Небольшая территория — может, гектар, может, два. На ней воссозданные поселения четырех южноафриканских племен: зулу, педе, коза и еще одного, чье название мне сейчас уже никак не вспомнить. Мы заплатили по полсотни долларов с носа, чтобы увидеть, как темнокожие мужчины и женщины имитируют старинный уклад жизни и местные обычаи. Охи-вздохи, радость и восторг — пусть эта инсталляция не тронутой цивилизацией Африки сделана примитивно (в аналогичной деревне Свенссон на краю Стокгольма можно посмотреть не только старые шведские избы, но и стеклодувов, кузнецов, столяров, прях за работой), но туристы счастливы. Потом, посмотрев на народные пляски и песни и отобедав в столовой, все отправляются в соседний львиный питомник — чтобы и там, погладив в течение двух минут львят и покормив без ограничения времени жирафа, броситься в магазин за майками, кружками и магнитами.
За первые десять дней турнира только с карточек одной из платежных систем теми, кто приехал в ЮАР, было снято 128 миллионов долларов. Сколько всего заработает Южная Африка за время Кубка мира — можно только гадать. Наверное, чуть менее миллиарда у.е. — сумма, способная долго кормить страну. Но местные жители-скептики уверяют нас, что эта идея — не более чем иллюзия, что деньги до большинства так и не дойдут. Мы сомневаемся. Нам уже начинает здесь нравиться.
Среди туристов в эти дни немыслимое оживление. Аэропорт в Йоханнесбурге напоминает Вавилон в период строительства башни: суета, толчея и страсть к шопингу, возведенная в абсолют. Успокоились банды, словно заключив с правительством негласное перемирие — поток туристов на сто тысяч человек превышает прогнозируемые показатели: глупо резать курицу, несущую золотые яйца. Люди оставляют здесь свои деньги, да еще и собираются вернуться в страну, которой их так пугали, но где все оказалось для них не так уж и страшно. Где покончили с криминалом, где нет забастовок, где все приветливы и радушны. Уже можно услышать рассказы о прогулках в темное время, об их безопасности. Уже туристы не боятся оставлять в номерах вне сейфов фотоаппараты и ноутбуки. Мы даже выучили два слова-символа Кубка мира: “ke nako” — “время пришло” и “ayoba” — “супер!”; твердим их по случаю и просто так.
Что происходит с нами — непонятно. Неизвестно, куда делись все те зашуганные, уставшие от многочасовой ежедневной напряженной работы люди. То ли первый перерыв в чемпионате пошел на пользу, то ли мы действительно так освоились в самой южной стране Черного континента.
Неужели причина в том, что турнир скоро закончится? Десять дней — и будем разъезжаться по домам, чтобы там начать рассказывать друзьям о пережитом здесь, в ЮАР, — специально сгущая краски, дабы потешить их любопытство.
Или, может быть, мы научились не замечать колючей проволоки над высокими заборами под током? Свыклись с видами улиц, на которых вечерами горят костры в старых бочках и у них призраками греются тонкие тени?
Когда мы возвращались вечером из питомника, я обратил внимание на то, что нам часто попадает одно и то же граффити — суровое лицо, смотрящее прямо в тебя.
Спросил у водителя: что это значит? И услышал, что это память о лидере белых радикалов, боровшемся против давления на белое населения ЮАР со стороны черных. Его убили в начале этого года. За него собираются мстить, просто сейчас выжидают, дабы не портить атмосферу чемпионата.
Я спросил, чего он ждет после турнира кроме этой новой волны противостояния белых и черных. Водитель улыбнулся. И сказал: мол, вы уедете, а у нас начнется прежняя жизнь. Борьба за выживание.
Когда мы подъехали к отелю, я снова увидел, что есть забор и охрана у входа.
