“Беркутчи — это состояние души”
— “Крылатых тигров” ищи на западе в горах, у реки Ховд, в казахской общине около Баяна, — подсказывает пожилой Доржхуу, который, как и многие жители Монголии, зовется только по имени. — Те редкие орлы, что у вас в музеях чучелами стоят, у них в степи летают.
В отдаленный аймак едем по насыпной “дороге века” через перевал Три Черные Вершины. Вместе с нами поднимают пыль сплошь ржавые “копейки” и “Москвичи”. Чем дальше на запад, тем больше в лавках сувениров с казахскими орнаментами.
— Там — Республика Алтай, а там — Китай, — машет в сторону синеющих гор и долины сопровождающий нас Отгонбаяр. — В начале 90-х многие из монгольских казахов стали оралманами, переселились в Казахстан. Два года не прошло, как стали массово возвращаться обратно. Выросли среди простора, не смогли адаптироваться в новой среде.
Опытный охотник-беркутчи Санжар встречает нас у подножья горной гряды в дальнем кочевье, суури, — с места не трогался.
— Пять поколений нашего рода занимались ловчими птицами. На воспитании все время было три-четыре беркута. Куда я поеду от родных могил и своих птиц? — вопрошает аксакал.
Вся стоянка — две войлочные юрты, постройка из самодельных глиняно-каменистых блоков и загон-укрытие для скота из камней.
Из вольеров, где восседают пернатые хищники, словно веет историей… Сначала кажется, что на особо устроенном низком насесте — присаде, обитой тканью, сидит сгорбившийся человек в бурке. Но громадина вдруг оживает, распахивает крылья под три метра, ведет клювом-кувалдой…
— Это Шерхан, знатный охотник. Зайца видит на расстоянии трех километров. Одним ударом клюва пробивает череп лисице, падая с высоты, ломает хребет волку. Смотрите, как плотно сложен, — перебирает маховые крылья “шустрого мальчишки” охотник.
Надбровная складка придает хищнику грозный, “нахмуренный” вид. Не поворачивая головы, с заметным превосходством беркут отслеживает все наши передвижения.
— Ловчая птица не ружье, которое после охоты можно повесить на стену, — рассуждает хозяин, надевая на голову любимца кожаный колпак — клобучок, томагу — который защищает его от ненужных зрительных раздражений. — Беркута нужно кормить свежим мясом. С птицей надо общаться, разговаривать, подбрасывать жестяную банку, чтобы она ее лапами ловила, играть ей на моринхуре.
Уловив мой недоуменный взгляд, Санжар приглашает в юрту. В знак добрых намерений прикасаюсь правой рукой к верхней притолоке двери. На одной из секций висит миниатюрная виолончель.
— Смотри, сделана из кедра и обтянута кожей козленка. Тонкая вещь, берешь смычок, начинаешь играть… и слышится шум ветра, шелест листьев, журчание ручья… Души охотника и птицы сливаются, обоим кажется, что “летают”.
Хозяин охотно демонстрирует нам “голос” моринхура. Степь накрывает тягучая мелодия. Со стороны подворья доносится тонкий мелодичный посвист: “Клюх, клюх…”
— Дуучи! Черти с когтями! — умиляется отзвуку подопечных хищников хозяин.
Одних восхищает грациозная поступь верблюда, других — бег иноходца, а Санжара приводит в восторг взмах крыла дикой птицы, неуловимый поворот головы с мощным клювом.
— Чтобы противостоять дикому зверю, который бегает в степи целый день, беркут должен быть физически развит. Птица не должна бояться лошадей и посторонних людей. На тренировку одного хищника уходит до 2 часов в день. Мы вместе почти круглые сутки. Беркутчи — это не просто профессия, а образ жизни, состояние души.
“На охоте сам обретаю крылья”
Про Санжара местные говорят: имеет врожденный дар обучения диких птиц.
— Из поколения в поколение у нас мальчикам дарили не щенков, а птенцов хищных птиц, в шесть лет с друзьями мы уже примерили специальную перчатку — колгап, — делится с нами аксакал. — Сначала нам доверяли птенцов ястреба, потом — сокола. Но малышей никогда не брали на охоту с беркутами. Чтобы охота была успешной, хищник должен быть голодным. А если оставался без добычи, мог напасть на маленьких детей. И один-единственный случай, когда беркут атаковал по ошибке мальчика и выклевал у него сердце, занозой сидит в сознании каждого беркутчи.
— Только в подростковом возрасте под руководством взрослых мы начинали приручать беркутов. Опыт обучения диких птиц издавна хранился в глубокой тайне. В старину для князей охота с ловчими птицами была забавою, а для простого народа существовал лов для пропитания. У знати жили соколы и беркуты, у бедняков — ястребы, которые отличались своей добычливостью. У нас в округе и теперь говорят: “Если хочешь охотиться для сердца — должен иметь беркута, а если для желудка — достаточно завести ястреба”.
Чтобы увидеть ловчую птицу в деле, мы едем в степь.
Сезон охоты позади. С беркутами обычно охотятся с ноября по февраль. Именно в это время пушистые животные имеют хороший зимний мех. Наш выезд тренировочный.
Пронизывающий ветер гонит отару облаков. Красавец с белым перьевым нагрудником по кличке Кобланды покачивается на руке хозяина, одетой в толстую рукавицу из воловьей кожи. Локоть Санжара опирается на специально прикрепленную к седлу деревянную подставку. Иначе шестикилограммовую крылатую громадину не выдержишь.
Кошусь на мощные лапы с 7-сантиметровыми когтями. Верю, ягненка поднимет точно! И этому пернатому “подростку” только четыре года.
Впереди — голая каменистая степь с отдаленными сопками. Для меня — никаких признаков жизни, как на Луне. Санжар же замечает следы лошади Хамзы из соседнего хошана, видит шмыгающих сурков-тарбаганов. Интересуется, слышу ли я, как “за горой речка шепчет заговор”. И вдруг, уловив что-то в тишине, с тревожным криком ослабляет путы на ногах беркута, сбрасывает с его головы кожаный колпачок и подбрасывает хищника в небо. Шевельнув только самыми кончиками перьев, птица входит в воздушный поток, скользит вниз по склону… “На хороших крыльях пошла в атаку”, — подается вперед мастер. Зависнув на миг, беркут складывает крылья и, пикируя, камнем падает вниз…
Только глядя в бинокль, я замечаю в пологом карьере бегущую лисицу. “Дело решенное, нет ни сурчины, ни кустарника, укрыться рыжей негде”, — сжимает кулаки охотник. Мгновение — и хищник Кобланды, развернув крылья и хвост, намертво впивается лапами в загривок жертвы.
Подскочивший на лошади Санжар уговаривает птицу отпустить зверя. В ход идут все ласковые слова. Решает дело награда — захваченный из дома кусок свежего мяса.
Приняв лисицу — трофей, самую желанную добычу, из меха которой монгольские казахи делают свои знаменитые шапки, посадив любимца на перчатку, беркутчи признается:
— На охоте с дикой птицей я сам обретаю крылья. Не поверите: когда хищник промахивается — на меня наваливается неимоверная физическая усталость.
Кана и шогел
Я не перестаю удивляться. Ну как, как совершенно свободная птица из поднебесной вышины добровольно возвращается на руку хозяина? …
— Обучение ловчей птицы — целая наука. Ошибешься — птица станет “домашней”, сродни курице, или, наоборот, махнет крылом и исчезнет навсегда в небесной синеве. Чтобы воспитать, по-охотничьи говорят “выносить”, ловчую птицу, ее нужно прежде всего любить, обладать большим терпением и запасом свободного времени.
За ужином, разбирая на низеньком столике-шире блюдо с вареным бараньим крестцом, хозяин рассказывает, что птенца обычно берут на воспитание из гнезда в возрасте трех недель. Если “пуховичок” в гнезде один, его, как правило, оставляют, чтобы в дальнейшем сохранить гнездо. Взрослые птицы спокойно переносят изъятие, если в гнезде остается хотя бы один птенец.
— Чтобы найти “своего” беркута, приходится изрядно полазить по скалам. Гнезда хищников располагаются на обрывах, в почти недоступных каменных нишах. Беркутчи приходится брать с собой веревочную лестницу, а иной раз и надевать альпинистские “кошки”.
Старожилы помнили, когда вернувшиеся некстати орлы ударами крыльев сбрасывали неудачников в пропасть. А было дело, удивился, когда увидел воробьев, что жили между толстыми сучьями гнезда беркутов. Хищники не обращали на мелких птах никакого внимания.
Кормить будущего пернатого бойца приходится пять раз в день небольшими кусочками мяса с примесью мелкорубленых костей и шерсти. Орленок не видит большой разницы между папой-мамой и человеком, который приносит ему еду. При трапезе рядом кладут перчатку, на которой впоследствии будет сидеть беркут.
Шаг за шагом птицу приучают садиться на руку охотника и получать там корм. “Рука беркутчи, одетая в перчатку, должна стать для птицы самым безопасным и привлекательным местом”, — уточняет хозяин. Пока беркут ест, его начинают потихоньку носить. Поэтому-то воспитание и дрессировка птицы и называется вынашиванием.
Затем птицу учат слетать на руку охотника с присады — дуги, обшитой мягким сукном. Как только беркут начнет “ходить” (взлетать) на руку с 30–50 метров, его приучают прилетать издалека, размахивая приманкой — вабилом — перьевой игрушкой из пары голубиных крыльев.
После этого переходят к упражнениям по притравливанию — натаскиванию на дичь и зверя. При первых напусках на клюв и пасть жертв надевают специальные футляры, а огнем лучины обжигали еще и когти.
— Беркута до года мы называем балапаном, 2-летний хищник — это уже кантубит, 3-летний — тырнек. Достиг 7 лет — будет кана, в 12 лет — шогел.
Трофей — 800–900 лисиц
Попавший к человеку и выросший в его окружении птенец не знает другой жизни и поэтому легче переносит неволю.
— Однако для охоты на волка, сайгака и джейрана больше подходят те беркуты, которые были пойманы взрослыми. Такая птица отличается на охоте большей смелостью и ловкостью — качествами, приобретенными ею на воле.
Приучить взрослых беркутов гораздо труднее, чем взятого из гнезда птенца. Птице не дают спать. Как только хищник задремлет, начинают раскачивать насест, да так, что невольница теряет равновесие и точку опоры. Но потом доверяет человеку, который протянул ей руку, разрешая прийти в себя.
— Следом дают моченое мясо. Как бы много беркут его ни съел, остается голодным. Эта еда для хищной птицы недостаточно питательна. И вдруг ей преподносят мясо свежезарезанного барана с кровью. Для беркута — пир. Постепенно он привыкает брать мясо из рук хозяина. Переходит за лакомством с места на место, перелетает с одного насеста на другой, а потом и на руку беркутчи.
У каждого охотника есть несколько шкур лисиц, набитых сеном. Дождавшись, когда беркут сильно проголодается, кусок мяса привязывают к голове чучела. Помощник дрессировщика тащит за собой на длинном тонком ремне поддельную лису, а беркутчи срывает колпачок, закрывающий глаза птицы. Хищник, видя, что обед уплывает, кидается вдогонку, крепко вцепляется в шкуру когтями. Наслаждаться мясом беркуту приходится на ходу.
— Потом рослая тренированная птица во время охоты зависает над бегущей лисой, одной лапой хватает ее за загривок, другой — за морду, соединяя сильные ноги, сгибает зверя в дугу, нередко ломая ему хребет. Есть беркуты, что берут и матерого волка, выклевывая ему в первую очередь глаза.
Мечта любого охотника — выносить беркута так, чтобы, поймав лисицу, он поднимался с ней в небо и нес зверя прямо в руки своему хозяину.
— Есть хищники, что добыли около 800–900 лисиц и по два десятка волков. Слава о таких пернатых охотниках идет далеко за пределы аймака. Им при жизни посвящают песни и хоронят с почестями, как человека, заворачивая в белый саван.
Санжар провожает нас до дороги, ведущей в Улан-Батор. Совсем рядом, у неба — зима. На вершине Хайрхан круглый год лежит снег. Но в то же время в песчано-каменистой степи нередки пыльные бури. Бывает, беркутчи во внезапно поднявшемся смерче теряет из виду своего орла. Ищет его в степи до ночи. Убитый горем, возвращается домой, а утром видит потрепанного любимца, восседающего на насесте у юрты. Чей радостный клекот или крик тогда громче — не понятно. Санжар уверен, что нет дикой птицы, более отзывчивой на терпеливую любовь, нежели хищники.
Баян — Ульгийский аймак, Монголия
