Все чаще приходится слышать, что в политике кого-то «заносит» — отдельных лидеров, движения, целые страны. Крым, Брекзит, Трамп, взлет идей и партий, еще вчера прописанных на вечных задворках... Слово «занос» означает, что некто ведет себя странно и у него не все в порядке с головой. Но когда отклонения становятся тенденцией и едва ли не нормой, напрашивается анализ порядка в головах самих носителей «нормальности».
Прошедший год уже связывают с концом рациональной политики, идей линейного прогресса и вечного триумфа либеральной демократии. Но насколько это необратимо и может ли само сложиться в долгий тренд «линейного регресса» и «политики иррационального»?
Рациональное вообще дозировано. Баланс «рацио» и «эмоцио» (есть такая пара) различен у разных людей, профессий, этносов и наций, полов, возрастов и эпох вплоть до суточных колебаний: с утра человек еще думает головой, а после обеда готов рыдать, как барышня, и «голосовать сердцем». И это игра с нулевой суммой: в пределе болезненно эмоциональные люди выглядят безмозглыми, а сухие рационалисты — бездушными. Что правильно: эмоции отключают мозги, а чтобы думать, не надо горячиться. Страстный интеллект и умная страсть доступны гениям, для обычных людей взятка берется в одной масти либо в другой. Великий русский либерал, философ права и московский городской голова Б.Н.Чичерин писал: «Способность убеждаться разумными доводами составляет редкий дар природы, требующий высокого развития ума и характера. Обыкновенно же люди убеждаются тем, чем они хотят убедиться, то есть тем, что льстит их наклонностям или их интересам».
Сейчас в философии с новой силой обсуждают кризис рациональности, а в политике — ужасы манипуляции сознанием масс посредством контролируемых настроений и аффектов. В скандальных голосованиях и движении рейтингов последнего времени обычно и видят победу эмоций над разумом. В самом деле, когда человек попадает на провокации яростного популизма, это всегда похоже на временное или хроническое отключение мозга.
Слово «популизм» становится ярлыком, который легко лепят куда ни попадя. Например, Путин и Трамп. Сюда же добавляются друзья из Великобритании, Франции, Австрии, Греции, Швейцарии, Голландии... От этого шума просыпается политическая теория: что в чертах популизма обязательно, а кто в эти ряды записан зря. Строгий аналитик Greg Yudin пишет: «Миф о том, что Путин — популист, не только ошибочен, но и вреден. Потому что подменяет разум эмоциями и не дает увидеть, на чем держится режим».
Анализ слов полезен, но есть риск, что, получив идеальное понятие, вы так и не уговорите население сменить язык с популярного на правильный. И тогда останется либо беседовать с собой, плевав на всех с высоты хорошей теории, либо заново вникать в обыденные клише, подозревая в них интуицию главного.
Строгие теории наращивают «необходимые и достаточные» признаки популизма: позиция «за народ против элит»; манипуляция популярными ценностями и ожиданиями; упор на харизматического лидера, минуя институты; наличие реальных выборов и среды для пропаганды популистских взглядов... Максимального минимализма достиг грек Такис Паппас: современный популизм — это «любая нелиберальная политика», но «внутри демократической системы». Ввиду отсутствия целого ряда таких признаков Путина выводят из разряда популистов и даже видят в нем «оплот антипопулизма» во внутренней политике (несмотря на скандальные связи с популизмом и движениями антиистеблишмент за границей). Он не угрожает своим элитам, не общается вживую со сторонниками, не разогревает их на мобилизацию, лихо избегает дебатов и не имеет шанса проиграть на выборах. Считается, что все это не в духе правильного популизма и даже наоборот.
Путин не собирает стадионы и не болтается по массовкам, зато сутками «общается с народом» в лице своего ТВ-двойника — постоянно всех собирает, что-то говорит, кого-то учит, что-то открывает и закрывает, куда-то едет распинать и «совещаться», часто на край земли, с гигантским сопровождением... и исключительно ради символической картинки, будто личный самолет дешевле скайпа. Перед каждой аудиенцией в резиденции — съемка для новостей с ритуальной навигацией посетителя по жизни, будто тот вчера родился. Типично популистский стиль и график, и в этом конкурентов Путину нет ни в мире, ни в истории. В суммарной массовой коммуникации рекордист болтовни нон-стоп Фидель Кастро со своими многочасовыми речами такого не набирал даже близко.
То же с иерархией: со времен «равноудаленности» Путин вроде бы не выступает «за хороший народ против прогнивших элит». Но ему и не надо. Народ сам выпиливает его из нелюбимой элиты и поселяет в отдельном эшелоне политических небес, сообщающемся с земной массой напрямую. Как такое технично достигается, могу проконсультировать, но уже за деньги.
Не отменяют популизма и проблемы с процедурной демократией вплоть до полной ее имитации. Главная опора режима — запредельные рейтинги вождя, служащие одновременно «оберегом» от оппозиции и защитой самих элит от пока еще лояльной, но уже закипающей массы. А здесь идеи и техники одинаковы, как если бы выборов вообще не было.
Если же вычленить то общее и обязательное, что есть в обычном употреблении слова «популизм», то останется акцент именно на эмоциональном, часто экзальтированном восприятии вне рациональной критики и самокритики. В пределе это аффективная демагогия с жестоким издевательством над здравым смыслом. Популисты всегда скорее психологи, чем логики; им ближе игра на простых и подспудных желаниях в «позитиве», а в негативе — на темных страстях, страхах и ресентиментах. Это популизм в той мере, в какой считается, что именно «простым людям» как «неискушенным» ближе эмоции, вера в кавалерийские решения и заведомо невыполнимые посулы. Если в программе все слишком просто и ярко, значит, она заранее рассчитана на быстрые реакции, минуя разумную критику. Само слово «хотелки» относится скорее к инстинктивным импульсам, нежели к работе головой.
Если же навешивать на понятие целый набор менее обязательных социально-политических критериев, то всему, что сейчас в обиходе называют популизмом, придется придумать еще одно — другое, новое — название, что вряд ли.
В популистских проектах тоже есть свое «рацио». Когда люди выступают против мультикультурализма в опасении, что мигранты займут их места, это по-своему логично, хотя бессознательных страхов здесь больше, чем расчета. Проблема в том, что эти страхи парализуют мозг перед необходимостью продолжить цепочки последствий и просчитать цену вопроса. И тогда голосуют, например, за изоляционизм, даже близко не просчитывая всех его последствий, в том числе для себя лично, что называется, «по жизни». Популизм — это сирена без калькулятора.
Логика есть и в самой тенденции. «Популизм — не что иное, как сбивчивый, но оправданный ответ на возникшее у простых людей в развитых странах ощущение заброшенности на фоне глобализации и роста неравенства» (Томас Пикетти). Из России видно: в неразвитых странах тоже.
Есть и технологическое объяснение. «Аналитика пестрит тезисами о ключевой роли социальных медиа, постправде и идеологической поляризации СМИ. Похоже, к 2016-му дядюшки и тетушки из депрессивных городов... все-таки добрались до Facebook. Вопреки ожиданиям интернет-оптимистов они не стали изучать все разнообразие существующих платформ и политических позиций, опираясь на достоверные и беспристрастные источники. Вместо этого они принялись с энтузиазмом кликать на шокирующие или соответствующие их чаяниям заголовки, появляющиеся в новостных лентах» (Кирилл Брянов). Но если считается, что в кампании Трампа Интернет победил респектабельные СМИ, то в России, наоборот, централизованное телевидение пока справляется с информационными и организационными возможностями социальных сетей.
Только этих двух моментов — глобалистского и технологического — достаточно, чтобы задаться вопросом, что, собственно, в этих условиях может остановить ренессанс популизма, в том числе в худших его проявлениях.
Есть шанс, что сработает исторический маятник и оскомина от опасной иррациональности и явной дури развернет тренд, как уже не раз бывало. Однако есть и опасность, что многие не смогут быстро переварить новое меню и в темпе вывести его из организма. Популизм располагает огромным арсеналом столь же популистских объяснений и оправданий собственных провалов. И тогда мы опять окажемся на развилке между все той же рациональностью свободы и знакомым иррационализмом авторитарного и неототалитарного толка. Но уже с новыми историческими обстоятельствами и рисками с неприемлемым ущербом. В конце концов, качество системы определяется не только тем, что она генерирует, но прежде всего тем, чему она может надежно противостоять.
