Воскресенье, 7 утра. У меня назначена встреча с добровольной пожарной командой — мне обещали показать горящие в Подмосковье торфяники. Ранняя встреча, как объясняет встретивший меня командир команды Григорий Куксин, обусловлена дальней дорогой и пробками, которых нужно избежать. Кроме меня и Григория в полноприводный «Соболь» грузятся еще пять человек. Все свободное место рационально забивается вещами и пожарным оборудованием.
— Едем в Волоколамский район, — Григорий заводит «Соболь» и выезжает на Ленинградское шоссе.
— А давно ты в добровольной пожарной команде? — интересуюсь у него, разглядев на рукаве шеврон с переплетенными пожарными рукавами, древесным листом и надписью «Greenpeace «противопожарная программа».
— Пятнадцать лет. До этого работал профессиональным пожарным, был начальником караула в районном гарнизоне, потом ушел сюда, сначала водителем, а потом и в противопожарную программу. А вообще я педагог по образованию.
Рядом со мной на переднем сиденье едет рыжеволосая улыбчивая девушка, пожавшая при знакомстве мою руку и представившаяся Соней. Она, по странному стечению обстоятельств, тоже педагог... по академическому вокалу. В будни работает по основной профессии, а в выходные ездит с добровольцами. А в каникулы еще и на Ладоге трудится добровольным спасателем. И так пятый год.
Сзади в полудреме едут новичок команды Егор (это его первый выезд), немцы Алекс и Сара и оператор команды Владислав — он не участвует в тушении, а только снимает работу остальных.
— И все-таки, повторится ли кошмар с торфяниками 2010 года? — продолжаю вопросами отвлекать Григория от дороги.
— Все в наших руках, — улыбается он. — Ну а если серьезно, то в этом году все хуже. Воды после зимы было мало, температурные рекорды погода уже бьет. Первый в этом году торфяник мы тушили в конце марта, хотя в нормальные годы они только в середине апреля загораются. В Ивановской области мы торфяник тушили, когда еще снег лежал.
География у команды не ограничивается одними центральными регионами. Добровольцы объездили почти всю Россию. В этом году они в феврале тушили тростник в Астраханском заповеднике.
— Никогда бы не подумала, что буду изучать торфяную промышленность СССР. А без этого будет непонятно, как подойти к горящему торфянику — вокруг болота, и мы по узкоколейке, оставшейся от торфоразработок, двигаемся к очагам. Опять же количество торфа в торфянике надо знать, — увлеченно рассказывает Соня.
«Наш» торфяник мы находим достаточно быстро — один из очагов дымит прямо в паре метров от дороги между деревней Кузяево и поселком с говорящим названием Торфяной. За дорогой открывается апокалиптический пейзаж с выжженной землей, обгорелыми останками берез, между которыми тут и там полузаросшие канавы, явно вырытые человеком несколько десятилетий назад. «Соболь» сворачивает с дороги и останавливается у границы торфяника. Григорий разворачивает полевой штаб — вешает на борт машины карты местности. Все остальные группами по двое расходятся на разведку других очагов.
— Вот тут мы. Это маленький участок торфяника. Остальное вот здесь, за рощей. Там на глаз миллион тонн торфа остался, — показывает маркером на карту Григорий.
Иду вслед за «разведчиками». Через сто метров, переходя через ручей, по щиколотку проваливаюсь правой ногой в хлюпающее болото. Вода тут же заполняет кеды. Соня смеется и поздравляет меня с боевым крещением. Еще через сто метров мы находим следующий очаг. Он относительно большой — метра четыре в длину и метр в ширину, — спрятался под корнями берез и дымит вонючим дымом. Строго говоря, некоторые очаги в болоте находят только по запаху. Для этого Егору и «дают понюхать» первый очаг.
Когда все очаги найдены и помечены в навигаторах, разведчики возвращаются к машине. К этому времени Григорий выгружает почти все оборудование — пожарные рукава, стволы, три мотопомпы, лопаты, переноски и самое незаменимое — 2,5-метровые щупы с термометрами.
— Их нам один НИИ сделал, — объясняет Григорий. — Раньше мы руками проверяли температуру в очаге. И по реакции сунувшего руку было понятно, горит или нет.
Все оборудование переносится к очагу. Григорий, едва взглянув на него, делает вывод, что горит он уже не первый год и что воды сюда нужно вылить 5–10 тонн. Доброволец втыкает в парящую жаром яму очага термометр, на котором градусы быстро доходят до ста.
— Дальше смысла нет держать — термометр испортим, да и так понятно, что температура есть. Там она градусов 600, — сообщает пожарный.
В это время остальная команда проложила от мотопомп, забирающих воду из канавы вокруг торфяника, рукавные линии до очага. Когда вода касается раскаленной поверхности очага, тот сердито шипит и огрызается рыжим дымом. Технология тушения проста, но требует много воды и терпения. Сначала очаг и его края долго заливаются водой, потом края и дно скрупулезно прощупываются термометром и руками, затем, если источников тепла не обнаружено, края окапываются, их сбрасывают в центр очага, где вся эта сырая торфяная каша тщательно перемешивается и вновь обильно заливается водой.
К половине седьмого вечера все восемь найденных очагов потушены, ребята, трудившиеся весь день без обеда, съедают привезенные с собой продукты, складывают оборудование в машину и уезжают. По дороге они еще два раза работают скорой пожарной помощью, потушив палы травы. В одном случае полыхало в десятке метров от газовой станции. В Москву команда возвращается только в десять вечера, что, по словам добровольцев, непривычно рано.
— Я не хочу, чтобы люди задыхались в городах от торфяного дыма, — говорит Соня. — Поэтому я и езжу на тушения.
