— Я работаю в этой сфере свыше 10 лет, — говорит Марина Ефимова. — У меня отлажены отношения со всеми руководителями учреждений, а у нас их всего в Нижегородской области 13. Со всеми директорами я в хороших отношениях, развиваю наставничество в регионе. А вот с директором этого детского дома у нас как-то не получается плодотворно сотрудничать. Пыталась действовать дипломатично, но, к сожалению, все эти тихие просьбы и разговоры в кулуарах не принесли никакого результата. Мне дети продолжают писать о том, что происходит у них в детском доме. Также мне пишут и наставники.
— Вам показалось циничным, что детей из детского дома заставили праздновать День матери, петь песни и рассказывать стихи, посвященные маме?
— Я понимаю, что работа по формированию семейных ценностей и осознанию материнства в любом случае должна проводится в учреждении. Но воспитание семейных ценностей не может идти «через коленку». Здесь нельзя действовать столь топорно, раз у нас есть праздник День матери, то мы будем его праздновать. В этом вопросе требуется деликатность, надо действовать мягко, подходить к этому индивидуально.
А тут мне девочка пишет, что она спела песню Таисии Повалий: «Мама-мамочка родная, любимая, мама-мамочка сердечко ранимое. Мама-мамочка не плачь темной ноченькой. Мама-мамочка с тобой твоя доченька…» А потом убежала и расплакалась. Перед этим девочка разговаривала со своей мамой, и та ей сказала, что она не собирается восстанавливаться в правах.
— Вы переписывались с директором детского дома и вам было отказано в посещении этого учреждения?
— У нас действует подписанный губернатором закон о том, что нельзя проводить массовые мероприятия в детских учреждениях. Но в то же время, Роспотребнадзор выпустил документ, согласно которому, постоянные волонтеры могут посещать учреждения с соблюдением всех норм безопасности.
В детском доме хотели провести массовое мероприятие, отметить День матери, а когда я стала обращаться в министерство образования, попросила это каким-то образом остановить, услышала, что есть план воспитательной работы, что это делать нужно. Но обещали подумать, как это можно будет сделать по-другому. В результате во время репетиции они записали на видео выступление детей, а потом этот ролик с концертом показали во всех группах.
В очень корректной форме я сказала директору детского дома, что хотела бы прийти, посмотреть на это мероприятие, но мне было отказано.
Завтра мы встречаемся в региональном министерстве образования с руководителем детского дома, представителем прокуратуры и представителем Уполномоченного по правам ребенка.
— Вы указали на своей странице в соцсети, что семейные ценности — это такие конструкты, которые формируются, когда ребенок присваивает определенное содержание. Это глубокая внутренняя работа, ее бесполезно проводить исподволь, будет только протест.
— Мне хочется спросить: «А ответственные лица поинтересовались, хотят ли девочки петь эти песни?» А ведь все, начиная от директора до уборщицы учреждения, должны понимать, что они работают с детьми с травмой. И нужно уметь апеллировать какими–то вещами так, чтобы эту травму не усилить.
Марина Ефимова отметила, что у детей, находящихся в травме привязанности, нет ресурса, позволяющего им присваивать эти ценности. Их семейная система надломлена, эмоциональные связи не сформированы, близость к семье и родителям ассоциируется с болью, а не со счастьем и благоденствием. Именно боль, разочарование и презрение будут чувствовать дети, говоря правильные лозунги со сцены.
Есть дети, переживающие ситуацию потери родителей. Для них связь с родителями — место наибольшей боли и скорби, даже, если внешне они это не показывают. Разговаривать об этом со сцены — это насилие над ребенком, над его работой горя, которой не место на публике.
— Приведу пример. Моя сотрудница, Юлия, полгода назад взяла 15-летнего мальчика в приемную семью. А потом и его младшего брата. Она поделилась, что чувствовали ее ребятами в травме привязанности. У них умерла мама, которая пила. Старший брат ухаживал за братишкой, которому было 8 лет, кормил его, одевал, водил в школу.
Когда матери не стало, приехала опека и забрала их. Ребята не знали, куда они едут. Их не пустили на похороны к матери, и что старший мальчик успел положить в пакеты, с тем они и уехали. У них нет сейчас даже семейных фотографий. Полгода они прожили в приюте, потом их отправили в детский дом. Они не знали, куда они попадут, что там будет, поэтому сильно боялись.
Очень хочется, чтобы была программа адаптации детей, поступающих в детский дом. Чтобы им подробно объясняли, что с ними будет происходить, с чем они столкнутся. Надо в ребенке видеть человека.
У нас на тренинге по травме люди начинают плакать, когда понимают, что чувствует ребенок, когда он теряет родителей. Когда его забирают из привычной среды, даже если его родители все время валялись пьяными под столом, он чувствует состояние потери. Это очень драматично.
— Как чувствуют себя сейчас два брата?
— Оба живут в приемной семье. Они у нас клевые, оба сейчас — волонтеры. У Юлии есть еще свой младший ребенок. Все трое пацанов так все внешне похожи друг на друга! У старшего приемного мальчика были серьезные проблемы с дерматитом. Он на нервной почве весь покрывался корками. И в детском доме его лечили гормональными препаратами. А как только подросток попал в приемную семью к Юле, у него не стало никакого дерматита.
Читайте также: Сирот в российском детдоме заставили отмечать День матери
