Тайный орден для избранных

Вадим Поэгли, заместитель главного редактора «МК» (год выпуска 1991):

...ВЗРЫВ КРУГОЗОРА

— Сегодня в эпоху Фейсбука и Твиттера, когда уже «каждый сам себе журналист», многие опять не понимают, чему же учат на факультете журналистики. Лет двадцать назад, когда я приходил в профессию, считалось, что научить писать нельзя (нужна еще какая-то «искра божия»). Сейчас считается, что учить писать и не надо (все и так это умеют). На мой взгляд, и то, и другое неверно. Журналистика — нормальная профессия. И ей вы можете научиться на факультете журналистики МГУ.

Я бы даже сказал, что главная заслуга факультета для меня лично — это «низведение» журналистики от «романтического призвания» до профессии с твердым набором правил, навыков и умений. И все это на фоне взрывного расширения культурного кругозора (факультетские списки обязательных к прочтению книг были огромны, а система контроля довольно строга). Спасибо, родной журфак!

Михаил Ростовский, обозреватель (выпуск 1997 года)

...СОСТОЯНИЕ ЭЙФОРИИ

— Самым главным своим достижением на журфаке я считаю тот факт, что я вообще попал на журфак. Еще с самых нежных лет у меня не было проблем с чтением: помню, например, как были шокированы библиотекари в Центральном доме литераторов, когда я то ли в четвертом, то ли в пятом классе попросил у них «Блеск и нищету куртизанок» Бальзака (в ЦДЛ мне эту книгу так и не дали, а вот в школьной библиотеке я получил ее без проблем и с тех пор к Бальзаку полностью равнодушен).

Но вот с умением грамотно писать у меня была полная беда и натянутая «тройка». А между тем о вступительном сочинении на журфак рассказывали страшные вещи: мол, даже полные отличники с трудом его пишут на «три/три». Перспектива пролететь мимо журфака показалась мне столь страшной, что я первый раз в жизни стал серьезно заниматься русским языком. В результате я получил за сочинение «четыре/четыре» и был зачислен на факультет.

С тех пор минуло 20 лет. Но я до сих пор в красках помню свое тогдашнее состояние эйфории. И должен сказать: я ни разу не пожалел, что поступил именно на журфак. Конечно, журналистом можно стать и без получения профессионального образования. Но журфак все равно дал мне нечто крайне ценное: чувство внутренней свободы, ощущение сопричастности с великими историческими традициями. Я горжусь, что учился на журфаке! И я горжусь, что это было при декане Ясене Засурском.

Екатерина Пичугина, обозреватель отдела городской жизни (выпуск 1997 года):

...КУЗНИЦА ВЕЧНОЙ МОЛОДОСТИ

— Бесконечно любимый журфак, который мы звали почему-то «школой», ассоциируется у меня с памятником Ломоносову во дворе, а также с лестницей при входе, где и проходили все главные студенческие тусовки.

Сидя на лестнице, студенты и даже некоторые преподаватели курили, стоя у памятника — распивали крепкие, и не очень, алкогольные напитки. А потом каким-то чудом сдавали сессию. Впрочем, не все. Одна моя однокурсница училась почти 12 лет («Кать, прикинь, Даниэль Дефо был журналистом — в билетах есть такой вопрос!» — «Мы ж это на первом курсе проходили». — «Так это ж было 10 лет назад!»). Другая объявилась в прошлом году и сообщила, что... готовится к госэкзаменам. В общей сложности ее учеба на журфаке растянулась на 19 лет...

Вылететь оттуда было возможно, если только не сдать физкультуру и машинопись. Я абсолютно серьезно. Сама из-за «хвоста» по машинописи четыре года не получала стипендию. Автор множества книг Владимир Шахиджанян требовал от нас освоения придуманного им десятипальцевого слепого метода. Как-то, выпив немало портвейна в студенческом кафе, я набралась смелости, чтобы сдать ему предмет в 9-й раз. От меня требовалось напечатать вслепую фразу «Я не забуду нашу первую встречу с Владимиром Владимировичем Шахиджаняном». По-честному отвернувшись, с трудом попадая по клавишам, я вывела нечто на чистом листе. Бегло взглянув на мое творчество, г-н Шахиджанян неожиданно попросил мою зачетку. Я возликовала! Увы — зачетка потребовалась ему, чтобы влепить мне «неуд» прямо в нее. В моей фразе было около 50 ошибок. Через год, на 5-м курсе, я сдала машинопись другому преподавателю.

С физкультурой, которую вела у меня местная достопримечательность баба Лена (76-летняя, с огненно-рыжей гривой), вышло проще. Прогуляв все ее уроки, я явилась на последний. Дело было после какой-то студенческой попойки, так что мой помятый, раскаявшийся вид был очень убедительным. Баба Лена взяла меня за руку и потребовала честно глядеть в ее глаза. «Катя, скажите мне правду, почему вы пропустили целый семестр?» — «М-м-м...» — «У вас был аборт, да?!» Я просто ошалела. Мой честный ответ, что аборта не было, впечатлил старушку так, что она вывела «зачет» в моей книжке.

Это время, пожалуй, было самым веселым в моей жизни. Искренне желаю родному журфаку побольше студентов, которые будут любить его так же нежно, как я!

Елена Березина, зам. редактора отдела Подмосковья (выпуск 1985 года):

...ТЕРРИТОРИЯ СВОБОДЫ

— В 13 лет я мечтала стать биологом-охотоведом, жить в Баргузинском заповеднике и охранять зверей от браконьеров. Мои родители были в шоке от такой перспективы, поэтому папа предложил альтернативный вариант: он отведет меня на журфак МГУ и познакомит с преподавателем Школы юного журналиста (ШЮЖ), а я попробую удовлетворить свою тягу к путешествиям с помощью журналистики. Правда, заметил папа, быть журналистом очень непросто. Скорее всего, я даже не сумею поступить на журфак...

Конечно, все это была игра взрослых против упрямого ребенка. Но я, что называется, закусила удила, решив во что бы то ни стало доказать всем, что могу писать заметки, учиться в ШЮЖе, а потом и на журфаке. Совершенно неожиданно я увлеклась. Писать заметки и потом обсуждать их с «коллегами» по ШЮЖу было не менее интересно, чем ходить в походы с юными натуралистами. Стоило мне впервые попасть на журфак, как я сразу поняла, что в тайгу не поеду — и зверью придется как-то бороться за свои права без меня. Я сразу же полюбила пыльные, со старой мебелью аудитории на Моховой, атмосферу беспрерывного броуновского движения, когда студенты и преподаватели куда-то бегут, на ходу что-то горячо обсуждают, целуются. А еще там были совершенно замечательные учителя — студенты-старшекурсники открывали нам, обычным московским школьникам, такие шедевры отечественной и мировой культуры, о которых невозможно было узнать в школьном учебнике. Именно в ШЮЖе мне дали впервые почитать томик Гумилева и самиздатовскую книжку Бродского, там же в битком набитой Коммунистической аудитории я смотрела запрещенные к широкому показу фильмы западных режиссеров. В общем, именно на журфаке в возрасте 13 лет начались в прямом и переносном смысле слова мои университеты. И простите меня, дорогие звери, но я никогда не пожалела, что не стала биологом-охотоведом.

Олег Адамович, корреспондент отдела городской жизни (выпуск 2009 года):

...ОТКРОВЕНИЕ ИЗ ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ

В каком-то смысле журфак для меня стал настоящим откровением. Из школьной среды, в которой мне было не очень интересно, я попал в круг единомышленников. Казалось, что все вокруг очень умные, я сам умный, преподаватели умные. И готовят в стенах факультета будущую 4-ю власть — людей идейных и неравнодушных к политике страны. Впрочем, к середине первого курса первоначальная эйфория спала. Оказалось, что многих из моих сокурсников журналистика особо не интересует — не знали просто, куда податься. А я-то хотел учиться на журфаке с 7-го класса! Для меня пренебрежение других студентов стало личным оскорблением. Со своими чувствами, однако, я быстро справился. Не ругаться же со всеми в течение следующих 5 лет!

Как и в любом вузе, часть предметов казались мне не нужными. Соответственно, изучал я их спустя рукава. Потом только понял, что в ряде случаев что-то надо было все-таки запоминать. Но, как говорится, задним умом все крепки. Журфак я вспоминаю с теплотой. Для меня это был первый шаг в настоящую серьезную жизнь. Люди уважительно кивали, когда я говорил, что учусь в МГУ. В конце концов, наша профессия — это призвание. Либо ты можешь тут работать, либо лучше поискать себя на другом поприще.

Александр Назаров, МК-ТВ (студент 4-го курса):

МЕСТО, БЕЗ КОТОРОГО НЕ БЫЛО БЫ МЕНЯ!

— Я никогда не хотел быть космонавтом, зато всегда хотел быть журналистом. И с тех пор, как я определился с будущей профессией, я знал, что хочу учиться на факультете журналистики МГУ, или попросту на журфаке. Потому что это бренд, за которым стоят отличное образование, особая атмосфера, которой нет ни в одном другом учебном заведении, и знакомства, ценность которых я успел осознать, несмотря на свой юный возраст.

Я горд, что уже стал частью истории журфака. А еще журфак — это место, где, сев за соседние парты в 232-й аудитории, познакомились мои родители. Получается, если бы 60 лет назад в МГУ не был образован факультет журналистики, на свет я вряд ли бы появился. От души поздравляю любимый факультет с юбилеем, желаю процветания всем его бывшим, нынешним и будущим обитателям!

Ирина Куксенкова, специальный корреспондент Отдела силовых структур (выпуск 2009 года):

ДОМ ДЛЯ ЭКСТРЕМАЛЬЩИКА

— В нашей группе журфак называли не иначе как «Дом на Моховой». И на самом деле, для каждого выпускника, журфак на всю жизнь остается самым настоящим Домом. Учёбу приходилось совмещать с работой в «МК» и постоянными командировками в горячие точки. Но, как ни странно, о своих правах и обязанностях на войне, о том как нужно себя там вести согласно закону, я узнала именно на журфаке от своего научного руководителя Андрея Вадимовича Раскина. До сих пор твёрдо убеждена, что его курс лекций по «Международному гуманитарному праву» — незаменим для всех, кто хочет связать свою жизнь и творчество с экстремальной журналистикой.

Екатерина Петухова, специальный корреспондент отдела СНГ и региональной политики (выпуск 2006 года):

МЕЧТА КРЫМЧАНКИ

— На журфак я поступила в 2001 году. Точнее сказать, стала студенткой отделения журналистики историко-филологического факультета Черноморского филиала МГУ им. М. В. Ломоносова — это была мечта крымских школьников, ставшая реальностью! Мечта, обернувшаяся бессонными ночами прямо с первой недели студенческой жизни. В Крыму журфак трудился вахтовым методом — и это было реально страшно! Преподаватели из Москвы приезжали к нам по очереди. Две недели шел один предмет, затем сразу же зачет или экзамен, и следом начиналась уже другая дисциплина. Дух просвещенья давался нелегко, что и говорить. Как вспомню прочитанную за ночь «Госпожу Бовари» Флобера аккурат к лекции по истории зарубежной литературы — мороз по коже: и как я смогла проглотить эти 700 страниц за несколько часов, да еще попутно делая записи в конспекте...

Преподаватели. Конечно, они, а не легендарное здание журфака на Моховой (которое кстати мы увидели впервые только на втором курсе) были для нас олицетворением факультета. И вообще всего, что связано с современной журналистикой. Как же мы, провинциалы, на них смотрели! Изучали, не отрывая глаз, словно богов, сошедших с журналистского Олимпа. Старшие товарищи перед приездом каждого в обязательном порядке проводили нам ликбез. «Вот едет Ирина Евгеньевна Прохорова, преподаватель по истории отечественной литературы. Знает о Пушкине больше, чем он сам о себе знал. Очень строга, не любит накрашенных и вызывающе одетых девушек», — характеристика получена. И на первую лекцию женская половина группы приходит неузнаваемой: от макияжа не осталось и тени, мини-юбки заменили строгие брюки, волосы собраны в пучок. Да, Прохорова знает о Пушкине столькооо.... Вызывает восхищение. А сама она оказалась милейшим компанейским человеком! Помню, как пришла к нам в общежитие пить чай. Собралась вся группа. Посидели от души, насмеялись на год вперед. А потом мы всем составом провожали ее на поезд — то была высшая мера уважения и признательности.

А что творилось, когда в филиал читать лекции по введению в отечественную журналистику приезжал Григорий Пруцков, главный любимчик всех курсов и групп. Уж десять лет прошло, а каждую его лекцию помню. Особенно, когда на развалинах Херсонеса мы набирали в рот камней и подобно древнегреческому оратору Демосфену учились красиво и правильно говорить.

Современный русский язык с Татьяной Ивановной Суриковой. Татьяна Ивановна, если бы вы знали, как часто я о вас вспоминаю! Как храню конспекты с записями ваших лекций. И как горжусь тем, что написала без ошибок, на твердую «пятерку», один из ваших знаменитых диктантов. По сей день когда встречаю коллег, учившихся на журфаке, и рассказываю, что написала у вас диктант на «отлично», ловлю на себе недвусмысленный взгляд: да, дескать, уровень...

Мы, журналисты, всегда очень боимся написать что-то банальное, но иногда так хочется! Вот как сейчас. Спасибо вам огромное, дорогие преподаватели! Спасибо за то, кем мы стали, и за то, кем мы не стали, тоже спасибо. Журфак, я тебя люблю! Эх, с удовольствием написала бы в пять раз больше, но памятую о редакторском завете, что «газета не резиновая», ставлю точку.

Кирилл Искольдский, фотокорреспондент Отдела иллюстраций (выпуск 2002 года):

ПЕРЕКУР ПОД ЛОМОНОСОВЫМ

— Журфак конца 90-х запомнился низким конкурсом и свободой нравов.Проход был абсолютно свободным,зайти потусить с будущими журналюгами мог любой желающий.Неформалы всех мастей зависали в сквере и на лестнице до конца вечерних лекций. Учебный процесс проистекал ненавязчиво. В другом месте я бы просто не смог доучиться. Ну и серьёзных знаний от ребят из фотогруппы никто не требовал — зачем они тем, кто всю жизнь будет нажимать на кнопку? Года два я честно прокурил под Ломоносовым с остальными панками, потом нашлась работёнка в газете и факультет был забыт. А ещё несколько лет спустя мне позвонили,и вежливо попросили сдать несколько десятков хвостов. Типа: "Вы диплом хотите?..."До сих пор я глубоко признателен преподователям и администраторам этого факультета(кроме г-на Воронова или Воронина — не помню-который валил меня на дипломе и вообще вёл себя как урод). Спасибо всем за снисходительность к молодым раздолбаям. Горбатился бы я сейчас таксистом,если б не вы. Отдельная признательность г-ну Линькову, благодаря которому я смог это написать,и Юлии Петровне Беляевой — без которой не было бы вообще ничего.

Михаил Ковалев, фотокорреспондент Отдела иллюстраций (выпуск 1985 года):

ТЕАТР ОДНОГО АКТЕРА

— Была у нас на журфаке преподаватель литературы средних веков — Елизавета Петровна Кучборская. Всегда было приятно слушать ее театр одного актера. Небольшого роста, всегда одетая в строгие черные тона, она производила впечатление строгой, чопорной английской дамы. Рассказывая лекции, она как бы проживала то, что рассказывала вместе с героями литературы. Любила свой предмет невероятно! И, требовала от студентов такого же отношения к нему. А слухи про то, как ей сдавали экзамены и зачеты, ходили разные... То могла зачетку выкинуть в атриум — за то, что студент неправильно назвал произведение или, наоборот — поставить"отлично" за очень хорошее знание ее любимого произведения. Я усердно ходил на лекции и не менее усердно на все дискотеки, танцульки, свидания, выполнял задание редакций — я тогда уже снимал фоторепортажи для разных изданий. И не всегда был перевес в пользу учебы. И вот настал день «Х» — ЭКЗАМЕН. Понимая, что ВСЕ мне за время, оставшееся до экзамена, никогда не прочитать, я решил пойти по другому пути — подробно остановиться на нескольких ее любимых произведениях. Остальные я тоже читал, но чтобы удивить, нужно было их знать почти что досконально. Но этого мало — придумал, как к любой повести или роману подойти с точки зрения фотографии или кино — представить текст произведения как сценарий для кино или для фоторепортажа. И вот, получив в восемь часов вечера экзаменационный билет с вопросами, я понимаю, что я их знаю очень плохо — сработало правило «бутерброда». Но надо что-то делать! Я отлично знал «Шагреневую кожу» Оноре де Бальзака. Представил Елизавете Петровне, как бы я использовал материал произведения для съемки фильма. Разобрал все полочкам. А время было позднее. Вечер был предновогодний — 31 декабря. Тогда студенты сдавали экзамены, невзирая на праздники. И вот мы беседуем — и вдруг я слышу шепот сзади из-за дальних столов: «Ковалев! Хватит трепаться! У меня дома шампанское согревается! Новый год через полтора часа!». На память у меня от этого экзамена осталась ее книжка с автографом — в моей библиотеке занимает почетное место — и оценка в «зачетке». Елизавета Петровна очень скрупулезно ставила оценки за экзамен. Было и просто «хор», и «хорош», и «отл», и «отлично». Мне же она поставила с восклицательным знаком — «отлично!», да еще с двумя подчеркиваниями. Вот такой был экзамен.