И почему мы решили, что отучить русского человека ругаться матом — все равно что корову молоко давать? Вот в сельхозкооперативе “Вышгородский” эти два понятия взаимосвязаны. Год назад председатель хозяйства, что в Рязанской области, поставил перед собой поистине утопичную задачу: в родном колхозе он решил ввести табу на мат. Теперь за каждое сорвавшееся с языка крепкое словцо кошелек работника худеет на 50 рублей. За время существования запрета “нецензурная” касса пополнилась пятью тысячами целковых. А бюджет колхоза — и того больше. Ведь, как уверяет инициатор реформ, после запрета “трехэтажного” надои в колхозе резко поползли вверх. А что, доброе слово и коровам приятно! Кому на Руси без мата жить хорошо? В самый интеллигентный колхоз России отправился корреспондент “МК”.
В автобусе Москва—Рязань двое изрядно подвыпивших мужиков склонились над кроссвордом.
“Парусная рыбацкая лодка, предназначенная для ловли рыбы неводом. Пять букв. На “б” начинается, четвертая “д”, — зачитывает вопрос один из друзей.
“Я тока одно подходящее слово знаю”, — выдает напарник, огласив салон известным всем нецензурным словом.
“Комический персонаж старинного народного итальянского театра: четыре буквы, первая “п”, последняя “ц”, — не унимается первый.
“Какой-какой персонаж? Это не кроссворд, а полный… Кстати, вот и ответ. Пиши!”
Первой не выдерживает женщина, стоящая напротив: “Хватит ругаться. От ваших матюгов уже уши в трубочку сворачиваются”.
— А мы, мать, матом не ругаемся. Мы на нем разговариваем! — заезженной шутке мужичок ухмыльнулся во весь свой “наждачный” подбородок. — Ты сегодня запрети нашему брату выражаться, так завтра он обет молчания даст.
С этими словами спорщик выудил из-под полы засаленной дубленки “мерзавчик”. “Ну, вздрогнем! За свободу слова…”
Как ни старайся, а поспорить с мужиками трудно. Ну не может наш брат обходиться без смачных выражений. Вот и антиматерную кампанию в колхозе “Вышгородский”, куда на том автобусе направлялся корреспондент “МК”, в округе, кроме как утопией, поначалу и не называли. На святое же покусился председатель — взял и ввел табу на мат. Вот только когда за это “святое” пришлось платить по счетам, рабочие поняли: бранным словом сыт не будешь.
Мат платежом красен
— Воробьев — 200 рублей, Косоногов — 200, 50, 100… Да уж, чуть ли не на тысячу проштрафился наш Славка! — председателя колхоза Николая Митрохина мы застаем в кабинете за изучением списка матерщинников.
— Смотрю, есть ли должники! — с порога поясняет председатель. — Но вроде рассчитались все.
— Вас-то в списке, наверное, нет? — интересуюсь у председателя.
— Как нет, я в него одним из первых попал. С меня-то все и началось. В прошлом году я проводил совещание с мужиками по поводу закупки кое-какого оборудования. Вызвал жену с отчетом — она у меня тогда только начала по бухгалтерской линии работать. Взглянул на бумаги, а там что-то не сходится. Вот и выругался. Да так крепко, что аж самому стыдно стало. Как же я так оскотинился, что матом направо-налево крою? Да еще и накануне Великого поста. Нужно срочно поднимать культуру. А как?
На следующий день Митрохин собрал руководителей всех подразделений на внеочередную планерку. Эх, знать бы тогда мужикам, какая реформа повисла над родным колхозом, ноги бы их не было на том референдуме.
“Давайте напишем распоряжение о взимании штрафов за нецензурную брань”, — с порога огорошил подчиненных председатель.
Кабинет тут же наполнился возмущенным басом да баритоном. Бил себя кулаком в грудь русский мужик, отстаивал свое исконное право на крепкое словцо.
“Да меня лучше хлебом не корми, а как ругался, так и буду”, — в ультимативной форме взревели в одном конце кабинета.
В другом в ход пошли более веские аргументы.
— Николаич, сам посуди, задел я молотком по пальцу — выругался известным всем нам словом. А теперь что мне делать? Палец в рот класть? — пытался встать на защиту мата механизатор Олег Меркулов.
— А ты более цензурный синоним подбери, — стоял на своем председатель — борец за чистоту языка. — Ведь привыкли мы на работу к семи приходить и обедать в час. Почему бы нам не привыкнуть без мата обходиться?
Русский мужик выбирает обет молчания
На следующее утро все 150 сотрудников колхоза, как обычно, пришли на работу спозаранку. Отворили двери амбаров, кинули взгляды на информационные стенды и обомлели: на каждом висело распоряжение. Да такое, что, прочитав, не выругаться невозможно. А нельзя. О чем бумага за подписью председателя как раз и извещала всех собравшихся.
“Распоряжение от 11 марта 2009 года. В целях улучшения морального образа жизни и культуры общения в хозяйстве:
— запретить руководящим работникам и рабочим хозяйства употреблять грубые и нецензурные выражения,
— за нецензурные и грубые выражения взимать штраф 50 руб.,
— собранные средства направить на проведение поездок в театр и другие культурные заведения”.
Покурил народ около стендов, обсудил нововведение и решил: “Никак шутка?!” Оказалось, никак нет. К обеду в бухгалтерии раздались первые звонки.
— Люба, запишите Кузьмича и Борьку — уже матюгнулись! — доверительно сообщал в телефонную трубку начальник механизаторов.
— А как именно? Рассчитать же нужно.
— Кузьмич просто слово на букву “б” сказал, а Борька — тот трехэтажным.
— Значит, так и запишем: с первого — 50 рублей, а со второго за “опт” — 150.
К концу недели количество “нецензурных” штрафников подошло к десятке. А сейчас в матерной ведомости и вовсе сорок фамилий.
— Сперва народ воспринял это распоряжение не всерьез — ну и попал на деньги, — вспоминает председатель. — Первым я оштрафовал своего двоюродного брата. Я раз ему замечание сделал, два, три, а потом принес ему на стол ведомость со словом “распишись”. Зато уже через месяц ребята стали следить за своим лексиконом. Помню, беседую я как-то по рабочим вопросам с механизаторами. И между делом спрашиваю: “А как у нас с матом дела обстоят?” “Хорошо. Я вот совсем не ругаюсь!” — выдает мне один из собеседников. “Неужели совсем?” — спрашиваю. — “Конечно. Я вообще стараюсь не разговаривать, чтобы лишнее слово не обронить”…
На обратном пути председатель завернул к дояркам — узнать их женский взгляд на антиматерную кампанию. Мужья-то у многих аж по третьему разу в список угодили. К консенсусу товарищи женщины так и не пришли. Но были скорее “за”, чем “против”.
— Одни говорили: “Наконец-то мой человеком стал. А ведь раньше прямо при детях мог кого угодно на три буквы послать”, — воссоздает свою беседу с доярками председатель. — А несколько женщин, наоборот, в слезы: “Мой на работе-то сдерживается, а домой придет и начинает направо-налево матюги посылать”.
Драма из трех букв
Весть о матерном табу быстро распространилась по селу Вышгород, по соседству с которым и находится самое интеллигентное хозяйство. Прознав про столь жесткий запрет, местные едва бунт не подняли.
— Как-то приходит ко мне на прием один пенсионер из села и начинает причитать: “Сынок, ты что делаешь! Я на тебя в суд подам. Мне же пенсии не хватит, чтобы за один день моего мата расплатиться”, — вспоминает Митрохин. — Оказывается, кто-то из наших рабочих над ним подшутил и сказал, что мое распоряжение распространяется не только на сотрудников хозяйства, но и на местных жителей. Пришлось успокаивать старика.
В следующий раз на прием к Митрохину с рационализаторским предложением относительно штрафных доходов пришел настоятель вышгородской церкви. “Может быть, деньги, которые вы собрали, отдадите на восстановление храма, — предложил батюшка. — Все же запрет на мат — богоугодное дело”.
— Батюшку мне пришлось разочаровать. К сожалению, люди, которые ругаются матом, в церковь не ходят. Вот в театр — другое дело. А храму я и так найду силы помочь, — говорит Митрохин.
Тогда-то и решили организовать первый культпоход на матерные деньги. Для досуга выбрали Рязанский театр драмы.
...Апрельским вечером к административному зданию хозяйства пригнали “Икарус”. Народу в автобус набилось человек сорок. Еще бы, половина работников на спектакле со школьной скамьи не была.
— Мы сразу решили: за деньги матерщинников в театр поедут отличившиеся сотрудники. Но проштрафившиеся тоже могут ехать. Но за свои кровные, — говорит Митрохин. — Правда, из тех, кто в списке, удалось уговорить немногих. Но главных сквернословов я все же собрал. Да и не пожалели они потом. Вы бы видели их лица во время спектакля. И ведь тогда только я понял: народ вроде и в деревне всю жизнь прожил, а высокому искусству не чужд. Мы купили на весь коллектив цветы, так ребята подарили их не тем фифочкам-актрисам, которые юбки высоко задирали, а тем, которые играли действительно талантливо. Ради этого стоило запретить ругаться матом!
…На поход в театр токаря Андрея Кандрашкина долго уговаривать не пришлось: он одним из первых забронировал билетик. Хоть в “нецензурном” списке он и не занимает топовых позиций, а грешок такой за ним водится.
— Меня сразу эта идея с походом в театр заинтересовала. Я ведь в сознательном возрасте там ни разу не был. В цирк с детишками хожу, это да! А к театрам как-то не приучен.
— А что смотрели?
— Название я не помню. Знаю только, что комедию давали. Ну, то есть про любовь… Как это там называется?
— И что больше всего запомнилось?
— Ха, — ухмыляется Андрей, — помню, как цветы дарил. Мы далеко сидели, но я сразу заприметил симпатичную актрису. Выхожу на сцену с букетом и не могу поверить своим глазам: она вся напудрена-напомажена, как старуха. Думал тут же задний ход дать, а она уже руки к цветам тянет.
Закодировать от мата сложнее, чем от водки
Но даже после всех положительных результатов окультуривания работников в колхозе остаются противники председателевой реформы.
— Я решительно против запрета на мат! — от негодования пятерня зампредседателя Виктора Афанаскина с яростью пикирует на стол. Да так, что кипы бумаг с графиками надоя скота разлетаются по полу.
В том мартовском референдуме Виктор Михайлович представлял крыло оппозиции. Это он тогда встал в стойку: “Хлебом не корми, а свое право смачно выругаться я никому не отдам”. Даром что двоюродный брат председателю. А разве запрещать мат — это по-братски?
— Русский человек без мата жить не может, — безапелляционным тоном выражает свою позицию зампредседателя. — Я всю жизнь прожил в деревне и знаю: иная корова без мата и молоко не отдаст.
Но таких убежденных матерщинников, как он, в колхозе все же меньшинство. Пришлось, так сказать, самоустраниться под натиском общественности. А спустя несколько месяцев и сам Виктор Михайлович начал замечать позитивные плоды от братских реформ.
— Конечно, народ меньше стал ругаться, — убеждает он корреспондента “МК”. — Это я по себе стал замечать — воздерживаюсь. Но на работе как ни старайся, а словечко-паразит проскочит. Это ведь не искоренить. Можно отучить водку пить: я вот уже лет двадцать не пью. А мат — его иногда даже не замечаешь за собой. Вот работает у нас один пенсионер, так он, когда выпьет грамм сто, через каждое слово эти самые выражения вставляет. Я даже пробовал считать: так за пять минут сорок с лишним раз получилось. Я ему: “Что же ты так ругаешься?” А он: “Не ври, ни разу не согрешил”. Так привык, что и не замечает уже.
Табу вообще, как ни странно, именно у руководящего состава вызвало больше всего возмущения. Ну сложно им штрафовать подчиненных за каждое не к месту оброненное слово. Тем более что у самих тоже рыльце в пушку. Вот и Виктор Афанаскин предпочитает обходиться предупреждениями.
— Иногда услышу, как кто-то из доярок какое бранное слово ляпнул, так сразу ей напоминаю: “Нина, сейчас позвоню в бухгалтерию”. — “Ой, ой, не буду больше, Михалыч”.
— Ну и сдерживают обещания?
— Об этом вы лучше у Славы Косоногова поинтересуйтесь — он у нас лидер по штрафам. За свое сквернословие уже 900 целковых в “матерную казну” отдал.
За грубость тоже вычитается
Рекордсмена “сквернословной кассы” мы обнаружили в свинарнике. Только Косоногов с порога от своего титула начал открещиваться: “Не по адресу обратились”.
Самым закоренелым он себя не считает: “Это просто попадался я чаще других, а вообще-то не любитель я крепких выражений”.
— Почему же вы тогда в ведомость попали?
— А за грубость, — ухмыляется мужчина. — В приказе же написано: “запретить употреблять нецензурные и ГРУБЫЕ выражения”. А как в колхозе без них? Я однажды и самого Митрохина за эту самую грубость оштрафовал. Как-то в разговоре он ко мне обратился: “Эх ты, толстый”. Я ему и говорю: “Какой же я толстый?” И тут же звоню в бухгалтерию: “Запишите на председателя по тройному тарифу. Он ведь не просто выругался, а достоинство человека оскорбил”. Николай Николаевич хоть и понял, что это шутка, а штраф оплатил…
Несмотря на то что кошелек Косоногова похудел за время борьбы с матом сильнее других, сам Вячеслав всеми руками за реформу.
— Вы хоть раз за сегодняшний день услышали, чтобы кто-нибудь выругался?
Пришлось признаться, что нет.
— А дело здесь не только в том, что у нас штрафуют за это. Просто то распоряжение немного пристыдило нас и помогло обратить внимание на свою речь. А те, кто думает, что на Руси искоренить мат невозможно, пусть приезжают к нам. Научим…
Вот и сам председатель колхоза никак не хочет признать свою идею борьбы с матом утопичной. И призывает взять ее на вооружение политикам — как еще один национальный проект.
А КАК У НИХ
Рижская муниципальная полиция начала административное делопроизводство в связи с нецензурными высказываниями мэра Риги Нила Ушакова. Ушаков на заседании Рижской думы 17 декабря несколько раз выругался в беседе со своим заместителем Айнаром Шлесерсом, думая, что у него выключен микрофон. После этого мэр принес избирателям свои извинения. За нарушение 167-го пункта Кодекса административных правонарушений мэру Риги грозит штраф от 50 до 250 латов или арест на срок до 15 суток.
Рязанская область — Москва.
