только 3% из находящихся на турецкой территории — квалифицированная рабочая сила, профессия 80% беженцев неизвестна. Официально в Турции выдано чуть более 7 тысяч разрешений на работу, в специальных лагерях проживает менее 10% беженцев. Занавес.
То есть турки сами не знают, кто именно находится у них на территории, и не вполне уверены, где конкретно! А знают ли европейцы? После того шороха, который устроили на улицах европейских городов «несчастные и обездоленные», тамошние руководители уже не могут строить умиленные лица и не знать! А если добавить к вновь прибывшим еще и радикалов всех мастей, которые давно прописались в европах-турциях и пока сидят смирно, ограничиваясь «мирными проповедями»? Как они себя поведут в ситуации, когда и если, повторюсь, не дай бог, полыхнет? Не воспримут ли они это как исторический шанс и призыв к прямому действию?
Впрочем, невзирая на всю непредсказуемость нынешнего турецкого руководства, возможно, оно и не лукавит, когда говорит о том, что «не рассматривает для себя сценарий сухопутной операции в Сирии». Однако ключом к пониманию фразы являются слова, нередко опускаемые при цитировании, — «в одиночку». Схожим образом высказывается и лидер суннитской коалиции, то ли антиигиловской, то ли антиасадовской, а по всему получается, антишиитской и антииранской, Королевство Саудовская Аравия. Даже оно, невзирая на ожесточенное неприятие правительства Башара Асада и страх перед растущей мощью Исламской Республики Иран, не отрицает обоснованность в глазах мирового сообщества нахождения на сирийской территории российского контингента, приглашенного официальным Дамаском, и говорит о необходимости аналогичной легитимации своего вторжения в Сирию.
Разумеется, дорога в Совет Безопасности ООН — заказана. Так что единственным путем для Саудовской Аравии и Турции является узаконивание своего вторжения через использование «права сильного», то есть через получение зонтика со стороны США и НАТО. Не допустить его любой ценой — вот на сегодня задача номер один для российской дипломатии.
И да еще, может быть, пора в Москве снять трубку? Когда сирийский кризис начинает отдаленно напоминать карибский, разговор с президентом Турции Эрдоганом может, конечно, и не дать прямого результата. А может стать тем небольшим противовесом, который в итоге удержит закачавшийся современный мир от падения в пропасть. В конце концов, речь уже не о судьбах российско-турецких отношений и не об антитурецких санкциях...
