Беспримерность
Меня ужасают собственные недалекость, примитивность, глупость, пошлость, меркантильность, идиотизм, кретинизм…
То ли дело великие люди, о которых сочиняют тома в серии ЖЗЛ! Какие они все ладные, разумные, логичные, непревзойденные. Держались достойно, порядочно, все делали верно, совершали только выдающиеся поступки. Их биографии действительно и по праву можно назвать беспримерными. Один из ярчайших представителей человеческой породы притащил своего коня в сенат, чтоб заседал там наравне с ничего не значащими людишками; другой выдающийся человечище велел погрузить на пароход женщин легкого поведения и приказал затем утопить эту посудину; третий наиизвестнейший лидер нации перестрелял половину населения своей державы, считая всех своими врагами. И называя их «врагами народа». Поэтому «беспримерность» — неточное слово. Были примеры. И есть.
Есть с кого брать пример и на кого равняться.
Только дотяну ли я до непревзойденного уровня?
Какие же все собаки!
Уезжая, я отдал собаку в отель для животных.
Когда вернулся, она не захотела оттуда уходить. Выла, упиралась, даже кусалась.
Понятно, ей в отеле лучше, чем у меня. И уход, и регулярное питание (такое, какого я обеспечить не могу), в туалет может ходить когда захочет, а не когда выводят на прогулку.
Ну а как же верность, преданность, благодарность за предыдущую мою заботу о ней? Как воспитанность, наконец!
Такого цинизма я от нее не ожидал!
Отчаявшиеся
Я живу на втором этаже. А на первом — ЗАГС. И как суббота — так рев машин, музыка, хлопанье пробок шампанского и крики «горько». Свадьбы. А мне — хоть не живи. Они радуются, создают семьи. А я? Хоть съезжай.
Так и сделал. Поменял квартиру. Но до сих пор с наступлением субботы не по себе. Втягиваю голову в плечи, затыкаю уши. Так и жду, что заиграет марш Мендельсона и послышатся крики «горько!».
Если кому и горько, то мне, а не им!
Помойка
На пляже Ларнаки кипрские дети толпятся возле площадки с тренажерами, а русские — возле мусорных баков.
Почему столь разные предпочтения?
Возникает предположение: кто к чему привык, к тому и тянется. Так что объяснение можно подыскать даже патриотическое (для нас): киприоты бросают в мусорные баки обертки мороженого, пустые пакеты от чипсов, износившиеся пляжные шлепанцы… Мы в России бросаем то, что киприотам не снилось. В наших помойках столь изобильно, что можно и серебряную ложку найти, и антикварные сувениры…
Вот оно, подлинное богатство и высочайший уровень жизни!
Поляки
Я бы отлично понял, о, я бы отлично понял, если бы население нашей страны состояло сплошь из поляков, я бы понял, почему в наших верхних эшелонах такое количество Сусаниных. Но ведь есть среди нас (и немало!) русских, казахов, украинцев, евреев. За что их вести в непролазные топи и болота зауми, которая льется с высоких трибун и из которой нет выхода?
О единстве общества
Вот не чувствую солидарности с теми, на кого распространились нынешние заграничные санкции. Не чувствую — и все тут!
Обращение к оставшимся
Дорогие друзья, коллеги! И просто случайно оказавшиеся поблизости люди! Я не хочу вас видеть. Никого. Поэтому закрыл глаза. Лежу тихо-тихо. Надоели вы мне — смертельно. Своей болтовней, некомпетентностью, ложью, лицемерием, воровством, глупой внешней и внутренней политикой. Вот я и умер.
Я знаю: ваши взгляды устремлены на меня. Вы придирчиво оцениваете мой костюм, узел галстука, изучаете швы на черепе. Но патологоанатомы поработали на совесть, да и гримеры не ударили в грязь лицом. Хотя могли бы. В морге такая антисанитария… Нет, нынче я — красавчик. И герой дня. Из-за чего даже со мною мертвым всем вам хочется соперничать. Ради этого вы, пожалуй, сами готовы залезть в гроб. Такими уж вы родились, такие от природы. Вам всюду надо быть на первых ролях. И в служебной гонке, и в материальном преуспеянии. В надгробных речах я явственно различаю завистливые нотки: «Ему и тут повезло. Легкая, приятная смерть. Нам бы такую».
Да, легкая. Да, приятная. Но само, без усилий, ничто не дается, не происходит, ничего не случается. Нужно потратить немало энергии, чтоб добиться цели. Путь к легкой смерти дается тяжело. Открою секрет: каждый может выбрать кончину себе по нраву. Перед каждым — сотни вариантов. В организме гнездятся сотни болезней. От самых страшных — до самых невинных. Найдите ту, которая вам люба. Эстетична. И не потребует изнурительных мук в финале. И лелейте, взращивайте ее, подавляя, отодвигая остальные. Не жалейте средств и времени — в борьбе за смерть. От вас потребуется множество самоограничений. Возможно, придется отказаться от алкоголя и секса. И от богатства. Не каждый способен на такие жертвы. Зато результат не подведет.
Я выбрал — сердце. И упрямо вел его к нужному итогу. Не хотелось лежать в параличе. Или подвергать себя вмешательству скальпеля. Я терпеливо приучал свой барахлящий мотор к необходимым ему лекарствам. И пресекал попытки прочих хворей, микробов и опухолей завладеть моим телом. Зато, когда пришла пора подбивать бабки и качуриться, я полностью владел ситуацией. И оборвал нить, перестав подкармливать сердце привычными препаратами.
Завидуйте, вы, которые не властны над своей гибелью! Я заслужил зависть. Но я добр и не унесу свой секрет в могилу. Помните о моей доброте. Пользуйтесь ею. Берите с меня пример. Если хватит терпения и выдержки. Может, сразу и не умрете, но как минимум — поумнеете!
Разговор с властью
— Подорожали яйца и масло.
— Зато какая иллюминация!
— Растут тарифы, за электричество скоро невозможно будет расплатиться. Станем сидеть в темных квартирах, как в норах.
— Зато какая благодать на улицах и проспектах! Пользуйтесь уличным освещением.
— Действительно красиво. Приятно смотреть по сторонам. Но ведь это за наш же счет. Конечно, за эстетику надо раскошеливаться. Но не лучше ли на собранные с населения деньги создать нечто долговечное: галереи, дворцы, библиотеки. Сиюминутная красота вряд ли стоит гигантских затрат.
— Радуйтесь тому, что дают. Не заботьтесь о вечном. Оно само о себе позаботится. Скажите спасибо, что есть сиюминутное. Маленькие радости все же украшают бытие. А ну как придется существовать еще и без них?
Самообслуживание
За мои же деньги, на которые, собственно, и существуют телеканалы, мне же, из своего кармана оплачивающему работу телевизионщиков, эти самые тележурналисты, телередакторы, телеведущие впаривают черт-те что, компостируют мозги, зомбируют сознание, навязывают то, что желает навязать государство, а я остаюсь бесправным и подневольным, покорно впитывающим измышленную кем-то ахинею. То есть я сам финансирую собственное одурачивание? А если не хочу? Видимо, тогда мне надо ехать жить в другую страну.
Раньше и теперь
Раньше я жил неправильно. В неправильном государстве. Но я знал, какие в нем порядки, какие законы и что даже неправильные правила нужно выполнять, иначе тебе же будет хуже. А теперь я в растерянности. Я потерял знание. Никаких правил, законов и норм не существует. Наверно, вокруг правильно говорят: все переменилось к лучшему, настала свобода. Но что толку, если я не знаю, как жить и по каким правилам живут остальные?
Жучок
Я — жучок. Не тот, который заводится в крупе или размножается в лесу. Я — жучок, внедренный в телефонный аппарат. Записываю, запоминаю, воспроизвожу. Моего повелителя интересуют разговоры, которые ведет владелец аппарата, в недрах коего я притаился. Мой куратор должен знать все о своем поднадзорном. Он не прочь послушать болтовню его жены. И пьяный бред его сына. Я выполняю (и всегда выполнял) свою работу гладко. Но сейчас в затруднении и не знаю, как быть. Потому что эта самая супруга задумала прикончить мужа. Она давно ему изменяет. Но я не думал, что зайдет так далеко.
Идиллии в этой семье давно нет. Муж и жена лаются, а сын закупает наркотики и алкоголь и хранит дома. У него заначки по всем укромным углам. Поскольку родители не ладят и скандалят, а сам он не работает, денег на покупку зелья у него никогда нет. И он тырит, ворует их то у отца, то у матери.
Я долго колебался и решал: извещать начальника о намеченном преступлении и сроке исполнения угрозы или молчать? И вдруг понял, насколько мне близок абонент, за которым слежу. Раньше я «стучал» на него, теперь, когда против него ополчились его так называемые «близкие», я вознамерился ему помочь.
Он под колпаком, а тот, кто меня приставил подслушивать, упрямо радуясь, вел дело к смерти. Что будет? Жена освободится от обузы и перекочует к любовнику, сын продаст имущество, к которому его не подпускают…
И я заговорил. Когда приговоренный снял трубку, я включил запись содержавшихся во мне бесед.
Он все понял, этот вообще-то не слишком умный и излишне доверчивый человек. И сумел избежать гибели. И простил и пощадил жену. И попытался образумить сына (что, конечно, не удалось). И сообразил: за ним следят. Но вывод, который он сделал, меня убил. В прямом смысле.
Я спас его. Увы, слишком высокой ценой, ценой собственной гибели. У него не хватило смекалки уразуметь: я и дальше буду ему служить. Помогать. Он не докумекал, что я проболтался специально. Он решил — я просто-напросто вышел из строя.
И вот я выброшен на свалку и погибаю. Я не жалею ни о чем. Я делал много недоброго. А теперь искупил вину. Но тот, кого внедрят в новый телефонный аппарат вместо меня, вряд ли пожалеет своего поднадзорного.
