Гордость за державу
Я мечтала о поездке в Норвегию. Но поразили меня не фьорды… На каждом хуторе, на крыше или на балконе дома — норвежский флаг. То и дело вдоль дороги встречались столы с корзинками ягод, а продавца рядом не было. Нам объяснили, что путешественники сами могут взять корзинку и оставить деньги, а хозяин потом их заберет. Представили? Такой страной нельзя не гордиться. Норвежцы обожают свое королевство. А мы своей страны стесняемся, и даром для человека это не проходит. И вдруг я оказалась в таком месте, где Россия совсем другая.
Волею судеб гениальный офтальмолог Святослав Федоров, преодолев чудовищное количество чудовищных препятствий, сумел создать в СССР передовую школу микрохирургии глаза. Все, что сейчас делают офтальмологи в мире, — это школа Федорова. Пятьсот ведущих американских офтальмологов обучались в клинике Федорова и считают его своим учителем. Первое место на планете удерживать непросто, но и сегодня все специалисты признают за Россией право на него. Значит, можем?
Запах советского туалета
Я попросила показать всё. В палатах я везде заглядывала в туалеты. Чудовищный запах советского сортира с вечно текущим унитазом и ароматом плесени отсутствует.
Хотелось думать, что в МНТК работают на отечественных аппаратах, но все аппараты импортные. Другое дело, что их доводят до нужной кондиции по заказу офтальмологов Центра. Инструменты тоже импортные. А вот все технологии — российские.
Специально застряла на первичном приеме больных. Есть там и бизнесмены, и дети, и бабушки в войлочных туфлях. Аппаратура первоклассная.
Хрусталики делают в небольшой лаборатории. Чтобы туда попасть, нужно переодеться в космическую одежду. Присутствие при создании того, что раньше создавала только природа, очень впечатляет.
Экзотика: деньги за работу
Выдающимся достижением Святослава Федорова стала уникальная система оплаты труда, которая и поныне действует в МНТК. Сбылась мечта советского человека о том, чтобы зарплата зависела от качества работы. Федоров постоянно повторял, что человек должен зависеть от своего труда. Сначала то, что придумал Федоров, было примитивно. Называлось: шкала должностей. Единицей была работа санитарки, а у директора была цифра 15. Каждый месяц все распределялось по доходам. Сейчас врач получает в среднем 57 тысяч. А врачи, которые работают в операционной, получают доплату за объем и качество операций. Всё приводят к общему знаменателю, а в числителе — количество операций, помноженное на стоимость единицы этого месяца. Суть: количество операций, умноженное на доход месяца. Каждый месяц подсчитывают доход и выводят условную единицу стоимости этого месяца. В апреле, например, было 7 тысяч. Эта система модифицируется каждые 3 года.
Романтика: отдел лечебного контроля
В МНТК следят за осложнениями. Когда Федоров ушел в политику, клиника начала разваливаться. Некачественная работа, постоянные поборы и т. д и т. п. Десять лет назад, когда генеральным директором стал профессор Тахчиди, была создана специальная служба: отдел лечебного контроля. Такой службы нет ни в одной отечественной клинике, могло не быть и здесь. Но она есть. Путевку на выписку может дать только эксперт отдела контроля. Прооперированный человек в случае осложнения вернется обратно. И если обнаружится, что эксперт недоглядел или пожалел врача, это непременно обнаружится. И тогда он потеряет работу. А у него хорошая зарплата. Зачем же ее терять? На самом деле все просто.
Фантастика: МНТК — государственное учреждение
В 1986 году, когда была создана клиника Федорова, она получила от государства дорогой подарок: хозрасчет. То есть отношения с государством были оформлены как договор. Выполнялся госзаказ, на что уходила половина рабочего времени, а в оставшееся время работали по другим договорам. Начали зарабатывать на западных пациентах. Очень быстро выяснилось, что чем меньше коллектив, тем больше заработок, поэтому первым делом избавились от тунеядцев.
Тахчиди часто повторяет: не нужно путать бесплатную медицину, которой нет в природе, и медицину, “бесплатную” для больного. Хорошая медицина — дорогое удовольствие. Значит, нужно научиться зарабатывать столько денег, чтобы хватило на лечение пациентов, которые не могут заплатить сами.
Сейчас в МНТК в год делают 130 тысяч платных операций, еще 70 тысяч операций за бюджетные деньги и еще 100 тысяч “бесплатных” для больных операций за деньги, заработанные МНТК от платных пациентов. Конструкция выглядит так: предельное количество больных лечат за деньги, заработанные на платных операциях. Такая модель позволяет увеличить количество “бесплатных” больных в 2 раза. Стоит напомнить, что эти деньги могли быть потрачены на другое. Практически во всех клиниках именно так и поступают.
Операция в МНТК: полет на Луну
В первый раз я смотрела на операции с балкона. Огромный зал, центром которого является “ромашка”, а ее лепестки — операционные столы. Появление конвейерной хирургии в свое время вызвало шок. Сейчас это уже никого не шокирует: конвейер — это технология. Так удобней.
Потом я попросила профессора Тахчиди разрешить присутствовать на его операции. Оказавшись у операционного стола, я вначале горько об этом пожалела. Сверху все выглядело как-то буднично, а тут я опустилась на стул (оперируют сидя) и прилипла к микроскопу. То, что я там увидела, мало пригодно для описания. Если бы люди представляли себе, как потрясающе они устроены, они, возможно, перестали бы убивать друг друга. Сказать, что человек — совершенное творение, значит не сказать ничего. Один только глаз представляет собой необозримую вселенную — о ее существовании еще не так давно люди даже не догадывались. Инструменты, которые проникают в нее через микропроколы, похожи на ножки миниатюрных насекомых. Американский аппарат “Витриотон” 2010 года выпуска — последнее слово микрохирургии глаза в мире — делает 5 тысяч оборотов в минуту. Стоит 70–80 тысяч долларов. Рядом стоит предпоследняя модель 2005 года. На операции присутствовал представитель фирмы — изготовителя, чтобы не на словах, а на деле понять, что нужно доделать. Прежде чем Тахчиди начал работать на новом аппарате, по его просьбе пришлось сделать пять изменений.
Больному диабетом пожилому человеку сделали операцию внутри стекловидного тела и на сетчатке. Диабет затягивает сетчатку мутной паутиной, которую предстоит собрать и удалить. Всю операцию я следила за движениями инструментов и в конце концов почувствовала себя так, как будто вкалывала на лесоповале. Я видела, как Тахчиди вытянул померкший хрусталик и вставил новый. Сделанный из удивительно пластичного материала, он протек по трубочке и, как цветок, распустился на месте прежнего. Снайперское попадание во время микрохирургической операции на самом деле — адский труд. Когда Тахчиди пришел в медицину, микроскопов еще не было. Перейти на них сумела лишь половина врачей. Многие думали, что это игрушка, а оказалось — воплотившаяся греза, гиперболоид из далекого детства.
Раньше после операции по удалению катаракты человек полгода приходил в себя, такой это был удар по глазу. А сегодня все делается без швов, через микропроколы, и травма в 5–10 раз слабей. Поэтому одному больному одномоментно можно выполнить несколько операций.
Проект ХХI века
Никто не знает, почему именно в 1986 году встретились председатель правительства СССР Николай Рыжков и гениальный врач-офтальмолог Святослав Федоров. В результате этой встречи на огромной территории России удалось создать уникальную систему клиник для обеспечения жителей страны современной высокотехнологичной помощью в области офтальмологии. Была создана сеть из 12 первоклассных центров во всех федеральных округах страны. Благодаря этому прорыву российская офтальмологическая служба перешла на новый технологический уровень. Во всех центрах выполняются уникальные операции на уникальном оборудовании. Все хирурги обучались в московском Центре.
Российский проект “Межотраслевой научно-технический комплекс “Микрохирургия глаза” был воплощен в жизнь, несмотря на развал страны и разруху 90-х годов. Прошло 25 лет. Теперь очевидно, что по сути это — национальный проект здравоохранения, прошедший проверку каленым железом времени. Получилось!
* * *
В 1991 году Святослав Федоров ушел в большую политику. Десять лет головной организацией МНТК в Москве фактически руководили другие. И присутствие “других” привело ее к тому краю, за которым уже виднелся привычный ландшафт: разруха.
После гибели Федорова предстояло найти нового директора МНТК.
Жил-был Христо Периклович Тахчиди, сын сосланных в Казахстан греков. Голодная степь, куда попали люди, виноватые в подозрительном происхождении, — это солончаки. Местного населения в этом соленом раю не было. Тахчиди учился в школе с немцами, финнами, корейцами и русскими — вокруг были одни ссыльные. В школе работали прекрасные учителя. Мальчик, названный в честь Христа, выжил лишь потому, что ссыльные существовали благодаря взаимопомощи. Дома строили всем миром, так же праздновали дни рождения и свадьбы. Такого воспитания не получишь в швейцарском пансионе. Человек вырос в атмосфере постоянного соучастия и оказался этим заражен.
После внезапной смерти отца Христо начал готовиться к поступлению в мединститут. Закончил свердловский вуз. Прошел традиционный путь: доцент, кандидат наук, готовая докторская диссертация. В 1986 году полный сил 33-летний врач впервые встретился с Федоровым. Через год он назначил Тахчиди директором Екатеринбургского филиала МНТК, который существовал лишь на бумаге.
— Представляете, в 34 года получить возможность построить современную клинику. В Свердловске впервые иностранная фирма строила государственное учреждение. Я настоял на переделке финского проекта. Собрал кого хотел: мои студенты ходили ко мне в свободное от учебы время. Шестикурсники стали врачами МНТК. Самым старым в клинике был я. Все горели одним желанием: чтобы все получилось. И тут 10 января 2001 года мне звонит министр здравоохранения СССР Шевченко. Следующим утром я был у него в кабинете. Разговаривали несколько часов. И в конце он сказал: есть мнение назначить вас генеральным директором московского МНТК “Микрохирургия глаза”. Я помолчал и говорю: наверное, я должен согласиться. А он отвечает: ничего себе! Знаешь, что мне предлагали за это кресло? Я ответил: вы мне не мундир с орденами дарите, а кучу проблем, которые я буду разгребать не один год. Он сказал: сработаемся.
Я приехал из райского уголка и попал в грязное болото. Во-первых, все было разворовано. Во-вторых, каждый сидел и пилил свой кусок. Не было расходных материалов для операций… И вот прошло 10 лет — и оказалось, что все возможно.
— Вы оперируете два дня в неделю. Разве вам не мешает то, что вы должны быть еще и администратором?
— Это тот самый случай, когда вы собирали 10 кг макулатуры, чтобы получить классную книжку. Из-за этих двух часов работы девяносто процентов своего времени я горбачусь на то, чтобы получить ни с чем не сравнимое профессиональное удовлетворение.
Мне невероятно повезло, что я получил возможность перейти от обычной хирургии к хирургии под микроскопом. То, что вы видели, не оперировалось никогда. Мы не могли зайти внутрь глаза, у нас не было такой технологии. Мы не могли подобраться к заднему отделу глаза — какая уж там сетчатка! Я всегда точно знал, что это невозможно. И вдруг оказалось — возможно…
— Считаете ли вы, что личные и профессиональные качества врача влияют друг на друга?
— Однозначно влияют. Обязательно ли, что из хорошего человека получится хороший врач? Нет. Но абсолютно обязательно классный врач — это хороший человек. Я говорю о высшем уровне.
— Почему? Если нехороший человек делает прекрасные операции, большего ведь не требуется, разве не так?
— Работа врача — продукт деятельности всех его возможностей. Профессиональная интуиция — выше существующего знания. Для того чтобы она у человека была, он должен полностью владеть этим знанием. Во врачевании это одно из ключевых качеств. У нас нет ни одного врача, которому бы вкрутили стандарт и он лепил бы только классические операции, потому что не существует классического больного. И чем выше ты поднимаешься по этой лестнице, тем больше сужается привычное поле. И на этой высоте необходима именно интуиция, потому что там предел знаний. Каждый больной — загадка. Всю его болезнь ты должен пропустить через себя, иначе не найдешь оружия для борьбы. Без человечности это просто невозможно. Когда человек смотрит на больного и считает его деньги, это совершенно другая философия. Ты работаешь не на пациента, а на карьеру. Тогда как врач ты обречен.
…Тут мой взгляд упал на скульптурное изображение женской головки, которое стояло за спиной Христо Перикловича.
— Господи, какая красавица!
— Это богиня Гигиена из Акрополя. Ее мне подарил отец ребенка из Греции, которого мы оперировали.
— Действительно Гигиена. Но можете ли вы объяснить, почему от нее веет такой чистотой?
— Мастерство скульптора, понимаете? Именно о нем мы с вами и говорим.
— Если бы у вас оказалось очень много денег, какая вам разница, добрыми или злыми людьми они добыты? Вы могли бы накупить аппаратов, на которых вы сегодня делали операции.
— На гнилом фундаменте ничего стоять не может — не на чем держаться.
Знаете, построить мир только из чистых и честных людей невозможно — это чистая генетика. Монах Мендель придумал ее на горохе. Он скрестил белую горошину с черной горошиной и открыл первый закон генетики: из двух горошин рождается одна белая, одна черная и две серые. Черная будет обязательно, и белая тоже, их всегда поровну — все дело в серых. Если бы все было одного цвета, мир был бы обречен на гибель. Поэтому идет постоянная борьба, это и есть развитие… В советское время в нашем обществе как бы переэксплуатировали тезис добра. Из него сделали фетиш, который вызывал тошноту. На этом фоне появилось сумасшедшее голодание по правде.
— А завтра будет голодание по злу — и что тогда?
— Тогда обязательно появятся десять “идиотов”, которые будут проповедовать добро даже в концлагере. Понимаете, борьба с грязью — чистота. Врач обязательно должен нести добро. В древнем мире знахарями всегда были люди с особой позитивной энергетикой. Они лечили словом. Потому что врачевание наполовину разговор.
— Но вы же можете обмануть больного…
— Чрезвычайно редко. Все время обманывать невозможно. Дело в том, что для больного человека ты больше чем врач и человек, потому что через тебя он пытается представить свое будущее. И у тебя перед ним возникают обязательства. И тут на самом деле встает ключевая тема профессии. Если ты используешь это доверие не во благо — это грех. И ты должен владеть искусством общения с больным даже в самой безнадежной ситуации.
— А зачем? И что на самом деле идет больному на пользу: правда, полуправда или обман?
— А что такое правда в медицине?
— Ну, вы понимаете, что у него нет шансов…
— Даже если вероятность 99,9 — это не 100. И никогда в жизни ста не бывает. Искусство общения с человеком, после которого ему должно стать легче, — это и есть суть врачевания.
— А что делать людям, у которых нет и никогда не будет возможности сделать операцию у вас?
— Вот! Это принципиально важный вопрос. Кто-то никогда не попадет сюда, но он может попасть в свою ЦРБ. Там ему сделают операцию хуже, чем у нас. Но он все равно будет видеть лучше, чем видит сейчас. Так вот, моя задача, чтобы эта ЦРБ развивалась как можно быстрей. Моя задача дать этому доктору выучиться. Или помочь что-то решить. Отсюда 12 филиалов МНТК, в каждом мощный обучающий центр.
— Как вы относитесь к врагам?
— Именно благодаря им мы развиваемся. Такой мобилизации, какую дает внешнее болезненное воздействие, даже теоретически просчитать нельзя… Дай бог им здоровья.
* * *
Я долго наблюдала за людьми, которых после операции пересаживали в кресло-каталку. Операция делается без наркоза. И вот первое, что делали все, кого мне удалось увидеть, — произносили слова благодарности. После такого колоссального стресса она или есть, или ее нет — другого не дано. Вот почему это стоит дороже денег.
Я долго не могла взяться за этот материал, потому что не удавалось сформулировать какое-то важное ощущение. И наконец я поняла: это благодарность, как у тех людей после операции.
За что? Оказалось, что огромное медицинское учреждение может быть государственным и приносить доход. И неуклонно развиваться. И выходит, то, что нам все время твердят про силу денег, вранье. Они не являются творческой силой. Здесь люди зарабатывают деньги, чтобы постоянно развиваться. Они работают, чтобы жить по-настоящему, а не живут ради того, чтобы заработать.
Мы все очень устали и оцепенели от ужаса перед так называемой платной медициной. И в этом смысле существование МНТК “Микрохирургия глаза” — доказательство того, что возможно другое. Это доказательство неотразимой силы, потому что больных нельзя уговорить выздороветь. Их можно только вылечить.
Святослав Федоров когда-то посчитал: “Миллиард людей носят очки. На планете приблизительно 800 миллионов близоруких. Каждый год два с половиной миллиона человек поражает катаракта, то есть мутнеет хрусталик. В России около 15 миллионов людей нуждаются в лечении глаз. И 90 процентам из них можно вернуть полноценное зрение, если использовать методы лечения, применяемые в нашем институте, где операции проводят опытные хирурги”.
Десять лет МНТК руководит профессор Христо Периклович Тахчиди — человек, для которого добро является главным инструментом врача. Таким же, как драгоценный аппарат со скоростью 150 тысяч оборотов в минуту. Я думаю, именно эта непопулярная философия обеспечивает такой уровень работы. Если бы сотрудники клиники знали, как много хорошего сказал о них директор. И если бы директор знал, как много хорошего сказали о нем сотрудники…
Я всегда спрашиваю своих собеседников о воспоминаниях детства. Так вот, Христо Периклович сказал: “Мы попали в ссылку и жили в Голодностепском районе. Начинали с землянок. Один из первых домов в поселке построил мой отец. Камышовые маты, обмазанные глиной, крошечный фундамент. И главное — полы. Они были из мощной лиственницы, которая, по сути дела, лежала на земле. Естественно, полы были некрашеные. И перед каждым Новым годом мама скоблила этот пол. И он из темного становился белым и пах деревом. И вот этот запах и елка…”
Чистота — очень дорогое лекарство. Как хорошо, что оно не продается…
