65 лет назад, 18 мая 1944 года, из Крыма главным образом в Среднюю Азию было депортировано татарское население, поголовно обвиненное Сталиным в пособничестве оккупантам. В основном выселяли женщин, стариков и детей. Тысячи людей погибли от болезней и голода в первые же месяцы изгнания.
— Очень трудно назвать точную цифру погибших, — рассказывает известный российский историк Гульнара БЕКИРОВА. — По данным крымскотатарского национального движения, в результате депортации погибли 46% людей. Если верить официозу первых лет — около 20%. В одном Узбекистане, по официальным данным, с июля 1944 по июль 1945 года умерли 22 335 крымских татар (15% прибывших). Мой дед проводил опрос среди своих односельчан и насчитал 35%.
Истина, видимо, лежит где-то посередине. В любом случае для такого маленького народа потери были огромные. В Крыму жили около 200 тысяч татар. В справке замминистра внутренних дел СССР Петушкова (от 29 мая 1956 г.), направленной в ЦК партии, говорится о 117 052 спецпереселенцах. 80 тысяч исчезли. Людей не расстреливали, их просто обрекали на гибель.
В одном из донесений НКВД о настроениях среди депортированных приводятся отчаянные слова одного из них: “Лучше бы Советское правительство расстреляло нас всех, чтобы мы не мучились, как это делали немцы с евреями...”.
82-летняя Нияр Яшлавская сейчас живет в Крыму — вернулась вместе со всеми спустя десятилетия после изгнания. Когда началась депортация, ей было 17.
— Мы жили в деревне Ханышкой. В тот день, 18 мая 1944 года, в 4 часа утра в дверь нашего дома постучали. Мы проснулись, слышим: “Скорее вставайте! Выходите на улицу!”. Вышли. Нам говорят: “Идите к машинам!”
На дороге стояло много больших грузовиков. Мы ничего не поймем. Никто ничего не объясняет. Мы вышли в чем были дома. Думали, какое-то недоразумение — и вернемся назад. Моя мама говорит: “Смотри, люди взяли вещи”. Я попросила солдат разрешить взять что-нибудь теплое.
Через какое-то время нас повезли. Когда переезжали речку, машина остановилась у противотанковых рвов. Все вышли. Мы думали, что нас здесь расстреляют и закопают, начали плакать. Но нас продержали там минут пять, потом снова посадили в машину. Пока мы ехали, по деревням слышно было, как кричит оставшаяся без хозяев скотина.
Привезли в Бахчисарай. Народу — уйма. Грузовики подогнали прямо к товарным вагонам. И всех туда затолкали. Нас в одном вагоне было шестьдесят человек. Вонь стояла страшная, в этих вагонах раньше перевозили скот. Сидим на корточках. В дороге ни пить, ни есть не давали до трех суток. Жарко, душно. Уже на третий день у всех вши появились, клопы и блохи нас просто пожирали. Однажды вагон открыли и подсадили к нам двоих мужчин, вообще среди выселенных были в основном старики и дети. Один из них умер. Что с трупом делать? Мы стучим-стучим, никто не слышит. Женщины оторвали доски от пола и бросили его на пути. Стыда у нас уже не было, оправлялись прямо на виду у всех.
Ехали мы в Узбекистан очень долго, около месяца. Доехали до Бухарской области. Нас определили в совхоз “Нарпай”. Открыли двери — говорят, идите пешком. Только самых немощных на телегу положили. Мы пошли, мама была беременной. Поселили нас в каких-то берлогах, где раньше, наверное, ишаков держали, с дырками вместо окон и дверей.
Папа три с половиной года отслужил в армии, вернулся с фронта, а потом нас выселили. Он умер в том же месяце, хоронить даже было не в чем… Умер мой братишка, через несколько месяцев — сестренка Хатидже. Мама заболела малярией и пеллагрой и тоже умерла.
Кто не испытал этого на себе, тот не поверит, что нам пришлось перенести. В день умирали по 25—30 человек. Их бросали в неглубокие ямы, могилы разрывали шакалы. Так мы точно и не знаем, где похоронены папа и брат.
Потом нас перевели в город Янгиюль, где предупредили, что за побег с мест депортации грозит 25 лет лишения свободы...
В отличие от большинства депортированных народов татары были полностью реабилитированы и смогли вернуться на родину только на волне перестройки.
