— Вы за то, чтобы в России применялась смертная казнь, или против?
Станислав ГОВОРУХИН: “Естественно, я за смертную казнь. Она традиционно применялась в России. Знаете, один остроумный француз сказал: “Да, я был бы за отмену смертной казни, но пусть ее сначала отменят господа преступники”. Хорошо бы спросить мать, у которой изнасиловали и убили малолетнюю дочь: она за смертную казнь или нет? Она же до конца дней будет жить с ощущением, что убийца ее дочери жив, здоров, неплохо питается. Может быть, лучше ее.
Кроме того, России нужно ориентироваться не на Люксембург или Бельгию, а на державы, соизмеримые с нами. Китай, США — там эшафот никто не отменял, и это не мешает, а может быть, и помогает им быть самыми могучими, богатыми, высокоразвитыми странами мира.
Почему у нас был введен мораторий на смертную казнь? Потому что этого народ потребовал, что ли? Вовсе нет, большинство — за смертную казнь. Даже по статистике, которая у нас всегда была лженаукой, более 60% населения считает, что расстреливать нужно. Значит, на самом деле так думают все 80%. И почему же тогда власть этого не учитывает, если мы — демократическое государство? А за отмену смертной казни — все жулики, все те, кому она могла бы грозить. Ну и еще часть интеллигенции.
Мы ввели мораторий на расстрел по требованию Евросоюза, только для того, чтобы нам разрешили быть к нему поближе. То есть проявили себя как несамостоятельное государство. Что нам скажут — то мы и сделаем. И до тех пор пока мы не начнем казнить, так и будем играть роль “шестерки”.
Анатолий КУЧЕРЕНА: “Я — противник смертной казни. Конечно, можно понять того человека, который потерял близкого родственника в результате преступления. Но если мы говорим о том, что живем в цивилизованной стране, то само слово “цивилизованный” не позволяет нам вернуться в те времена, когда работали эшафоты, машина по выполнению убийств.
Я считаю, что Россия исчерпала свой лимит на расстрелы. И поэтапное реформирование, которое приведет в итоге к отмене смертной казни, — единственный путь цивилизованного, демократического и правового государства. Государство не может своим примером показывать, что оно убивает. Ведь в идеале все, что делает государство, должно восприниматься как позитив. Как тогда относиться к убийству, если само государство этим занимается?
Звучат упреки, что Россия ввела мораторий, только чтобы угодить Западу. Но ведь это же чушь! Мы что, хотим жить нормально по указке Запада, людьми хотим быть по указке Запада? Так мы далеко уйдем, если за кулисами любого события в нашем обществе начнем искать каких-то зарубежных режиссеров. Мы подписали документ потому, что хотим быть цивилизованной страной, не изгоем, а частью Европы. Я хочу жить в свободной стране и чтобы мои дети жили в свободной стране”.
“Смертная казнь не останавливает преступления? Дурь собачья!”
— Вы считаете, что страх смерти остановит потенциального преступника?
Станислав ГОВОРУХИН: “Не только я. Так считает Библия, так считает вся история человечества. Все разговоры о том, что смертная казнь не останавливает жестокие преступления, — дурь собачья. Когда в середине XIX века началась гуманизация отношения к преступникам — терроризм развился до пика. Сначала убивали простых городовых, а кончилось убийством государя Александра II. Пришел Столыпин, стал террористов просто вешать, и все прекратилось до его смерти в 1911 году”.
Анатолий КУЧЕРЕНА: “Применение смертной казни не ведет к снижению уровня преступности. Приведем пример Америки и Европы. В Европе смертная казнь отменена, хотя в свое время большинство населения было против этого. И преступность идет на убыль. А в Америке — казнят, но количество преступлений не сокращается, а растет.
Страх смертного приговора — не тормоз, и это веками доказано. Вот в средневековой Англии казнили за воровство. Перед виселицами — поглазеть — собирались огромные толпы. И в этой же самой толпе были карманники, обкрадывающие глазеющих.
Для того чтобы тяжких и особо тяжких преступлений не было, нужно не расстреливать, а повышать уровень жизни, качество работы школы и милицейской профилактики”.
— У нас ловят и сажают не только преступников. Значит, расстреливать будут не только виновных...
Станислав ГОВОРУХИН: “Ни в США, ни в нашей стране (после смерти Сталина) никого сразу не стреляли. От момента оглашения приговора до его исполнения проходят годы. За это время можно все выяснить и доследовать, так что судебная ошибка сведена к минимуму. Хотя теоретически, конечно, она возможна. Но чтобы ее исключить — нужно думать не об отмене смертной казни, а об улучшении работы милиции, о совершенствовании судебной системы. Суды должны быть независимыми по-настоящему.
Часто говорят: давайте сначала приведем в порядок милицию, научим работать присяжных и только потом снимем мораторий на казнь. Но ведь на это уйдут десятилетия! А до тех пор — что, пусть нас безнаказанно стреляют бандиты? Мы ведь уже возвратились в начало 90-х: преступления становятся более жестокими, никаких тормозов нет, ничего не боятся...
У нас ведь что произошло: одновременно с разгулом преступности и ужесточением преступлений произошла гуманизация наказаний и гуманизация отношения к преступникам. Разве это не нелепость? Сегодня для того, чтобы убить человека, уже достаточно, чтобы у него был другой разрез глаз, не говоря уже про цвет кожи. Такого даже в “лихие девяностые” не было. Так убили мастера спорта по шахматам за то, что он бурят. Стреляют прямо у Кремля, у Белого дома. Причем не стреляют даже — а расстреливают”.
Анатолий КУЧЕРЕНА: “Как профессиональный юрист я понимаю, что такое судебная ошибка и как работает правоприменительная практика. Осудить невиновного и привлечь его к исключительной мере наказания — смерти — могут даже не по злому умыслу судьи, а просто потому, что так сложилась ситуация. К примеру, в России 60% подсудимых граждан пишут заявления с просьбой рассмотреть их дело “в особом порядке”. Объясню, что это такое: человек признает свою вину, а за это ему обещается скидка и суд разбирает его дело быстрее. Но ведь у такого чистосердечного признания могут быть разные мотивы! Например, человеку нестерпимо в камере следственного изолятора. И люди, которые привлекаются к ответственности, не всегда знают свои права, понимают, как можно защищаться в уголовной юстиции, какими могут быть последствия. Случаи, когда невиновных людей расстреливали в результате судебной ошибки, у нас, конечно же, были. Да и не только у нас. Вот в Америке придумали экспертизу ДНК, и оказалось, что среди казненных была сотня невиновных. Отмена моратория на казнь может стать страшной ошибкой. Ведь если невиновный осужден к пожизненному заключению — у него и его адвокатов есть возможность бороться за истину, вновь и вновь пытаться доказать, доследовать. А так его убили — и все...”
“Давайте спросим — а кто хочет стать палачом?”
— Часть противников смертной казни приводит такой аргумент: смерть — слишком легкая расплата. Пусть поживет и помучается...
Станислав ГОВОРУХИН: “Пожизненное заключение, конечно, не сахар. Но человек так устроен, что всегда живет надеждой. “А вдруг завтра атомная бомба или сменится власть — и ворота тюрьмы распахнутся”. Как они распахнулись в Наурской тюрьме, когда к власти пришел Дудаев и убийцы, насильники не просто вышли, а стали элитой армии Джохара. Можно надеяться на землетрясение, на побег, на все что угодно. Он всегда будет жить с надеждой. А по достижении пенсионного возраста убийцу еще и помилуют, сочтя, что он уже не представляет опасности. У него не отнята надежда, а это самое главное. А у матери, чью дочь убили, эта надежда отнята”.
Анатолий КУЧЕРЕНА: “С этим отчасти можно согласиться. Я знаю много примеров, когда люди, которым исключительная мера была заменена на пожизненное заключение, хотели и просили, чтобы их расстреляли. Потому что те условия, в которых они содержатся, — это и есть поражение в правах по приговору суда. Это — страдание, которое намного существеннее, чем если бы человека как биологическое существо просто уничтожили. Смысл уголовного наказания как раз и заключается в его неотвратимости. Если человека убили — то какое наказание он несет? Он больше не переживает эмоционально, не страдает, не ощущает лишения свободы”.
— Обсуждается не только вопрос о применении смертной казни, но и о расширении перечня статей, по которым она может применяться. Что вы думаете о такой перспективе?
Станислав ГОВОРУХИН: “Смертная казнь необходима не только за терроризм, но и за педофилию, наркоторговлю. Распространителей наркотиков, которые погубили сотни и тысячи людей, нужно расстреливать. Их казнят всюду, во всем мире. При этом я даже не хочу обсуждать бредовые примеры какого-то вшивого правозащитника о том, что вот ему подкинут 5 граммов травы и тут же выведут во двор и расстреляют. Может быть, к абсолютизму мы еще и вернемся, но сталинские времена точно не повторятся, в этом я твердо уверен. Не будет больше такого, чтобы “тройка” за минуту выносила приговор, а потом выводила во двор и расстреливала. Сейчас есть суды, дается время на защиту, существует полная свобода слова.
Нынешняя проблема не в том, что власть слишком сильная и жестокая, а в том, что слишком слабая и либеральная. О том, что молодая демократия нуждается в сильной руке, которая поведет ее правильным курсом, говорил еще Солженицын. А у нас я не вижу ни сильной руки, ни желания выйти на правильный курс. Разве это сильная рука, если в момент всплеска преступности мы применяем мораторий на смертную казнь?”
Анатолий КУЧЕРЕНА: “Это было бы катастрофой. Согласно легенде, когда князю Владимиру предложили ввести смертную казнь, он сказал: боюсь, что Бог за это покарает. Имел он в виду и себя, и страну...
Я часто думаю, почему у нас в обществе такой заказ на смертную казнь? Наверное, потому что не ведется разъяснительная работа. Нельзя из XXI века возвращаться в средневековье или первобытно-общинный строй, где были совершенно другие инстинкты, совершенно другой менталитет, другая модель поведения человека.
Чувственно, эмоционально я понимаю, как сложно родственникам потерпевших сказать, что они против смертной казни. Но важные исторические решения на уровне государства должны приниматься исходя не из эмоционального пыла, а из разума, взвесив все за и против. К чему возобновление смертной казни может привести? Да в первую очередь — к созданию института палачей. Появится такая профессия — и это ужасно для общества. Давайте спросим: а кто хочет стать палачом? Ходить на работу, чтобы там убивать. Сколько будет желающих? И сколько будет желающих, чтобы после работы палачи ходили среди нас. Зачем нам это?
Я сторонник того, чтобы изъять из уголовного законодательства такую санкцию, как исключительная мера наказания, и никогда больше к ней не возвращаться. Но у высшей власти нет возможности сделать это сразу, потому что общественное мнение к этому не готово. Поэтому я думаю, что она решит не рубить шашкой, а прийти к этому постепенно, через мораторий”.
