О его работе написаны тысячи сценариев и детективов, но многое в них, скорее, художественный домысел. А вот описывать реальные будни муровцев, особенно в «лихие 90-е», довелось немногим: далеко не каждого журналиста или писателя допускали в святая святых Петровки.
Одним из таких «доверенных лиц» стал большой друг нашей редакции, старейший российский публицист и писатель Эрик Котляр. По его признанию, 30 лет, что он «прошел нога в ногу» с МУРом, стали лучшими в его жизни. А людям, которые там работали в самые, пожалуй, сложные для МУРа годы, нужно низко кланяться. «С грошовой зарплатой, в потертых джинсах, рваных кроссовках и с синими от недосыпа кругами под глазами, сыщики того времени — без всех сегодняшних технических чудес и даже порой без машин — день и ночь вычищали Москву от бандитов, убийц и грабителей. За работой они не замечали, как старели их жены, подрастали дети. Это забывать нельзя», — говорит Котляр.
Одним из этих сыщиков был нынешний министр внутренних дел РФ Владимир Колокольцев. Дело об изощренном убийстве, о котором написал Эрик Котляр в очерке, ранее не известном широкой публике, — лишь один эпизод его боевой муровской молодости. «МК» публикует этот очерк в некотором сокращении.
***
Это было в девяностые, которые принято называть «лихими». Дом 38 на Петровке стал тогда открытым для широкой гласности, журналисты получили допуск к делам, а самыми интересными среди них были, конечно, дела «убойного» 2-го отдела МУРа. Время было горячее, каждый день в сводках мелькали сообщения о каверзных убийствах, и оперативники сутками не покидали огромный корпус «на Петрах», про который преступники говорили, что из его подвалов виден Магадан.
Одно блестящее, или, как говорят опера, красивое раскрытие убийства того времени особенно запомнилось. Инициатором этого раскрытия был молодой, но уже проявивший себя оперуполномоченный 2-го «убойного» отдела МУРа, капитан полиции Владимир Колокольцев.
Осенью 1998 года в МУР попало сообщение о трагедии на Кастанаевской улице, в кооперативной квартире пятиэтажного дома. Там проживали Шарская Марина Владимировна с мужем Шарским Евгением Олеговичем, шестилетней дочкой от первого брака и матерью. (Все фамилии фигурантов этого дела изменены.)
Эта женщина работала лаборантом в НИИ общей медицины. Муж родился в 1958 году в Подмосковье, где и работал директором охотничьего хозяйства.
Скромная кооперативная квартира на Кастанаевской улице принадлежала семье жены.
Родственники Шарской обратились в МУР с заявлением о том, что женщина неожиданно пропала. Примерная мать и жена, бывшая на хорошем счету на работе… Ну не могла она вот так просто исчезнуть!
Заявление от родных поступило из Западного административного округа Москвы, куратором которого был как раз капитан Колокольцев. Когда он принял и изучил дело о таинственном исчезновении Шарской, его насторожило одно обстоятельство.
Незадолго до происшествия в семье Шарских внезапно умерла ее мать — здоровая, цветущая женщина, не имевшая никаких заболеваний. Конечно, в жизни всякое бывает, но в данном случае казалось странным, что муж дочери умершей настоял на срочной кремации тела, не допустив его вскрытия.
Когда нет трупа, нет и преступления. Но подозрение у рассудительного сыскаря в таком деле обязательно возникнет. Как, собственно, оно и появилось у капитана Колокольцева. И еще больше усилилось, когда он выяснил у родственников пропавшей, что на третий день после исчезновения жены директор охотничьего хозяйства привел в дом молоденькую девушку и представил ее всем как домработницу.
И что еще вызывало тревогу — судьба шестилетней девочки, удочеренной Евгением Шарским. Если допустить, что все смерти в этой семье были последовательны и не случайны, то следующей жертвой должна была неминуемо стать малышка.
Колокольцев пригласил в МУР двадцатилетнюю девчонку, «домработницу» Шарского, и расспросил ее об отношении отчима к девочке.
То, что он услышал, подтвердило опасения. Шарский говорил своей новой пассии, что он одинокий мужчина, а девочки вскоре в доме не будет. Он намеревался отправить ее «на учебу в Америку». Какой могла оказаться эта самая «Америка» для маленькой девочки, превратившейся в помеху для отчима, Колокольцев хорошо представлял.
Тело пропавшей Шарской пока не нашли, и возбуждать дело об убийстве в МУРе не имели права — было лишь разыскное дело, а оно не давало оснований для проведения обыска. Но выясненные обстоятельства послужили поводом для грустных выводов, и Колокольцев получил исключительное разрешение на досмотр квартиры в присутствии родственников пропавшей и понятых. И опасения капитана подтвердились.
В квартире при осмотре оперу бросился в глаза клочок машинописной записки. Это был черновик объявления в газету о том, что молодой, симпатичный человек тридцати с чем-то лет ищет подругу жизни. Далее перечислялись все прелести, коими подруга должна была обладать.
Объявление было направлено в газету почти одновременно с сообщением в милицию об исчезновении Шарской.
Теперь у опера не оставалось сомнений, что разыскное дело вскоре будет переквалифицировано в дело об убийстве. Но ведь одно дело — внутреннее убеждение, что требует подтверждающих доказательств, и совсем другое — конкретные факты, которые надо еще добыть. А вот с этим как раз пока не получалось.
Шарский ни за что не соглашался что-нибудь признавать, понимая: прямых улик у Колокольцева нет.
Человеку, не посвященному в тонкости работы оперативных служб, очень трудно вникнуть в смысл профессиональной оценки оперативного сотрудника, когда о нем говорят: «Он сыщик от Бога». В оперативной работе часто возникают разыскные ситуации, граничащие с тупиковыми, выход из которых целиком зависит от умелости, сообразительности и психологической подготовки оперативного сотрудника. Если потенциальный преступник, чья вина еще не доказана, почувствует слабину у представителя закона, он имеет хороший шанс его переиграть и, уж не сомневайтесь, все сделает, чтобы не упустить возможности выйти сухим из воды…
Так вот, Колокольцев доказал Шарскому, что в его положении самое благоразумное — это чистосердечное признание.
Как же ему это удалось? Есть вещи, которые не подлежат разглашению. И это незыблемое правило оперативной работы, которое мы нарушать не будем. И так уже в прессу попало много такого, что затрудняет работу людей в погонах. У оперов есть мудрая присказка: «Не всегда говори, что знаешь, всегда знай, что говоришь». Поэтому открывать секретную лабораторию средств воздействия на преступника мы не станем. Скажем только одно: Владимир Колокольцев тем и прославился среди коллег и преступного мира, что всегда избегал применения силы, используя в отношениях с задержанными психологические приемы. Никогда не выходя при этом за рамки закона…
Итак, в результате блестяще проведенной оперативной разработки Шарский признался Колокольцеву, что он убил жену и готовил убийство маленькой девчушки. Накануне Колокольцев, докладывая начальнику отдела о результатах расследования, твердо заявил: завтра признание Шарского будет у вас на столе.
А труп? Будет и труп.
По словам Шарского, накануне убийства жены он пригласил ее в охотничье хозяйство, когда там обычно готовили баню. В бане он задушил несчастную женщину, притащил ее труп к берегу пруда, где разводили ондатр, к ногам привязал заранее заготовленную батарею отопления и столкнул тело в воду. Расчет был на то, что ондатры разделают труп до неузнаваемости, и доказать будет что-либо невозможно. Так бы, наверное, и случилось, если бы дело не попало к капитану из МУРа Колокольцеву.
Евгения Шарского привезли в то самое злополучное охотничье хозяйство. Места там живописнейшие. В прудах кого только не разводят: ондатр, форель, золотого карпа… Трудно было представить, что среди такой красоты спрятан труп убитой женщины.
Шарский подвел оперативников к пруду и показал: здесь!
Пруд окружили оперативники, а Шарский разделся. Некоторое время он возился, распутывая проволоку, и наконец вытащил на поверхность тело. Зрелище было не для слабонервных.
На допросах он подтвердил худшие догадки Колокольцева: он действительно собирался избавиться от дочки супруги. Единственное, в чем признаваться не стал, — так это в том, что отправил на тот свет еще и тещу. Мол, наоборот, смерть тещи ему и подсказала: теперь, если избавиться от жены и ее дочери, можно стать законным владельцем московской кооперативной квартиры. Маленькой «двушки» в пятиэтажке.
Но труп кремировали, и факт насильственной смерти в таком случае уже не установить… А Евгений Шарский, отсидев всего-то шесть лет, освободился условно-досрочно и проживал впоследствии все в том же охотничьем хозяйстве…
